Политические последствия дурного обращения с детьми ( ко Дню защиты Ребенка)

Алиса Миллер
Перевод Кигай Н.И.

Политические последствия дурного обращения с детьми
Проблема жестокости и дурного обращения с детьми обсуждается давно и в науке, и в литературе, однако и сегодня общество вряд ли отдает себе отчет в том, насколько широко распространено это явление, какие разнообразные формы оно принимает. Только в последние двадцать лет, благодаря усилиям небольшой группы исследователей и активности прессы, удалось пролить свет на эту сторону жизни. Последствия дурного обращения с ребенком раннего возраста, их воздействие на жизнь уже взрослого человека часто недооценивают и даже оспаривают. Связанные с данной проблемой вопросы часто опускают и замалчивают, вследствие чего она редко бывает заявлена в исторических и антропологических исследованиях. Так, социолог Вольфганг Совски издал внушительный труд по всем формам насилия , в котором не рассматривает ни специфику переживания насилия в детском возрасте, ни вообще вопрос о насилии в отношении детей. Книга уделяет значительное внимание проблеме намеренного истязания другого лица, причем автор называет такое поведение «таинственным». На наш взгляд, его легко можно было бы объяснить, если только принять во внимание, что палачи, мучители, организаторы охоты на людей усвоили судьбоносный урок жестокости в раннем возрасте, а потому надежно и надолго.
Другой исследователь, Гольдхаген , также ограничивается феноменологическим исследованием поведения лиц, изъявивших в свое время согласие пытать и убивать людей, и не обращает ни малейшего внимания на особенности их детства. Он подробно анализирует эмоциональные переживания преступников, то есть обращается к проблеме, которая до него практически никем не рассматривалась, однако без учета особенностей их воспитания в раннем возрасте поведение преступников все же остается трудно объяснимым, «таинственным». Читатель тщетно пытается найти разгадку. Что заставило почтенных членов общества внезапно перемениться, вести себя чудовищно жестоко? Как мог, например, бывший учитель Клаус Барби и другие ему подобные, оставшиеся в памяти своих дочерей как любящие и заботливые отцы, посылать людей на пытку и даже пытать их собственноручно? Гольхаген и не пытается ответить на этот вопрос. Он убежден, что причиной всему явился традиционный немецкий антисемитизм. Но это не так.
Гипотеза, будто немецкий антисемитизм явился причиной Холокоста, подвергалась справедливой критике, и главным аргументом служила отсылка к Первой мировой войне. В то время антисемитизм в Германии был так же сильно выражен, как и в тридцатые годы, однако это не привело к геноциду. Не было геноцида и в других странах с выраженными традициями антисемитизма: сошлемся на Польшу и Россию. Сформулированный авторами данной гипотезы довод, будто в Веймарской республике безработица и обнищание населения явились причиной общего недовольства и привели вследствие этого к массовому уничтожению евреев, представляется малоубедительным, поскольку Гитлеру довольно быстро удалось взять безработицу под контроль.
Следовательно, должны отыскаться другие факторы, не принимавшиеся до этого во внимание - факторы, которые помогут объяснить, почему Холокост имел место именно в Германии, и почему именно в то, а не другое время. По-моему, одним из возможных действующих факторов здесь является деструктивный стиль воспитания, применявшийся к детям раннего возраста в Германии на рубеже веков. Этот стиль я без колебания могу назвать всеобщим и повсеместным истязанием детей.
Разумеется, и в других странах дети подвергались и подвергаются дурному обращению во имя целей и задач, которые ставят перед собой воспитатели, однако не с такого раннего возраста и не с тем систематическим упорством, что отличали прусскую педагогику. За два поколения до того, как Гитлер пришел к власти, данный метод уже был отработан во всех деталях и применялся по всей Германии. В итоге он заложил надежный фундамент, на котором Гитлер смог построить то, о чем мечтал: «Мой идеал воспитания - жесткость. Все слабое должно быть отсечено. В замках моего военного ордена вырастет молодое поколение, которое вселит страх в сердце всего мира. Безжалостные, искусные, бесстрашные, непримиримые молодые люди - вот что мне нужно. И молодые должны стать такими. Они должны терпеливо сносить боль. В них не должно быть никакой слабости или нежности. Свободный, великолепный хищник должен снова смотреть из их глаз. Я хочу, чтобы они были сильными и красивыми... Тогда я смогу переделать все заново». Программа воспитания, построенная по существу на устранении всего полезного и необходимого для немецкого ребенка, стала прологом к плану Гитлера по устранению еврейского народа. Более того, она явилась необходимым условием успешного осуществления его замыслов.
