Театр для пожилых: всё как обычно, но не совсем

Театр для самых маленьких с маркировкой 0+ давно стал устойчивым трендом. А театр для самых стареньких пока не вошел в моду. Тем не менее опыт есть и у нас, и за рубежом. Так, в Нью-Йорке в американском Центре развлечений вот уже несколько лет существует театральная студия для пожилых, которой руководит наша соотечественница Наталья Касьянова. О своем опыте по работе с контингентом 80+ она рассказала обозревателю «МК».

topnewsrussia.ru

Наталья Касьянова — коренная москвичка. Училась в студии при кукольном театре Сергея Образцова. Несколько лет проработала в театре «Люди и куклы», в Московском театре кукол на Спартаковской, не собиралась расставаться с актерской профессией, но муж-переводчик получил контракт на работу в Нью-Йорке в ООН, и Наталья поехала вместе с ним, где и живет по сей день. И именно с тех пор в школе русской миссии при ООН ведет театральный кружок, вырастив если не профессиональных артистов, то истинных и, главное, грамотных любителей театра. А шесть лет назад ее полку прибыло, только ее ученики совсем из другой возрастной группы.

— Это действительно было неожиданно для меня. Две мои будущие «студентки» как-то пришли в российское консульство и спросили, не знают ли там человека, который смог бы с ними заниматься театром? На тот момент одной из них было 78 лет, другой — 79. Свое желание они объяснили тем, что в детстве, живя в Ленинграде, мечтали заниматься в театральной студии, но война и блокада всё перечеркнули. В 70-е уже, будучи взрослыми людьми, они уехали из СССР в Америку со своими детьми, и когда те выросли, у них появилось свободное время для себя. А поскольку в Москве я работала в театре кукол и, приехав с мужем в Штаты, вела в Нью-Йорке театральные студии для детей, меня им и порекомендовали.

Честно говоря, с подобным я столкнулась впервые — что делать с пожилыми людьми? Поэтому сразу сказала: «Нет». «Но давайте вы поедете туда, посмотрите, познакомитесь», — сказали мне. И я приехала в американский Центр (в Нью-Йорке он называется Центр развлечений для пожилых людей). Это такая дневная история с завтраками, обедами, занятиями танцами, рисованием, да много чем — просто как в детском саду.

Мы познакомились. Передо мной сидела рафинированная питерская публика. Нет, даже не питерская — ленинградская: все такие причесанные, нарядные, с запахом хорошего парфюма. Всего четырнадцать человек, причем «мальчиков», естественно, меньше, чем «девочек». Всем тогда было за 70.

В их глазах я прочла: «Ну, давайте, а мы посмотрим, что вы нам тут предложите». Предложить мне им точно было нечего, и тогда я начала рассказывать им про себя — что училась в студии при театре Образцова, что мой сокурсник Валера Гаркалин, которого все они очень хорошо знают. По правде сказать, особого энтузиазма по поводу меня у них не возникло, и я не знала, как найти ключ к взаимопониманию. К тому же с ними оказалось сложнее, чем с детьми. Перелом произошел, когда я сделала с ними первый спектакль — «Объяснение в любви». В нем собрала сцены сердечных признаний из разных классических произведений — «Обыкновенного чуда», «Ревизора», «Женитьбы», и мы объяснялись в любви посредством театра.

С этим спектаклем мы даже поехали в другой «детский садик» на «гастроли». И там произошла невероятная история: когда мы всё сыграли, в зале встала одна женщина: «Десять дней тому назад у меня умер муж, я не знала, как мне дальше жить. Зато теперь поняла, что хочу жить и заниматься тем, чем занимаетесь вы». И дальше два раза в неделю я стала приезжать к ним заниматься театром.

— Что значит заниматься театром с такой публикой? У тебя своя авторская методика?

— Да, у меня свой метод обучения: я обязательно пишу план урока — он идет два часа. Обязательно нужно заниматься дыханием — это снижает давление. Ты обязательно должен иметь паузу для развлечений и, конечно, должен иметь материал, который на них присаживается, как хорошая одежка.

Я занимаюсь с ними сценической речью, дыханием, они тренируют память, что очень важно для людей их возраста. Вот, скажем, среди них есть Марианна, у которой прогрессирующий Альцгеймер. Но оттого, что она два раза в неделю со мной занимается, сильного прогресса болезни не наблюдается. Ее психиатр даже удивился: «Какие таблетки вы принимаете?» На что она с гордостью ответила: «Эти таблетки называются театр».

— Пожилым людям насколько сложно учить текст?

— Архисложно, но я для них выбираю стихи, которые они еще учили в школе, потому что прошлая память — цепкая. Им трудно запоминать порядок — кто, за кем, и тогда я яркими фломастерами нумерую очередность выступлений, они выделяют свой текст, который аккуратно вложен в красивые папочки, они туда время от времени заглядывают.

Когда ставила с ними Хармса, я учила их говорить хором: «А что вы тут сидите? — «А вот сидим». — «А что вы тут делаете?» — «А ничего не делаем». Это оказалось целым искусством — научить пожилых говорить хором.

