Почему Бог не убил Гитлера? Можно ли было избежать самой крупной войны в истории

2 сентября 1945 года закончилась самая крупная война за всю историю человечества — Вторая мировая. Кто был виновен в том, что она началась? И мог бы Бог ее не допустить? Публикуем главу из книги «Загадки Бога. Ответы на самые неудобные вопросы о Творце Вселенной» (издательство «Эксмо»), в которой богослов Сергей Худиев отвечает на вопрос «Почему Бог не убил Гитлера?».

Сергей Худиев

Убийство Гитлера — популярный сюжет, и авторы книг (или компьютерных игр) иногда мечтают о том, как бы они поехали на машине времени в прошлое и убили бы будущего диктатора, сохранив, таким образом, десятки миллионов жизней.

Вопрос о том, почему бы Господу Богу — имеющему, в отличие от нас, все возможности — не проделать этого, кажется естественным. Как говорил (очевидно, о каком-то другом злодее) еще псалмопевец: «О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого!» (Пс. 138:19). Этот способ борьбы со злом выглядит простым и напрашивающимся. Но, увы, он не работает.

Убийство Гитлера мало что изменило бы. Нацизм, мировая война и геноцид созрели не в отдельно взятой голове озлобленного ветерана Первой мировой и неудачливого художника — все это вызревало медленно и в миллионах голов как в Германии, так и по всей Европе.

К такому развитию событий привело множество грехов множества людей.

Вождя германского нацизма могли звать и не Гитлером, он мог быть не австрийцем, а, скажем, пруссаком или баварцем — это мало что изменило бы. Зловещее движение европейской цивилизации к катастрофе, которое проходило через множество событий в военной, политической, интеллектуальной, эстетической, научной — и более всего в духовной — сфере, нашло бы себе кого-то похожего, даже если бы лично Гитлера убили на фронтах Первой мировой или во время «пивного путча».

Первая мировая война привела к обрушению привычного мира европейских империй. Оптимистическая вера в прогресс цивилизации сгнила в окопах. Миллионы людей научились убивать — и не могли найти себе места в мирной жизни. В России власть захватили большевики — и, как говорил Ленин, «превратили войну империалистическую в гражданскую войну». Германия потерпела поражение — а победители думали больше о том, чтобы наказать немцев, а не о том, чтобы установить прочный и справедливый мир. В итоге Германии был навязан так называемый Версальский договор, который ставил ее в крайне унизительное положение и вынуждал выплачивать огромные репарации, ложившиеся тяжелейшим бременем на экономику.

Веймарская республика, установившаяся после войны, страдала от чудовищной инфляции, а по итогам выборов в рейхстаг самые большие фракции получали нацисты и коммунисты — и они не могли и не хотели сотрудничать ради сохранения стабильного государства. На улицах правили нацистские боевики — SA, — а армия просто не могла их подавить из-за того, что ее численность была резко сокращена по тому же Версальскому договору.

Перепуганные событиями в России германские обыватели (и часть германской элиты) были готовы поддержать нацистов, в которых видели защиту от большевиков.

Катастрофа долго зрела и на уровне идей — расовая теория, которую мы привыкли считать особенностью германского нацизма, приобретала влияние во всем западном мире со второй половины XIX века. В первой трети ХХ века в университетах Скандинавии, англо- и германоязычного мира считалось самой твердо установленной научной истиной, что человечество делится на «расы», которые в разной степени продвинулись по эволюционному пути от обезьяны к человеку, и английский джентльмен (или прусский генерал) от природы выше ирландцев или славян — не говоря уже о темнокожих — и обладает природным правом повелевать «низшими расами». Более того, самой природой «низшим расам» предопределено исчезнуть с лица земли, освободив место для «высших».

Германский нацизм просто довел до логического завершения интеллектуальный процесс, который начался задолго до него.

На духовном уровне дехристианизация Европы освободила место для воинствующих секулярных идеологий, которые, с одной стороны, претендовали на «научность», с другой — вызывали в своих сторонниках квазирелигиозную преданность.

Все это зло никак нельзя было бы остановить, просто воткнув отравленный нож в Гитлера или, скажем, поразив его молнией. Убить злого человека нетрудно — гораздо труднее победить зло.

Множество злых воль, множество актов греха и противления, множество ложных и ядовитых идей в душах огромного числа людей в Германии, в Британии, во Франции, в России, в США, в других странах поучаствовали в создании того потока, который вынес Гитлера на вершину власти. И не будь Гитлера, этот поток вынес бы кого-нибудь другого.

Зло и грех, увы, не исходят от каких-то отдельных плохих людей, которых мы могли бы вовремя убить, — так, чтобы хорошие люди устроили рай на земле. Они распределены в мире слишком диффузно, и плохих людей, которые вносят свой вклад в исторические катастрофы, слишком много.

И христианство обращает внимание на еще один важный, но неприятный факт: мы тоже входим в их число. 

Ни одна капля не считает себя виновной в потопе, и ни один человек не видит свои личные грехи причиной мировых катастроф — но это так.

И вопрос «Почему Бог не убил Гитлера?» вполне может привести к вопросу «Почему Бог не убил меня?».

И ответ на него есть: потому что Бог ищет пути спасти всех этих плохих людей, которые следуют за ложными идеями. Включая меня. Он терпит зло, порожденное человеческим грехом, потому что ожидает нашего обращения к добру.

Зло побеждается не убийством злого человека — это на самом деле было бы поражение в борьбе за его душу. Зло побеждается покаянием, послушанием заповедям и удалением от греха. И ближайшее поле боя, где мы должны его победить, за которое мы несем ответственность перед людьми и Богом, — мы сами.