Большой интерес представляют многочисленные и широко читавшиеся в то время педагогические трактаты доктора Даниила Готлиба Моритца Шребера, автора концепции знаменитых «шребергэртен», небольших наделов земли, которые раздавали трудящимся Германии. Некоторые его работы выдержали до сорока изданий, и главной их задачей было обучить родителей системе воспитания ребенка с первого дня его жизни. Многочисленные читатели, движимые, как им представлялось, самыми добрыми намерениями, следовали к советам доктора Шребера и других авторов, как наилучшим образом превратить детей в идеальных граждан германского государства. При этом у них не возникало ни малейшего подозрения, что они подвергают своих детей систематическим истязаниям, которые будут иметь долговременные последствия. Немецкие поговорки и лозунги вроде «да здравствует все, что делает нас выносливыми», «что не убьет нас, то сделает сильнее» и т.п. возникли, вероятно, в тот период; их до сих пор можно услышать от педагогов старой закалки.
Мортон Шацман , обобщая свое впечатление от текстов Шребера, формулирует точку зрения, согласно которой мы имеем в них дело не с методами воспитания, но с инструкцией по последовательному истязанию ребенка. Одно из основных положений Шребера состояло в том, что если младенец плачет, его следует заставить замолчать «любым физически доступным способом». Читателя уверяли, что «к подобной процедуре придется прибегнуть лишь однажды, в крайнем случае дважды, но зато в результате взрослый навсегда станет повелителем ребенка. Впоследствии одного взгляда, одного лишь угрожающего жеста будет достаточно, чтобы полностью подчинить ребенка себе». Прежде всего следовало с первого дня жизни приучать новорожденного к безусловному послушанию и отказу от плача.
Сегодня человеку, получившему хоть сколько-нибудь гуманное воспитание, трудно даже вообразить, насколько безжалостно и неукоснительно придерживался собственной программы сам Шребер. Психоаналитик Вильгельм Нидерленд в своем исследовании приводит примеры, проливающие свет на то, каким образом осуществляли повседневную практику воспитания в те десятилетия - например, рецепт, как обучить дитя «искусству самоотречения». «Наш метод эффективен и прост: ребенка помещают на колени к няне, которая в это время ест или пьет все, что ей по вкусу. Как бы ни были сильны у ребенка возникающие в этой ситуации оральные потребности, их не следует удовлетворять».
Нидерленд цитирует один из рассказов Шребера о происшествии в его собственной семье. Нянька, на коленях у которой сидел один из детей, ела груши и не смогла устоять перед искушением дать ребенку кусочек. Она была немедленно уволена. Известие об этой жестокой расправе вскоре достигло ушей всех нянек в Лейпциге, и с тех пор, пишет Шребер, «мы не встречали более подобного неповиновения, ни в отношении данного ребенка, ни в отношении остальных».
Мозг человека в момент рождения не полностью сформирован. Еще пятнадцать лет назад мы не располагали достаточными данными, чтобы утверждать это. Теперь мы знаем, что возможность мозга развиваться зависит от того, что испытывает ребенок в первые три года жизни. Исследования, проведенные на брошенных или подвергавшихся жестоким истязаниям румынских детях, выявили у них наличие очевидных поражений определенных отделов мозга, а впоследствии - также выраженной эмоциональной и интеллектуальной недоразвитости. Согласно последним нейробиологическим данным, повторная травматизация приводит к усиленному выбросу гормонов стресса, вступающих во взаимодействие с чувствительной мозговой тканью и разрушающих нейроны. Другие исследования показали, что у детей, систематически подвергавшихся дурному обращению, отделы мозга, отвечающие за «управление» эмоциями, на 20-30% меньше по размеру, чем у их благополучных сверстников.
Дети, которых на рубеже веков последовательно приучали к безоговорочному послушанию, подвергались не только физическому «воздействию», но и сугубой эмоциональной депривации. Руководства для родителей, изданные в тот период, называют физические проявления привязанности - поглаживание, объятие, поцелуй – «телячьими нежностями», «дегенеративным слабоволием». Родителей предупреждали о «чудовищных» результатах, к которым приводит избалованность, о несовместимости любого попустительства с воспитанием твердого выносливого характера. В результате дети страдали от отсутствия непосредственного нежного контакта с родителями. Лучшее, на что они могли рассчитывать - найти сочувствие в ком-то из слуг, последние же зачастую использовали ребенка как объект наслаждения, усугубляя таким образом и без того травматическую, эмоционально сложную ситуацию, в которой тот находился.
