"Не надо было меня спасать". Гибель советского "Титаника" у японских берегов

• Сибирь реалии - проект ООО "Радио Свободная Европа"/Радио Свобода- средства массовой информации, выполняющие функцию иностранного агента

При крушении парохода "Индигирка" в проливе Лаперуза у берегов острова Хоккайдо в 1939 году погиб 741 человек – цифра, сопоставимая с крупнейшими морскими катастрофами XX века. Притом, что судно не пошло ко дну, как "Титаник", не было торпедировано или взорвано. "Индигирка" всего лишь получила пробоины и легла бортом на камни неподалеку от берега, причем так, что часть корпуса возвышалась над водой на 4 метра. Так почему же было столько жертв?

Одна из причин – в том, что на борту небольшого грузового судна, которому полагалось перевозить не более 12 пассажиров, находились 1173 человек – в основном, заключенные Дальстроя, в числе которых лишь по счастливой случайности не оказался Сергей Королев, в будущем – разработчик первого искусственного спутника Земли и первого пилотируемого космического корабля.

Еще одной причиной стало то, что из-за напряженных отношений с Японией советские суда не пришли на помощь "Индигирке". Если бы не простые японские рыбаки из ближайшего к месту катастрофы поселка Сарафуцу, бросившиеся на помощь, жертв было бы еще больше. Они спасли 428 человек. А тем, кто погиб, установили памятник и ежегодно проводят в их честь поминальную церемонию. В СССР же о трагедии постарались забыть, а ни одного памятника погибшим не "Индигирке" нет до сих пор.

"Одним заключенным в трюме станет больше"

Крушение "Индигирки" часто сравнивают с гибелью "Титаника". Но соотнести одну трагедию с другой можно лишь по количеству жертв. Ни по каким другим характеристикам сравнивать скромный пароход с гигантским океанским лайнером не приходится.

"Индигирка" была куплена в Америке и появилась в порту приписки Нагаево в августе 1938 года. 3то было крепкое двухпалубное судно постройки 1920 года. Оно имело в длину 77 метров, наибольшую ширину 13 метров", – пишет историк Александр Бирюков в своей работе "Как погиб советский "Титаник".

Принадлежащая Дальстрою "Индигирка" была грузовым судном водоизмещением в три тысячи тонн, вообще не предназначенным для перевозки пассажиров. Однако перед своим последним рейсом пароход зашел сначала в устье реки Армань, где забрал рабочих камчатского предприятия "Дальрыбопродукт" с семьями. А в Нагаево команде сообщили: вместо груза они должны взять на борт еще несколько сотен человек.

"Навигация заканчивалась, и этот рейс был если не самым последним, то одним из последних. В декабре 39-го из Нагаево должны были уйти еще только пароходы "Дальстрой" и "Ильич", – объясняет ситуацию Александр Бирюков.

Согласно действующим правилам перевозок, "Индигирка" имела право перевозить не более 12 человек. Но команде не удалось доказать, что пароход просто не в состоянии вместить тысячу пассажиров.

"Начальник мортранспорта Дальстроя Корсаков приказал без проволочек оформить выход судна в рейс, капитан порта Нагаево Смирнов подчинился приказу, а капитану судна оставалось только взять под козырек", – уточняет историк Амир Хасамутдинов в работе "Гибель "Индигирки".

Из обвинительного заключения от 9 марта 1940 года по делу № 156 по обвинению Лапшина Н.Л., Песковского В.Л., Крищенко Т.М. и Копичинского И.П.:

Первоисточник аварий и трагедий …, взрывов и гибели многих судов и людей – в безответственности работников НКВД

"Факт выхода парохода "Индигирка" в рейс с наличием на борту пассажиров являлся грубейшим нарушением правил мореплавания, ибо пароход "Индигирка" исключительно грузовое судно и перевозка на нем пассажиров противоречила законодательству о мореплавании. Преступный риск перевозки пассажиров на непригодном для этой цели судне был допущен к тому же в условиях поздней осени, когда плавание сопряжено с непогодой. Распоряжение о выходе судна в рейс с пассажирами на борту исходило от начальника мортранспорта Дальстроя Корсакова и не взирая на то, что указанное распоряжение было явно преступным, руководящий состав судна выполнил его. … Количество спасательных принадлежностей на судне ограничивалось двумя шлюпками вместимостью по 40 чел. каждая, спасательными поясами по количеству членов экипажа и 12 спасательными кругами, между тем как на борту находилось 1173 чел".

