Модель социальной катастрофы России

Любая модель — это упрощенная проекция окружающего нас пространства и процессов, в нем происходящих, «на плоскость». То есть, она сознательно отбрасывает некоторую часть факторов, рассматривает изучаемый объект лишь с одной стороны (куб, изображенный на плоскости, всегда является лишь одной проекцией его трехмерного изображения). Но зато модель дает возможность в определенном диапазоне относительно верно (если, конечно, модель верная) проецировать происходящие сейчас процессы в некоторое будущее.

Отвлекаясь от частностей и рассматривая базовые противоречия, а не вторичные, создаваемые ими, можно создавать средне- или даже долгосрочные модели.

Есть, конечно, оговорка — моделировать таким образом можно только равновесные системы. Неравновесные и находящиеся в критических точках, а уж тем более в состоянии катастрофических переходов изучаются иначе и требуют смены подходов, но в целом возможно и это.

Любая модель, конечно, требует корректировки, так как упрощенное представление окружающей действительности обычно начинается с того, что влияние среды вокруг системы — это первый фактор, который не учитывают при моделировании. Но среда всегда меняется, иногда достаточно динамично. Поэтому корректировка — вещь вполне тривиальная.

Я стал заниматься моделью подхода к катастрофе нашей страны, наверное, лет 8-9 назад. Поводом для этого стали «майские указы» Путина 2012 года. Сам характер мероприятий, заложенных в эти указы, свидетельствовал о стремительном ухудшении обстановки, так как кризис 2008 года (который Россия ощутила к началу 2009) буквально в три года (2009-2011) «проел» весь накопленный свободный ресурс страны. Да, у правительства и ЦБ были весьма внушительные резервы, какие-то ручьи, а местами и полноводные реки (вроде Олимпиады) текли в экономику достаточно бурно и бодро, но свободный ресурс закончился. И закончился неожиданно быстро.

«Майские указы», чья направленность была очевидна — перераспределение — означали, что Россия начинает «подъедать» ресурс развития, что рано или поздно, но приведет к его исчерпанию и вынужденному переходу к расходованию ресурса устойчивости.

Сами по себе они означали констатацию банкротства модели экономики, основанной на вывозе продукции низкого передела на экспорт, а значит — предрасположенности к классической «голландской болезни». При этом в период с 2009 по 2011 год был шанс на смену модели без фатальной трансформации политического режима — свободный ресурс, если бы им распорядились с минимальным умом, позволял это сделать, пример чему — Китай, кардинально сменивший свою экономическую модель, но политический режим вполне устойчиво пережил процесс перехода.

В России шанс был упущен, и начавшийся в 2012 году системный кризис не оставлял надежд на изменение обанкротившейся модели экономики без политической трансформации.

Именно тогда я для себя пришел к выводу, что из системного кризиса этот режим не выйдет, так как никаких действий ни в экономической, ни в политической сфере он так и не предпринял, действуя буквально рефлекторно. Следующим этапом должны были стать захватнические войны, как попытка захватить внешний ресурс при нарастающем дефиците внутреннего. Захватнические войны начались в 2012 году принятием решения о строительстве обходных Украину газовых маршрутов, а последовавшие трудности и противодействие агрессии Кремля привело уже к полноценным военным решениям, вторжениям и интервенции — в 14 году на Украине, в 15 году — в Сирии, логика расширения боевых действий могла бы привести и к более масштабным боевым действиям, но тут, к счастью, начала работать инфраструктурная и ресурсная недостаточность — режим уже был не в состоянии тянуть одновременно столько войн.

В общем, ни о какой трансформации речи не было, и вопрос «что будет происходить» потерял актуальность — события начали развиваться в детерминированном коридоре решений, в конце которого предстоял полноценный и полномасштабный переход к последней стадии — катастрофической. Единственным актуальным вопросом стал «когда».

Именно этот вопрос и потребовал создания модели социальной катастрофы России, которой я и занялся вплотную где-то к 13 году. Естественно, что война на Украине, в Сирии и газовые войны стали крайне важными процессами, на основе которых можно было выстраивать «точки», которые затем предстояло соединить некой кривой, которая и должна была стать моделью. Не знаю, у кого как, в школе на одном из уроков нам показывали, как с помощью лекал строить по точкам кривые и графики функций. Для чего — для того, чтобы построенная кривая позволила продлить график функции за пределы области измерений и получить картину будущего поведения функции. По сути, строительство графика функции с помощью лекала по точкам — это и есть графическое представление моделей и прогнозов.