В пятидесятые годы доктор Харлоу провел исследования на макаках, и с тех пор мы знаем, что животное, вскормленное искусственной матерью-«роботом», вырастает агрессивным и не выказывает интереса к собственному потомству. Новые исследования, проведенные на обезьяньих детенышах, показывают, что особи, выращенные без должной заботы, способны убивать даже представителей своего вида. Работы Джона Баулби об отсутствии ранних привязанностей у правонарушителей, исследование госпитализма (Рене Спитц), показавшее, что грудные дети умирают от эмоциональной депривации вследствие госпитализации в особо строгих условиях, говорят нам, что не только животным, но и человеческим детенышам необходим успокаивающий и ободряющий сенсорный контакт с родителями, иначе их социализация не пойдет по нормальному пути.
Данные, опубликованные Баулби и Спитцем сорок лет назад, подтверждаются современными нейробиологическими исследованиями. Они свидетельствуют, что не только при избиении, но и при отсутствии нежного физического контакта с родителями у ребенка остаются недоразвитыми определенные отделы мозга, особенно те, которые отвечают за эмоциональное развитие. Поэтому детям, которых призывали к подчинению «одним только взглядом», был нанесен сильный эмоциональный ущерб, и деструктивный потенциал этой травмы полностью сказался на следующем поколении.
Современные данные помогают понять, откуда возникли такие фигуры, как Эйхман, Гиммлер, Гесс и им подобные. Суровое воспитание в раннем детстве и требование безусловного подчинения подавили в них развитие способности к сочувствию и состраданию при виде страданий другого. Созерцание горя не вызывало у таких людей эмоционального отклика, они оказались на него физически неспособны. Полная атрофия эмоциональности позволила этим палачам, совершившим чудовищные преступления, продолжать в послевоенные годы «нормально» функционировать и производить на окружающих хорошее впечатление услужливостью и работоспособностью, не испытывать ни малейших угрызений совести. Доктор Менгеле проводил в Аушвице свои бесчеловечные «опыты» над еврейскими детьми, а после жил тридцать лет как «нормальный», хорошо адаптированный человек.
В отсутствие позитивных факторов развития, знаков привязанности со стороны других, даже сочувствующего наблюдателя тому, кто испытывает на себе дурное обращение, остается одно: отрицать свое страдание и идеализировать жестокость, со всеми вытекающими из этого разрушительными последствиями. Если ребенок на довербальной стадии развития подвергается особенно унизительному и жестокому обращению, и рядом нет человека, способного проявить сочувствие и оказать помощь, - никого в непосредственном окружении ребенка, кто мог бы критически взглянуть на происходящее и воззвать к гуманности, - ребенок впоследствии станет испытывать восхищение перед жестокостью. Люди, подвергавшиеся жестокому обращению в детстве, часто всю свою жизнь полагают, будто побои не причиняют детям вреда, а телесные наказания полезны, - несмотря на то, что наука располагает убедительными, даже неопровержимыми доказательствами, что это не так. И наоборот, ребенок, которого защищали, любили и окружали нежной заботой, через всю свою жизнь пронесет с собой это богатство.
Бенджамин Вилкомирски, опубликовавший пронзительную, изобилующую поразительными подробностями книгу воспоминаний о детстве, проведенном в концентрационных лагерях , однажды в частной беседе поведал мне некоторые наблюдения относительно поведения женского персонала этих лагерей. Он рассказал, как потратил пятьдесят лет, чтобы выяснить, кто же на самом деле были эти «суки», что так искренне и так откровенно наслаждались своей работой, мучая и унижая еврейских детей, подвергая их всевозможным видам моральных и физических истязаний.
Знакомясь с судебными стенограммами, он к полному своему изумлению обнаружил, что большинство лагерных надзирательниц составляли молодые женщины в возрасте от девятнадцати до двадцати одного года, имевшие до того ничем не примечательную работу, швеи-мотористки или продавщицы. Биографии их также не были отмечены ничем из ряда вон выходящим. На суде они все как одна заявили, будто не подозревали, что еврейский ребенок - человеческое существо. Первое, что тут приходит в голову: пропаганды и манипуляции достаточно, чтобы превратить обычных людей в садистов, палачей и ненасытных убийц.