Почему капитан "Индигирки" Лапшин не мог отказаться выполнять это распоряжение, объяснил капитан дальнего плавания Виктор Скорупский, бывший тогда членом комиссии по расследованию катастрофы и участником заседания военного трибунала в здании политотдела Дальневосточного госморпароходства по делу о катастрофе "Индигирки". Через много лет после трагедии, когда появились первые публикации о ней в прессе, он прислал письмо с объяснением причин: "Теперь скажу то, что в свое время не мог сказать вслух, учитывая место экспертных работ – краевое управление НКВД. Первоисточник аварий и трагедий …, взрывов и гибели многих судов и людей – в безответственности работников НКВД, их непрофессионализм в командовании флотом и его эксплуатации. Такой показательный пример. Как-то начальник Тихоокеанской инспекции морского региона А.П. Агеев задержал выход одного из судов Дальневосточного пароходства, на который было погружено около 10 тысяч заключенных. Тут же Агеев под граненым штыком был доставлен к начальнику Приморского управления "Дальстроя" НКВД полковнику Сильвановичу, который приказал Агееву немедленно отменить свое решение и выпустить судно. Иначе, добавил он, одним заключенным в трюме станет больше... "

Капитан Лапшин, конечно же, не хотел такой участи. В результате "Индигирка", следовавшая из Нагаево во Владивосток, не приняла на борт ни одной тонны груза, но зато была под завязку забита людьми. Узнав об этом, старший помощник капитана отказался идти в рейс и оставил судно. Капитану Николаю Лапшину пришлось отправляться в путь с двумя молоденькими штурманами Тимофеем Крищенко и Виктором Песковским, назначив одного из них старпомом. Лапшин выбрал Тимофея Крищенко: тот хоть и совсем недавно закончил краткосрочные штурманские курсы, но капитану показалось, что опыта у 26-летнего моряка побольше. А за третьего помощника Лапшину придется нести вахту самому.

"Впереди ждала свобода"

Кем же были 1173 человек на борту "Индигирки"? 39 – члены экипажа. 239 – сезонные рабочие с семьями и детьми, младшему из которых был всего месяц от роду. 10 – отделение ВОХР под командованием сержанта Ивана Копичинского. Остальные – заключенные: 835 – те, кто уже отбыл свои сроки на Колыме, 50 человек – направленные на пересмотр дела.

"Во многих публикациях сообщалось, что это были "враги народа''. Утверждение не очень достоверное. Собственно, арестованных, то есть находившихся под охраной, на борт доставили только 50 (48 мужчин и 2 женщин). Это были подследственные, их этапировали, видимо, в Москву, – уточняет Бирюков. – Большую часть пассажиров составляли лица, уже освободившиеся из заключения, среди которых большинство составляли недавние уголовники. Но были и лица, ранее осужденные как ''враги народа''. А также счастливчики, которым удалось уцелеть после многомесячного пребывания под следствием в колымских тюрьмах и теперь, в бериевскую оттепель, выйти на свободу".

50 подследственных направлялись на пересмотр дела, их предполагалось направить на работу в подмосковные "шараги" – засекреченных исследовательские центры НКВД. Одним из пассажиров "Индигирки" должен был стать будущий отец советской космонавтики Сергей Королев, отбывавший заключение на колымском прииске "Мальдяк" по обвинению в участии в контрреволюционной троцкистской организации. Лишь по счастливой случайности он не попал на этот рейс. В разных источниках называют различные причины, почему Королев опоздал на "Индигирку": болезнь, задержка с оформлением документов, поломка автомобиля, из-за чего ему пришлось добираться пешком. Как бы то ни было, Королев наверняка стал бы еще одной жертвой кораблекрушения.