Была у нас очень смешная «Золушка»: там король для принца устраивал конкурс невест — так зрители умирали от хохота. Но обязательно есть серьезные программы: первая — на День снятия блокады и на День Победы. Я записала все их детские истории и на этой основе в школе сделала спектакль «Дети блокады — детям XXI века». Подобрала фотографии, где дети из старших классов похожи на них, и в каждом эпизоде мои «студенты» увидели свое прошлое. «Это же я маленькая», — вздыхала моя Ася. А декорация была в виде выгородки старой ленинградской коммуналки.

По теме:  Скифское золото: семь лет прошло, а драгоценной коллекции на Родине все нет

— А откуда костюмы берете? Сами шьете, напрокат берете?

— У меня за тридцать лет образовалась большая костюмерная. Еще есть замечательная подружка, она просто фея — если когда мне что-то надо переделать, она всё быстро подшивает и подгоняет.

— Ты говоришь, что со стариками работать сложнее, чем с детьми. В чем специфика?

— Старики, как и дети, бывают очень капризными, и эмоционально они весьма неустойчивы. Вдруг начинают говорить: «Да не буду я ходить в этот театр, зачем он мне нужен». У кого-то плохое настроение, но я точно знаю, что мне всегда нужно приходить к ним в отличном настроении и отдавать много энергии. Плюс им это должно нравиться, потому что, если не нравится, никто к тебе ходить не будет.

У меня была потрясающая «студентка» — Ама Израилит и, глядя на нее, я всегда думала, что в прошлом она, наверное, работник литературной части какого-нибудь театра, тогда еще ленинградского. Но выяснилось, что всю жизнь Ама проработала главным патологоанатомом Ленинграда. Есть у меня Туба Рубин — 98 лет, до сих пор занимается, а самая молодая Валечка Погорелова из Москвы, ей 78 лет, в прошлом врач.

— То есть ни одного профессионала в твоем театре нет?

— Нет. Сёмочка — инженер, Макс был изобретателем навигационных систем подводных лодок, Ася — профессор английского языка, Лариса Давыдова — преподаватель литературы. Уже ушла Раечка — бухгалтер, которая всю войну с мамой провела в гетто на Украине. А Людочка была начальником вагона-ресторана в поезде. Интеллигентные, хорошо образованные люди — я от них столько получаю информации, учусь у них многому. С ними я сама занимаюсь самообразованием — их не обманешь.

У меня появилось больше терпения, мудрости. Ты смотришь на них и понимаешь, как тебе самой нужно трудиться, что нельзя останавливаться, иначе быстро пойдет процесс старения. Они не теряют интереса к жизни, и это тебе такой пинок — не расслабляться.

— Работая с детьми, ты заряжаешься жизнью, а со стариками — заглядываешь в вечность. Не страшно?

— Абсолютная неправда. Та же Ама Израилит, когда потеряла мужа, сказала мне: «Я специально пошла в этот Центр, чтобы найти себе нового мужа». И нашла Мишу Ронделя, дважды Героя Советского Союза, красавца, который к этому моменту уже потерял жену. И они соединились. У них была такая любовь… Я видела, как он брал ее сумочку, как закрывал ее шарфиком… И как она это принимала. Царственно. Я делала с ними рассказ Бунина, и Макс отказался на сцене брать Аму за руку. «Почему?» — спросила я его. «Потому что сейчас войдет Миша, а я не хочу иметь с ним дуэль». Они все с невероятным чувством юмора. Когда Ама умирала, она позвала меня к себе, чтобы попрощаться. Я пришла, и она сказала мне: «Вы подарили мне шесть лет интереснейшей жизни. Я жила театром, этими нашими разговорами по телефону, когда мы перезванивались — «Ты текст выучила?», «А в чем ты будешь?» и т.д.»

— Работая в Нью-Йорке, ты проводишь параллель со стариками в России?

— Я думала на эту тему — занятий с таким погружением в Нью-Йорке точно нет. Когда я начинала заниматься с ними и они были в скепсисе, я предложила одной даме произнести скороговорку «из-под Костромы, из-под Костромщины шли четыре мужчины». А скороговорки — основа речи, и они поняли, как это трудно.

— Театр — сложносочиненное место, где за кулисами много чего происходит. Театр для самых стареньких — исключение?

— О, нет, здесь много чего случается. Там возникают романы, интриги, ревность. А как же! «Вы мне дали пять строчек, а у Аси — десять. Я что, не нравлюсь вам как актриса?»

— И что ты отвечаешь в таких случаях?

— Я говорю: «Но зато у вас больше песен». — «Ах, да, действительно больше». Или ситуация, как в «Золушке»: если кто-то похвастался, что на нее сегодня посмотрели четыре раза, Рая тут же начинает плакать: «А на меня ни разу». Без этого никуда.

Сейчас нас осталось десять из четырнадцати. После пандемии Центр уже открылся, они очень хотят вернуться к занятиям. А знаешь, как они называют наш театр? «Наташин маленький оркестрик под управлением любви».