Но я придерживаюсь другого мнения. Совсем наоборот. Мое убеждение таково, что только мужчины и женщины, сами подвергавшиеся моральной и физической жестокости в первые недели и месяцы жизни и не видевшие ничьей любви, могли позволить превратить себя в ревностных исполнителей воли Гитлера. Как свидетельствуют архивные материалы, которые цитирует Гольдхаген, идеологической муштры им вовсе и не требовалось, потому что на уровне бессознательном, телесном истязатели давно знали, чего им хочется, и ждали только разрешения следовать собственным глубинным побуждениям. Когда евреи, и молодые и старые, были объявлены «недочеловеками», ничто уже не могло остановить немца в желании осуществить эти побуждения. С другой стороны, никакая идеологическая обработка, в школе или где бы то ни было еще, не может породить ненависть в человеке, не имеющем к этому внутренней предрасположенности. Нам известно, что были и другие немцы - Карл Ясперс, Герман Гессе, Томас Манн - которые немедленно распознали в объявлении евреев «недочеловеками» сигнал тревоги, угрожающий рокот нараставшей волны разнузданного варварства, призыв дать волю жестокости.
Люди, подобные лагерным надзирательницам, пережившие в период раннего детства сильные эмоциональные потрясения, восприняли этот призыв как удобный предлог для того, чтобы, наконец, потешиться вволю. Им даже не нужно было особенно стараться: достаточно отказать детям в воде для мытья, и сразу получишь оправдание для ненависти, потому что они черные и грязные. Можно кинуть умирающим от голода узникам несколько кусков сахара и презирать их за то, как поспешно и жадно они подбирают лакомство с земли. Молодые надзирательницы были вольны превращать детей в то, чего требовало их властолюбие, и срывать на своих беззащитных жертвах бессознательный, многие годы дремавший гнев. Так же поступали и другие их сверстники.
Несмотря на перенесенные в детстве страдания, эти существа долгое время не демонстрировали никаких признаков причиненного им ущерба. Многие из них по видимости превращались в нормальных, хорошо адаптированных молодых женщин и мужчин. Но рано или поздно все обнаруживалось. Обычно одним поколением позже, когда дети, испытавшие дурное обращение, сами становились родителями и начинали поступать со своими детьми так, как когда-то поступали с ними, не испытывая чувства вины. Это ведь было единственное, что они умели и знали после того, как вытеснением и отрицанием «победили» собственную боль.
Рассмотрение случаев дурного обращения с детьми заставляет нас признать удивительный факт: родители наказывают детей и лишают их заботы таким же образом, как некогда наказывали и лишали заботы их самих. Взрослый не помнит, через что ему пришлось пройти в детстве. Например, в случаях сексуального посягательства на ребенка преступник, как правило, не имеет сознательного представления о раннем периоде своего детства, а если такое представление у него есть, то не имеет контакта с чувствами, которые вызвало у него то или иное событие. Только в процессе терапии - при условии, что она ему предложена - правда выходит на поверхность: в своем поступке он отыгрывал то, через что сам прошел в детстве.
Я могу объяснить этот факт единственным образом: информация об испытанной в детстве жестокости в бессознательной форме сохраняется и накапливается в мозге человека. Сознанию ребенка невозможно вместить опыт подобного обращения со стороны взрослых. Чтобы не разрушиться под воздействием боли и страха, он должен вытеснить знание о них. Однако бессознательное содержание памяти толкает его к тому, чтобы воспроизводить вытесненные сцены снова и снова в попытке (и в тщетной надежде) избавиться от страха, который родили в нем жестокость и издевательства. Жертва создает подобные прошлому ситуации, но на этот раз берет на себя активную роль, чтобы побороть чувство беспомощности и избавиться от бессознательной тревоги.
К сожалению, подобное «освобождение» не приводит к желаемым результатам. Если следы прошлого остаются вне сознания, они не стираются. Опять и опять выходит преследователь на поиски новых жертв. Но, проецируя ненависть и страх на «козлов отпущения», он не может установить контакт с теми чувствами, от которых стремится освободиться. Слепая ненависть, которую он обрушивает на невинную жертву, может развеяться только тогда, когда он поймет истинную причину своего гнева, осознает свою естественную реакцию на пережитое. Тогда ненависть, которой он пытался защититься от правды, ему больше не понадобится. Если человек, совершавший сексуальные преступления, проработает историю своей жизни в курсе терапии, ему не будет более грозить деструктивное отыгрывание полученных в детстве травм.