Пассажиров погрузили в трюмы глубиной почти 8 метров – это высота двухэтажного дома. Наверх вели деревянные трапы – очень непрочные, как вскоре выяснится. Рабочих "Дальрыбопродукта" разместили в твиндеке четвертого, кормового трюма. Отсидевших свое зеков погрузили в третий и четвертый трюмы. А в самом маленьком носовом трюме №1 оказались заключенные, которых везли на пересмотр дел.

8 декабря 1939 года "Индигирка" вышла из Нагаево во Владивосток.

Среди пассажиров из "Дальрыбопродукта" был Николай Тарабанько, работавший икрянщиком на одном из рыбзаводов. Он выживет при крушении и единственный оставит письменные воспоминания о том, что видел: "Нас, рабочих с промыслов, разместили в кормовом трюме. Нар не было, лежали на палубе, как говорят, впокат, друг возле друга. Заключенных поселили в донном, носовом трюме, а над ними расположились конвоиры. Начальник охраны в кожаной куртке с револьвером запретил нам даже подходить к носовой части судна".

Людям на борту предстояло путешествие длиной в 5-6 суток в таких условиях, что даже в обвинительном заключении по делу команды судна они описаны эмоционально: "Пассажиры в трюмах были расположены без нар, на голом полу, в антисанитарном состоянии, везде грязь, кругом сырость, спертый воздух, в отсутствии врача и даже необходимой аптечки".

– Я не знаю, в каком именно трюме был мой дед по матери, Алексей Викторович Щукин. Знаю только, что не с вольными и не с подконвойными, – рассказывает новосибирец Сергей Лаврентьев. – Дед отсидел свой срок и возвращался с Колымы. О том, за что был осужден, сколько отсидел, он нам, внукам, не рассказывал. В детстве я его расспрашивал, что и как, но он отмалчивался или сразу переводил разговор на другую тему. Сейчас, уже взрослым, я понимаю: скорее всего, дед был осужден не по политической статье, потому что на реабилитацию он не подавал, хотя и дожил до хрущевской оттепели. Так вот: он говорил, что условия на "Индигирке" были обычными для тех лет. Да, никаких тебе нар, нашел ящик, чтобы пристроиться – считай, повезло. Но после лагеря на такое внимание не обращали, ведь главное, что впереди ждала свобода.

"Барахтался в воде, пытаясь выбраться"

Первые сутки погода была сносной, на вторые началась ухудшаться. Вечером 12 декабря поднялся 9-балльный шторм, началась пурга с мокрым снегом, палуба покрылась слоем льда.

В полночь 12 декабря вахту принял Виктор Песковский, но капитан остался на мостике вместе с ним. Для Лапшина это был тринадцатый час работы за сутки, но, как он потом объяснял на следствии, капитан не мог оставить помощника одного, поскольку тот был еще неопытным штурманом. Сам 54-летний Николай Лапшин, бывалый капитан, за 25 лет службы на флоте не имел ни одной аварии, но на Дальнем Востоке работал недавно, после перевода с Балтики.

Когда "Индигирка" проходила пролив Лаперуза, капитан совершил роковую ошибку: принял огни японского маяка "Сойя-Мисаки" за советский маяк "Камень опасности" и неверно проложил курс. Судно налетело на подводные камни у острова Хоккайдо и получило первую пробоину. Из-за заклинившего в рулевой раме винта вышла из строя паровая машина, "Индигирка" потеряла управление. Лапшин пытался подвести корабль как можно ближе к берегу, чтобы у людей был шанс спастись, но снова налетел на камни.

Среди конвоя поднялась паника, один из конвоиров открыл огонь по выходившим из трюма людям, часть конвоиров занялась самоспасением, а заключенные, воспользовавшись паникой, занялись грабежом

Из обвинительного заключения по делу № 156:

"Получив пробоину, судно находилось до 2-х часов 40 минут на плаву, затем сдрейфовав около одной мили на зюйд-вест, получило ряд ударов правым бортом о подводные камни и начало крениться на правый борт. В 2 часа 50 минут судно окончательно легло на грунт правым бортом, углубившись в воду на 9 метров, и возвышалось над уровнем моря на 4 метра".