К 17 году вопрос «когда» стал уже достаточно хорошо просматриваться, и в конце 17 года я написал, что через 2 года — в 19-20 году системный кризис начнет переходить в состояние катастрофы:

  «...18 год, скорее всего, еще удастся протянуть на последних запасах, но к 19 году начнет возникать ситуация "идеального шторма", когда суммирующий негативный эффект будет существенно выше простой арифметической суммы всех негативных факторов - своего рода отрицательная синергия. В общую копилку пойдет эффект от санкций, потрошения воров и олигархов на Западе, клинически некомпетентное управление страной, созданная Путиным моноэкономика, войны, в которые Путин втравил страну, общий экономический кризис. 

19-20 годы станут годами выбора нового пути: либо режим пойдет в глухую оборону и начнет срочно переформатироваться в откровенно фашистскую диктатуру, либо какая-то часть элиты решит поправить свои дела за счет другой части, и тогда нас ждут вполне классические цветные революции под любыми лозунгами и флагами. Очевидно, что первый этап любых событий будет исключительно деструктивным и будет вынужден закрывать нынешний путинский проект - по всей видимости, с самим Путиным во главе. Хотя он может попытаться и сам возглавить процесс демонтажа своей собственной системы, что лично его, конечно, не спасет. Но позволит еще немножко посидеть на троне...»

Сегодня можно сказать, что большая часть сказанного оказалась вполне достоверной. 19 год действительно стал годом запуска уже катастрофических процессов, и последующий за этим коронавирус лишь замаскировал то, что происходило и без него. Именно в 18-19 годах режим начал приобретать все характерные признаки фашистской диктатуры, а в 2020 году в январе Путин действительно, попытался возглавить демонтаж своего режима, но исключительно с одной целью — удержаться самому и удержать приближенные к нему преступные сообщества у власти (и соответственно, собственности). 20 год начался, как можно вспомнить, как раз с запущенной, но так и не доведенной до сколь-либо логического завершения конституционной «реформы», единственным внятным итогом которой стало «обнуление» - но это было явно не то, что послужило причиной и попыткой государственного переворота через полностью незаконную правку конституции.

В общем, модель, описывающая переход к катастрофе, вхождение в нее и прохождение катастрофы, вполне достоверно описывала происходящее. Что позволяет предполагать, и следующие точки, построенные на «графике» в будущем, будут достаточно близко к реальности.

Я это всё пишу, отвечая на вопрос, заданный 4 сентября на моем семинаре. Вопрос (примерно) звучал — почему именно 22 год станет рубежным в развитии российской катастрофы. Написанное выше и есть ответ: системный кризис почти исчерпал не только ресурс развития, но и ресурс устойчивости системы. Она к середине 2022 года подойдет с полностью пустыми «закромами», когда изъять хотя бы один мешок из них будет означать немедленный коллапс. Есть такая китайская игра «Дженга», когда вытаскивают дощечки из построенной из них башни. Кто вытащит дощечку, после которой конструкция рассыпется — тот проиграл. Вот к середине 22 года последняя дощечка, за которой любая следующая приведет к обрушению, и будет вытащена.

Режим встанет перед выбором из двух неприемлемых для себя решений — продолжать изымать ресурс из полностью обескровленной им системы (вытаскивать последнюю дощечку, надеясь, что она все-таки будет не последней) или переходить к упрощенному режиму управления в полностью «ручном» режиме — то есть, к прямой диктатуре. Что тоже решением не является, так как диктатура требует особого ресурса — кадрово-управленческого. Которого у нынешних просто нет. Вся кадровая пирамида подбиралась исключительно по одному параметру — способности умело разворовывать страну. Эти умения для террористической диктатуры не годятся. Поэтому пространство решений сойдется в точку — и точка сингулярности будет означать полное вхождение всей системы в состояние катастрофы. На ее периферии еще возможны процессы предыдущей фазы (страна-то большая, инерционная и развитие разных регионов очень сильно различается), но критическая точка будет пройдена.

Повторю, что говорил на семинаре — сингулярность не означает немедленный крах режима. Она лишь маркирует переход всей системы в качественно иную фазу — фазу катастрофы. Теперь она будет развиваться по своим собственным внутренним законам, на которые у режима не будет никакого влияния. Все решения с этого момента будут либо ускорять, либо замедлять катастрофические процессы, но остановить их или развернуть он уже не сможет. А вот следующая остановка за этим и будет конечная. Причем конечная — для него. У нас еще могут быть варианты.