Что такое ненависть? Возможно, это последствие гнева и отчаяния, которые не могли быть осмыслены ребенком, ставшим жертвой дурного обращения и небрежения прежде, чем он научился говорить. Пока гнев, объектом которого является мать или другой замещавший ее взрослый, остается неосознанным или отрицается, он не может исчезнуть. Поэтому будет существовать необходимость выместить его на самом себе или на замещающих объектах - на «козлах отпущения», которыми могут стать собственные дети или предполагаемый враг. Если внимательно вслушаться в крик младенца, можно понять, какое сильное чувство стоит за этим криком. Ненависть может выполнять роль защиты, средства выживания перед лицом ужаса и беспомощности.
Исследования, попавшие в поле моего зрения в 1980-х и процитированные мною в книге «Ради твоего блага» , подтвердили сформулированную ранее догадку. И в нацистской Германии, и среди американских солдат-добровольцев во Вьетнаме, большинство совершавших самые вопиющие военные преступления лиц составляли те, кто подвергался жестокому обращению в детстве. Дальнейшее подтверждение гипотеза нашла в исследовании биографий тех немногочисленных мужественных людей, что укрывали и спасали от гибели своих сограждан во время террора.
Почему эти люди оказались такими смелыми, зачем рисковали жизнью, спасая евреев от преследования нацистов? Многие ученые пытались ответить на этот вопрос. Как правило, объяснительная модель не выходила за рамки рассуждения о религиозных и моральных ценностях, христианском милосердии, чувстве ответственности, воспринятых от родителей и учителей. Однако нет никаких сомнений, что и пассивные наблюдатели, и активные сторонники уничтожения евреев также получали в детстве религиозное воспитание. Поэтому мы не можем счесть данную модель удовлетворительной.
Я была убеждена, что должен отыскаться ключевой фактор в истории детства этих людей, некая особая семейная атмосфера, в которой они росли, сделавшая их первые впечатления фундаментально отличными от тех, какие выпали на долю будущих военных преступников. Долгое время мне нечем было подкрепить свою гипотезу. Многие годы я пыталась найти книгу, в которой содержались бы необходимые мне сведения. Наконец, благодаря помощи Ллойда де Моза, я отыскала эмпирическое исследование супругов Олинер, «Альтруистическая личность: защитники евреев в нацистской Европе» , основу которого составили 400 интервью свидетелей того мрачного времени. В нем моя гипотеза нашла подтверждение. Вывод исследования состоял в том, что единственным отличием спасителей евреев от преследователей и пассивных наблюдателей было то, каким образом с ними обращались родители.
Практически все герои исследования сообщили, что родители воспитывали их посредством убеждения, а не побоев. К ним редко применяли телесные наказания и только в тех случаях, когда был совершен серьезный проступок, а не потому, что у родителей возникла потребность в разрядке необъяснимого и неподконтрольного им чувства гнева, который удобно было сорвать на ребенке. Например, один человек вспомнил, как его нашлепали за то, что он повел младших детей на лед замерзшего озера и тем самым подверг опасности их жизнь. Другой рассказал, что отец ударил его один раз в жизни и после попросил прощения. Общий лейтмотив рассказов был примерно следующий: «Мать всегда старалась объяснить мне, в чем я не прав и почему. Отец тоже часто и подолгу со мной разговаривал. То, что он говорил, всегда производило на меня глубокое впечатление».
Рассказы военных преступников и пассивных наблюдателей звучат совсем по-другому: «Отец, когда напивался, сразу хватался за ремень. Я никогда не знал, за что меня бьют. Часто он избивал меня за что-то, что я сделал много месяцев назад. А когда у матери бывало плохое настроение, она могла каждого, кто встанет у нее на пути, в клочья разорвать, включая и меня».
В отличие от бесконтрольного аффективного поведения, которое кажется субъекту оправданным исключительно в силу интенсивности собственного переживания, попытка родителей объяснить ребенку, в чем он не прав, равносильна выражению уверенности в его добрых намерениях. Подобное действие вытекает из уважения к ребенку, веры в его способность развиваться и сознательно контролировать собственное поведение.