Самая большая пробоина образовалась в носовой части корабля – как раз там, где находился первый трюм с заключенными, направленными на пересмотр дел. Когда трюм начало заливать водой, они попытались выбраться наружу.

Из протокола допроса капитана "Индигирки" Н.Л. Лапшина от 27 декабря 1939 года:

"Я отдал распоряжение через команду вывести всех людей из трюмов, кроме того крикнул стрелку у трюма № 1, чтобы он выводил людей из трюма, но он открыл стрельбу по выходящим, я слышал пять выстрелов. Говорят, что он застрелился".

"В панике один из конвоиров подверг выходящих из трюма пассажиров оружейному обстрелу", – сообщается и в обвинительном заключении по делу "Индигирки".

Остановить произвол было некому: сержант Иван Копичинский даже не пытался навести порядок среди подчиненных, он был занят спасением собственной жизни.

Из протокола допроса Лапшина:

"В момент аварии я отдал распоряжение приготовить правую шлюпку, но не разрешил ее спускать, так как шла большая зыбь, тем не менее 8 человек команды без моего разрешения ушли в море, приняв 4 пассажира".

Тарабанько вспоминал: "Матросы отвязали шлюпку и спустили на воду. Я сбежал с мостика. Шел такой густой снег, что нельзя было разглядеть ничего вокруг. Вдруг мимо меня проскочил начальник охраны, словно за ним кто-то гнался, и спрыгнул в лодку. Тут отпустили концы, и шлюпка скрылась..."

Люди в шлюпке не попытались спасти ни единого человека из тех, кого смыло за борт волнами. Перерезав фал, они направились прямо к берегу. От "Индигирки" до берега было всего метров 800, но на бурунах шлюпка перевернулась, выбраться на сушу удалось лишь 4 членам экипажа и одному пассажиру – Копичинскому. Остальные погибли.

Из обвинительного заключения по делу № 156:

"Копичинский в момент возникновения опасности покинул конвой и вверенных ему для сопровождения лиц. … В результате среди конвоя поднялась паника, один из конвоиров открыл огонь по выходившим из трюма людям, часть конвоиров занялась самоспасением, а заключенные, воспользовавшись паникой, занялись грабежом".

"Занялись грабежом", конечно же, не заключенные из трюма №1 – они погибли первыми. "Воспользоваться паникой" решили уголовники. Они перекрыли выход из четвертого трюма и начали грабить рабочих "Дальрыбопродукта".

Во втором и третьем трюмах люди облепили деревянные трапы, и они обломились, не выдержав веса множества тел.

– Дед рассказывал, что, когда рухнули трапы, он барахтался в воде, пытаясь выбраться. Кто-то из команды кинул вниз привязанный к веревке спасательный круг. Дед ухватился – и его вытянули наружу, – рассказывает Сергей Лаврентьев. – Он так в этот круг вцепился, что не мог потом отпустить. Ему матросы кричат: "Отдай, он другим нужен! " А дед хочет выпустить – и не может. Руки не слушаются.

Выбраться из трюмов было лишь частью задачи. Дальше нужно было удержатся на лежащем на боку судне.

"Стало светать, и я увидел страшную картину. Вода сорвала с кормового трюма доски, брезент, которыми он был закрыт. И каждая волна выносила десятки и десятки кричащих в ужасе людей. Многие от страха лишились рассудка, хватали друг друга и гибли в пучине, – вспоминал Николай Тарабанько. – У меня в цехе мужчина икрянщиком работал, а его жена поваром. Когда случилась трагедия, он первым из трюма выбрался, а потом волна жену вынесла и совсем близко к борту прибила, рукой достать можно. Но палуба льдом покрыта, наклонена. Я мужчине кричу: "Ложись, будем держать тебя за ноги, а ты ее подхватишь". Но он растерялся, стал бегать и кричать: "Дайте веревку, веревку дайте". Набежала волна, и женщина пошла на дно. Все это за секунды произошло".

Из протокола допроса Лапшина:

"Когда судно накренилось градусов на 70, то сильными накатами волн была смыта группа людей, находившихся на верхней палубе".

"Некоторых удалось спасти. Помню, как вытащили из воды приемщицу рыбы Валентину, – вспоминал Николай Тарабанько.

– Я отдал ей свой костюм, переодели ее и в угольный бункер поместили – там всех собирали, кого из моря выловили. Лет через десять я встретил Валентину на железнодорожном вокзале – она торговала пирожками. Разговорились, она заплакала и говорит: "Не надо было меня спасать, я с тех пор все время болею, жизни никакой нет".

"Трюм №4 даже не вскрывали"

Капитан Лапшин приказал дать сигнал бедствия еще после первого удара о камни.

"Радист продолжал оставаться в эфире до тех пор, пока в полузатопленной рубке рация не вышла из строя. Сигнал бедствия он передавал открытым текстом, а не шифром, как писали об этом некоторые авторы, с точными координатами места крушения, – поясняет Александр Бирюков. – Сигнал приняли многие радиостанции, в том числе и советских судов, находившихся всего в нескольких часах хода от "Индигирки''. Однако войти в японские территориальные воды никто из них не решился".

Помощь пришла лишь через 30 с лишним часов после аварии. Переждав пик шторма, днем 13 декабря к "Индигирке" подошел японский пароход "Карафуто-Мару".

В 1995 году информационный отдела посольства Японии в Москве передал российской стороне документ, где собраны воспоминания жителей поселка Сарафуцу о том, как спасали людей с "Индигирки". В нем говорится, что к спасательным работам собирались приступить еще 12 декабря, как только получили известие о бедственном положении советского корабля. Судно "Сосуй-Мару" вышло к месту аварии, но из-за сильного шторма не смогло обогнуть мыс и вынуждено было вернуться в порт. "На другой день, 13 декабря, волнение немного успокоилось, и три судна вышли из Вакканая. Они с трудом подошли к месту аварии и в течение шести часов прилагали отчаянные усилия для спасения пассажиров. Было спасено 311 человек. Причем судно "Сосуй-Мару" было зафрахтовано армией, и Танабэ Риити, который приказал капитану Домон Мицуо вывести судно в море, был готов взять на себя ответственность и сделать себе харакири в случае аварии с этим судном".

Пассажиры, просидев в беспомощном состоянии четверо суток, сделали для себя вывод, что о их существовании наверху ничего неизвестно, кончали жизнь самоубийством

– Дед говорил, что за ними пришли лишь на следующий день, где-то часов в 10 утра. Все ждали советский пароход, а пришел японский, – рассказывает Сергей Лаврентьев. –Продолжался сильный шторм, подойти совсем близко к "Индигирке"было нельзя, и пароход встал далеко от нашего судна. Японцы отправили две больших лодки, чтобы перевозить людей на борт. Пришлось сделать несколько рейсов. Сначала спасли женщин и детей, а потом уже всех остальных. Дед долго ждал своей очереди, он был одним из последних, кого сняли с "Индигирки".

Из протокола допроса Лапшина:

"Последним судно покинул я. Оставались люди в трюмах, но им оказать помощь можно было только разрезав автогеном борт".

Из обвинительного заключения по делу № 156:

"Капитан Лапшин покинул судно и перешел на борт парохода “Карафуто-Мару”, не взирая на то, что в трюмах погибшего судна, которым он командовал, оставались еще живые люди (до 200 чел.).… Руководство, покидая потерпевшее судно, даже не предупредило оставшихся в трюмах людей, что наверху известно о их существовании и что им будет оказана какая-либо помощь в спасении, в результате чего пассажиры, просидев в беспомощном состоянии четверо суток, сделали для себя вывод, что о их существовании наверху ничего неизвестно, кончали жизнь самоубийством, путем перерезания вен и утоплением в воду".

В своих показаниях Лапшин уверял, что, придя в город Вакканай вечером 13 декабря, он сразу же заявил "агенту парохода "Карафуто-Мару" и начальнику портовой полиции, что на борту остались люди, что необходимо немедленная посылка моторного бота с автогенным аппаратом". Однако японцы уверяют: они получили информацию о людях, оставшихся на "Индигирке", лишь через трое суток после спасения первых пассажиров.