Люди, ощущавшие в детстве сочувствие и поощрительную поддержку взрослых, легко перенимают свойства своих родителей - самостоятельность и способность к эмпатии. Общим свойством всех героев исследования была уверенность в себе, способность быстро принимать решения, отзывчивость и сострадание к другим. Семьдесят процентов респондентов сообщили, что им потребовалось лишь несколько секунд, чтобы принять решение действовать. Восемьдесят процентов опрошенных сказали, что ни с кем не советовались прежде, чем принять решение. «Я просто должен был сделать это, я не мог оставаться в стороне и наблюдать, как творится произвол».
Подобную установку, называемую во всех культурах благородством, ребенок не усваивает из красивых слов. Если поведение, которое демонстрирует воспитатель, противоречит его словам, если ребенка бьют во имя «духовных ценностей», что и по сей день наблюдаем в некоторых приходских школах, тогда высокие чувства взрослых останутся не воспринятыми или даже спровоцируют в ребенке гнев и буйство. Повзрослев, такой ребенок станет, возможно, изображать соответствие полученным высоконравственным наставлениям, а впоследствии, возможно, и бездумно воспроизводить их, но не применит их на практике, потому что не имел перед глазами живого примера, которому мог бы следовать.
Мартин Лютер был умным и образованным человеком, однако ненавидел евреев и призывал родителей пороть детей. Не извращенец и не садист подобно гитлеровским палачам, за 400 лет до прихода Гитлера к власти он уже давал немцам эти деструктивные рекомендации. Эрик Эриксон пишет в биографическом исследовании, что еще до того, как Лютера стали бить отец и учитель, его сильно избивала мать. Лютер уверовал, что наказание пошло ему «на пользу», и в этом нашел оправдание своим взглядам. Если родители поступают подобным образом, значит, каждый должен мучить того, кто слабее - этот урок напечатлелся на самом теле юного Лютера и оказался куда действеннее, чем заповеди блаженства и основа христианской нравственности - любовь к ближнему и сострадание к слабому.
На подобные случаи ссылается и Филип Гривен, автор поучительной книги «Пожалейте ребенка» . В ней он цитирует американских церковных деятелей обоего пола, рекомендующих сильно бить детей с первых месяцев жизни, поскольку «именно такой урок оставит неизгладимый след в памяти ребенка и окажется усвоенным на всю оставшуюся жизнь». К несчастью, они правы. Эти чудовищные деструктивные тексты, сбившие с толку стольких родителей, сами по себе являются бесспорным доказательством того, какое долговременное действие имеют телесные наказания. Написать такое могли только люди, сами подвергавшиеся в детстве безжалостному избиению и идеализировавшие впоследствии свои мучения. К счастью, в США эти книги не переиздавали по сорок раз.
У животного, на которое напали, есть альтернатива: драться или убежать. Но у младенца, ставшего объектом агрессивного поведения ближайших родственников, такого выбора нет. Поэтому естественная реакция оказывается отсроченной, иногда на десятилетия, пока не сработает на том, кто слабее. Объектом подавленных эмоций становится любое меньшинство. В каждой стране выявляется своя жертва. Однако причина самой ненависти одна и та же, независимо от границ.
Мы знаем, что Гитлера в детстве мучил, унижал и дразнил отец, и мать никогда не старалась ему в этом помешать . Нам известно также, что Гитлер отрицал свои истинные чувства к отцу. Таким образом, нам становится очевиден источник его ненависти. Я проделала исследование, стараясь проследить истинные мотивы, определившие умонастроения не только Гитлера, но и других диктаторов. Во всех случаях я выявила последствия ненависти к отцу, оставшейся неосознанной не только потому, что ненавидеть собственного отца строжайше запрещено воспитанием, но и потому, что ребенку в целях самосохранения необходимо иметь иллюзию, что у него хороший отец. Ненависть дозволялась только по отношению к другим объектам, и уж тогда изливалась совершенно беспрепятственно. Гитлер вряд ли нашел бы такую поддержку в массах, если бы «воспитательные приемы», которые он испытал на себе в детстве, а также их калечащие последствия, не были широко распространены в Германии и Австрии.