Возможно, причину странного расхождения в датах раскрывают воспоминания Николая Тарабанько: "Только встали к причалу, как среди нас появился советский консул Тихонов. Как мы потом узнали, он подкупил лодочника, тот подвез его ночью и высадил скрытно. Вот Тихонов от одного к другому и передал команду уничтожить все документы, партийные билеты, комсомольские, чтобы при обыске они японцам в руки не попали. Заключенным сказал, чтобы они представлялись рабочими "Дальрыбопродукта", тогда при пересуде им это зачтется".

Заключенных, оставшихся в полузатопленных трюмах "Индигирки", предупредить было нельзя. Не исключено, что все то время, когда люди в трюмах ждали помощи, а отчаявшись, топились и вскрывали вены, консул Тихонов согласовывал с Москвой, спасать их или нет, ведь они многое могли рассказать о сталинских лагерях. После побега Генриха Люшкова японцам было прекрасно известно о существовании ГУЛАГа и о жутких условиях, в которых содержали заключенных.

Как бы то ни было, когда японцы вернулись со сварочными аппаратами, шел уже пятый день трагедии. В воспоминаниях жителей Сарафуцу говорится: "16 декабря выяснилось, что на борту "Индигирки" еще остались пассажиры. "Сосуй-мару" и "Саньё-мару" в третий раз отправились в этот район. В корпусе "Индигирки" было проломано отверстие и спасено еще 28 человек. Из них три человека спасли Дзин Гэндзо и Сато Коитиро и другие. Обвязав головы жгутом из полотенца (хатимаки) и в одних набедренных повязках (фундоси), они добирались до "Индигирки" на лодках по ледяному и бурному морю. Они разбили иллюминатор парохода и, проникнув через него, спасли трех человек".

Один из 28 спасенных был в таком состоянии, что вскоре скончался.

Многие постоянно выпрашивали у охраны сигареты и японскую водку. Как только приходили очередные сердобольные гости, клянчили у них подарки

Из обвинительного заключения по делу № 156:

"Находящиеся в трюмах люди были извлечены японскими властями только 16 декабря 1939 года путем прорезов в бортах судна, а в четвертом трюме не было сделано и этого. Таким образом было спасено только 27 человек, которые еще в силах были хвататься за спускаемые японцами концы, а слабосильные и больные, которые в силу своей слабости за концы удержаться были не в силах, были обречены на гибель".

"Трюм №4 даже не вскрывали, хотя там тоже, вероятно, были люди – только совершенно обессиленные, они уже не подавали никаких признаков жизни", – уточняет Александр Бирюков.

"Охрана открыла огонь, вот пуля его и задела"

Спасенных перевезли в японский порт Отару. Жители Хоккайдо тут же объявили сбор помощи для пострадавших. Но консул Тихонов строго предупредил граждан СССР: принимать что-либо от японцев запрещается категорически. Он же настоял, чтобы всех советских людей разместили в одном здании – бывшей школе. От предложения передать их в семьи местных жителей, которые готовы были позаботиться о пострадавших, Тихонов также отказался категорически.

"Разместили нас в красивом здании. Японцы сразу оказали большое внимание. Пришли врачи, представители Красного Креста. А когда жители узнали, что среди спасенных есть дети, стали приносить им одежду, обувь, игрушки. Много делегаций приходило. Японские женщины тянулись к малышам. Со стороны смотришь – словно это ее ребенок, родной. Целые сутки готовы были детей носить на руках. Многие сфотографировались с нашими ребятишками, – вспоминал Николай Тарабанько. – Среди спасенных было 14 детей. Самому младшему один месяц, а старшей – девочке – 8 лет".

Японцы обоснованно предполагали, что среди спасенных есть и узники сталинских лагерей. Они предлагали убежище в обмен на признание себя политическим заключенным. Однако ни один их пассажиров "Индигирки" не принял предложения. Патриотизм проявили даже бывшие уголовники, хотя во всем остальном они не поддержали престижа СССР.