Однако причины специфического отношения Гитлера к евреям можно проследить еще дальше, задолго до его рождения. Бабушка по отцу в молодости служила в доме купца-еврея в Граце. Вернувшись на родину, в австрийскую деревню Браунау, она родила сына Алоиза, впоследствии отца Гитлера, и в течение четырнадцати лет получала от семьи в Граце деньги на воспитание ребенка. История эта, воспроизведенная во многих биографиях Гитлера, ставила его семью перед дилеммой: они хотели бы отрицать, что молодая женщина родила от кого-то из еврейской семьи, самого купца или его сына; однако тогда невозможно становилось объяснить, почему еврей в течение четырнадцати лет выплачивал ей алименты без всякой на то причины. В подобную щедрость со стороны еврея обитателям австрийской деревни верилось с трудом. Таким образом, семья Гитлера оказывалась перед неразрешимой задачей: создать версию, начисто избавляющую их от «бесчестья».
Для Алоиза Гитлера, росшего в антисемитском окружении, сама идея, что он, возможно, наполовину еврей, была непереносима. Все почести, которые он снискал за долгие годы таможенной службы, не могли упразднить глубоко запрятанного гнева, вызванного позором и унижением, выпавшими на его долю не по его вине. Единственное, что он мог делать вполне безнаказанно - вымещать свою ярость на сыне Адольфе. Судя по воспоминаниям Анджелы, дочери Алоиза от первого брака, отец безжалостно избивал сына каждый день. В попытке избавиться от пережитого в детстве кошмара, сын развил маниакальную идею, будто способен истребить еврейскую кровь не только в себе, но также в Германии и во всем мире. Вплоть до самой своей смерти в бункере Гитлер оставался жертвой этой бредовой идеи, потому что всю его жизнь ужас, который внушал ему отец, наполовину еврей, оставался вытесненным и запертым в бессознательном.
Я изложила свои соображения в книге «Ради твоего блага». Многие потом говорили мне, что находят мои выводы неудовлетворительными и недостаточными для объяснения действий Гитлера. Действия - нет, но его бредовые идеи это, с моей точки зрения, объясняет. А идеи явились по меньшей мере основанием для действий. Я вполне могу представить его мальчиком, дающим себе клятву отомстить «жидам» - этим угрожающим ему лично и цивилизации монстрам, порождениям уже тронутого болезнью воображения. На сознательном уровне Гитлер, возможно, полагал, что мог бы жить счастливо, если бы «жид» не вверг его бабку в бездну позора, от которого пострадала вся семья. И это могло оправдать в его глазах жестокое обращение со стороны отца, который сам оказывался жертвой всесильного порочного еврея. Обозленному, сильно дезориентированному ребенку требуется сделать всего один шаг, чтобы прийти к мысли: всех евреев следует уничтожить.
И не только евреев. Совместно с семьей Гитлер долгие годы проживала больная шизофренией тетка Иоанна, чье непредсказуемое поведение, судя по имеющимся публикациям, сильно пугало ребенка. Повзрослев, Гитлер приказал истребить всех калек и сумасшедших, чтобы освободить Германию от этого «балласта». Германия, судя по всему, символизировала для него невинное дитя, которое следовало спасти. Поэтому он хотел оградить нацию от ужасов, которые выпали в детстве на его долю. Абсурдно? Вовсе нет. С точки зрения бессознательного подобная символизация может выглядеть нормальной и вполне логичной.
Отец и тетка внушали страх, но проблематичными были и отношения с матерью, забитой, подавленной и пребывающей в постоянном ужасе от диких выходок мужа женщиной. Она называла супруга «дядюшка Алоиз» и терпеливо и безропотно сносила все его издевательства.

 Первые трое ее детей умерли во младенчестве, Адольф выжил. Легко можно вообразить, насколько молоко, которым его вскармливали, было «отравлено» материнскими страхами. Младенец впитывал и молоко, и страхи, однако не мог этих страхов ни понять, ни интегрировать. Эти иррациональные страхи, столь очевидные для каждого, кто посмотрит видеозаписи публичных выступлений Гитлера, оставались непризнанными и неосознанными до самого его конца. Однако, существуя в нем, они постоянно толкали его на новые и новые деструктивные действия, на постоянные попытки найти для себя выход.