– Дед говорил, что японцы отнестись к ним очень тепло, по-человечески. Кормили так сытно и вкусно, что ему показалось, что в сказку попал. Приносили одежду и одеяла, дарили всякие интересные штуки – наши потом по несколько часов гадали, для чего предназначен подарок, как его использовать. Дед хоть ничего и не понимал из того, что ему говорили, но все равно чувствовал доброе отношение, – рассказывает Сергей Лаврентьев. – Поэтому деду было особенно стыдно за поведение своих товарищей по несчастью. Многие постоянно выпрашивали у охраны сигареты и японскую водку. Как только приходили очередные сердобольные гости, клянчили у них подарки. Где-то раздобыли карты и резались в них едва ли не круглые сутки, с драками и скандалами. А во что наши превратили общий туалет – представить страшно. Дед все время переживал, что о них подумают японцы, как нехорошо им отплатили за доброту.

В конце декабря за спасенными с "Индигирки" пришел советский пароход "Ильич".

"Мы видели его стоявшим в порту, но нас не отправляли. Японцы пояснили, что еще не всех погибших кремировали, и они не могут вручить урны с прахом для родственников, – вспоминал Николай Тарабанько. – Запомнилась мне последняя ночь в Отару. Рядом со мной на циновке спал парень лет под тридцать. Я с самого начала обратил внимание на его странное поведение. Ни с кем не разговаривал, со своего места не сходил, и только голову влево-вправо поворачивал, словно филин. И вот ночью парень просыпается, толкает меня и спрашивает фамилию, мой адрес во Владивостоке. Затем у моего соседа и записывает на бумажке. Я говорю: "Зачем это тебе? ". Он посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что человек убит горем. Он тихонько шепчет: "Я заключенный". Задрал майку, и под правой рукой я увидел черную рану. Парень рассказал, что когда в трюм хлынула вода, заключенные стали ломиться в крышку люка. Охрана открыла огонь, вот пуля его и задела. А фамилии наши записывал, чтобы во время пересуда, если потребуется, мы подтвердили, как он себя вел".

Спасенные с "Индигирки"

По дороге в порт спасенные с "Индигирки" впервые смогли оценить уровень жизни восточных соседей.

"Утром нас посадили в несколько автобусов, и большой колонной мы медленно проехали по улицам города. Автобусы проходили мимо магазинов, в витринах которых были мясные туши, окорока, колбасы, бананы, груши, – вспоминал Тарабанько. – Уже потом, на "Ильиче", один из работников торгпредства говорил: "Японцы, негодяи, устроили специально такую выставку. Сами голодные, рис по крупинкам делят. А эти продукты из Токио привезли". Но нас волновало другое: скоро будем дома".

"Пока существует человечество, никто не должен забывать..."

Я тогда был маленьким, и он не рассказывал мне жестоких подробностей. Но признавался, что очень пожалел, что не остался в Японии

Как только "Ильич" прошел остров Аскольд, его встретил ледокол "Казак Поярков". На борт "Ильича" сошли сотрудники НКВД и полсотни солдат конвоя.

– По словам деда, на этом сказка и закончилась. Их всех снова загнали в трюм, выставили охрану. Требовали признаться, кто участвовал в грабежах на "Индигирке". Дед ни в чем не был виноват, но все рано очень переживал– ведь матерые уголовники выдали и нескольких невиновных, чтобы отвести подозрение от себя, – говорит Сергей Лаврентьев. –Что стало с теми, кого выдали конвою, он не знал, но догадывался – в трюм к остальным они уже не вернулись. Дед говорил, что на "Ильиче" заключенным пришлось очень несладко, когда из них выбивали показания на остальных. Я тогда был маленьким, и он не рассказывал мне жестоких подробностей. Но признавался, что очень пожалел, что не остался в Японии. А потом дед еще очень долго был под подозрением из-за того, что побывал во вражеской стране и мог "продаться" врагу. Работу очень сложно было найти. Лишь после войны – а дед дошел до Берлина и вернулся, весь увешанный наградами – к нему начали относится как ко всем фронтовикам, с уважением.

С трудностями столкнулись не только бывшие заключенные, но и рабочие "Дальрыбозавода".