У всех тиранов, биографии которых изучала, я обнаружила параноидные бредовые образования, связанные с особенностями их жизни в раннем детстве и вытеснением полученного в этот период опыта. Мао регулярно порол отец. Послав на смерть 30 миллионов человек, диктатор вряд ли осознал в полной мере гнев, который испытывал по отношению к своему родителю, суровому учителю, пытавшемуся битьем «сделать мужчину» из своего сына. Сталин обрек на страдания и смерть миллионы людей, потому что даже на вершине власти его преследовал инфантильный бессознательный страх беспомощности, определивший все его действия. Его отец, бедный сапожник, напивался и избивал сына практически каждый день. Мать, обладавшая определенными психотическими чертами, была совершенно не способна защитить сына и проводила целые дни либо в церкви за молитвой, либо в доме священника, помогая по хозяйству. До конца свой жизни Сталин идеализировал родителей и мучился от страха перед опасностями, которые давно уже ему не угрожали, но все еще существовали в его спутанном воображении.
То же можно сказать и о многих других тиранах. Меньшинства, на которые они направляли свою ненависть, и рационализации, оправдывавшие их действия, были в каждом случае иными, однако основная причина ненависти была одной и той же. Идеология служила прикрытием для истинных мотивов и для паранойи. Массы откликались на призыв, потому что также не отдавали себе отчета в мотивах, чужих и своих собственных. Инфантильные фантазии мести, возникающие у отдельных людей, не привлекли бы в исторической перспективе большого внимания, если бы общество раз за разом не предоставляло им с такой готовностью повод и средство для реализации.
Разумеется, отсылки к Шреберу и его методике недостаточно для того, чтобы объяснить историю Холокоста. О ней написано бессчетное количество книг, и все-таки грандиозный масштаб этого преступления до сих пор нельзя охватить умом. Чтобы хоть что-то понять, нужно проделать еще много работы. Попытка построить объяснение вокруг одного фактора может привести к чрезмерному упрощению концепции. Слишком многие вещи остаются вне рассмотрения. К тому же, такое одностороннее объяснение может привести к оправданию преступников - мы решим, что они больны и потому не несут ответственности за свои поступки. Никакое воспитание, даже самое жестокое, не дает лицензии на убийство. Однако рассуждения о генетической предрасположенности нас тоже не могут удовлетворить. Почему в Германии за 30 или 40 лет до Холокоста родилось столько детей именно с такой генетической предрасположенностью? Ни один генетик пока не ответил на этот вопрос.
Унижения и пытки, которым на рубеже веков подвергали младенцев и детей (и которые их родители считали всего лишь воспитательной мерой), являются тем не менее важным элементом в сложной констелляции событий и обстоятельств. К сожалению, элементом, долгое время ускользавшим от внимания исследователей. Причиной здесь может быть табу, которым в принципе окружено все, относящееся к детству. Забота о будущем должна заставить нас вести себя более трезво и прагматично, нарушить любые табу и изучить наконец эту запретную область.
Недостаточный учет фактора детства и детского опыта в общем контексте изучения насилия часто приводит к неубедительным и неудовлетворительным выводам, а то и просто уводит исследователя в сторону, не давая увидеть корень проблемы. Абстрактный термин “антисемитизм” вмещает бессчетное количество смыслов и часто затрудняет понимание сложных психологических процессов, стоящих за самим явлением. Эти процессы следует описать и назвать. Только таким путем можно надеяться что-то изменить.
Необходимо провести тщательное сравнительное исследование методик воспитания сегодня и в прошлом. Это откроет перед нами новые перспективы и позволит создать иной, более здоровый подход к воспитанию ребенка. Информация о методах воспитания и их последствиях, которой мы располагаем, должна стать доступной родителям. Если они усвоят эту информацию, им будет легче уважать, понимать, поощрять и любить своих детей, учиться у них.
Однако работа для будущего не может проходить в изоляции от попытки осмыслить нашу историю во всех ее проявлениях, нас как индивидов и нас как общества. Труд, начатый Ллойдом де Мозом и его коллегами, является первой попыткой понять историю психологически, во всяком случае первой последовательной попыткой такого рода. История воспитательных приемов может осветить те опасности, которые навлекает на себя общество, закрывая глаза на проблему развития и воспитания ребенка. Изучение детей от рождения до трех лет, которое исследователи ведут в настоящий момент, может помочь нам избавиться от некоторых заблуждений. Оно побудит ученых чаще задавать себе вопрос, впервые сформулированный Ллойдом де Мозом: «Что чувствует младенец, когда его подвергают жестокому обращению, когда у него нет даже сострадающего свидетеля?». К сожалению, раннее детство людей, чьими руками творилась массовая бойня в Руанде, не стало еще предметом психологического и социологического изучения. Если любознательный исследователь заинтересуется, в какой атмосфере проходило ранее детство убийцы, возможно, ему удастся что-то объяснить.