"Больше ни я, ни мои товарищи на рыбозавод на путину не выезжали, – вспоминал Николай Тарабанько. – Не давали нам пропуска. Начальник НКВД говорил: "Вам нет сейчас доверия. Может, вы шпионы, вас японцы завербовали". Я потом встречался с рабочими, и они рассказывали, сколько лишений претерпели. Паспорта в Японии уничтожили, а во Владивостоке не выдают. Они на работу устроиться не могут, в родные места уехать. Полтора года маялись. Да и деньгами мало ущерб возместили. Слышал также, что дети, которые спаслись, вскоре все умерли. Ведь такое пережить довелось".

Главными виновниками трагедии, в которой погиб 741 человек, были объявлены капитан "Индигирки", старпом и штурман. Николай Лапшин был приговорен к высшей мере наказания, Тимофей Крищенко и Виктор Песковский – к 5 и 10 годам заключения соответственно. Десять лет лагерей получил и начальник конвоя Иван Копичинский, но отсидел из них только четыре: в 1944 году в связи с нехваткой личного состава в НКВД он был амнистирован и вернулся на службу.

По подсчетам следствия, при крушении "Индигирки" погиб 741 человек. Полностью признавший свою вину в случившемся Николай Лапшин был расстрелян 25 июня 1940 года.

Трагический рейс стал последним и для самой "Индигирки".

"Судно было оставлено японской стороне в качестве компенсации затрат за проведенные спасательные работы. На этом "Индигирка'' прекратила свое существование, так как японцы разрезали ее на металлолом, – сообщает Александр Бирюков. – Можно предположить, что в ходе этих работ в трюмах парохода, по крайней мере в одном из них – №4, так и оставшемся в ходе спасательных работ невскрытым, были обнаружены тела погибших колымчан. Вскоре после трагедии в ближайшем к ней японском поселке Сарафуцу состоялась панихида по погибшим".

В СССР десятилетиями скрывали любую информацию об одной из крупнейших морских катастроф XX века. О ней заговорили лишь после того, как в декабре 1989 года газета "Рыбак Приморья" опубликовала статью "Возвращение из небытия".

В России до сих пор нет ни одного памятника людям, погибшим на "Индигирке". Неизвестно даже место их упокоения.

"Японцы передали советским властям прах всех погибших, – уточняет Амир Хисамутдинов. – Остается только догадываться о том, что было дальше. Вероятней всего, прах захоронили в братской могиле на Морском кладбище Владивостока, но никаких свидетельств этого пока не найдено".

В Японии же никогда не забывали о трагедии. 12 октября 1971 года на холме у поселка Саруфуцу был установлен памятник, и в день поминовения погибших местные жители бросают в море цветы. На сером граните две мемориальные доски с текстом на русском и японском языках. В Японии говорят, что его не соответствующее фактам содержание "было согласовано с советской стороной".

"12 декабря 1939 года для советского судна "Индигирка" и жизни находившихся на нём людей наступил последний час.
Индигирка следовала с Камчатки во Владивосток, имея на борту 1064 пассажира - возвращавшихся после осенней путины рыбаков и членов их семей. В пути судно было застигнуто жестоким штормом со снегом, потеряло управление и, несмотря на героические усилия экипажа, на рассвете 12 декабря было выброшено на скалы острова Сивуч в 1500 метрах от побережья Хамаонисибецу и перевернулось. Произошла одна из самых больших трагедий в истории мореплавания, в результате которой погибло более 700 человек.
Пока существует человечество, никто не должен забывать о судьбе погибших с именами близких им на устах людей, которые в жесточайший мороз до последних сил боролись с коварными волнами. Нельзя также забывать благородного порыва наших предков, отдавших все свои силы для спасения пострадавших.
Этот памятник воздвигнут на пожертвования многих людей доброй воли и средства, предоставленные советской стороной от имени моряков и рыбаков, с пожеланием вечного покоя останкам погибших вместе с судном "Индигирка", а также с целью утверждения международной дружбы и предотвращения бедствий на море. Пьедестал памятника выполнен из сибирского гранита, предоставленного Союзом Советских Социалистических Республик".