Подвиг танкиста Колобанова замалчивали и нацисты, и коммунисты

20 августа исполняется 80 лет с даты эпического боя под Ленинградом, в ходе которого экипаж Зиновия Колобанова истребил целую колонну танков врага и по этому показателю стал лучшим танкистом Великой Отечественной. Сегодня находятся люди, заявляющие, что это сражение либо гиперболизировано, либо попросту выдумано. Что говорят по этому поводу воспоминания и документы, в том числе немецкие?

Можно сказать, что бой Колобанова в значительной степени стал жертвой советской мифологизации истории Великой Отечественной. Ведь история той войны вплоть до второй половины 1980-х подавалась в качестве серии безупречных героических мифов, малейшее сомнение в которых приравнивалось к кощунству.

Потом это обернулось самыми дурными последствиями, когда на волне развенчания советской идеологии многочисленные разоблачители, потрясая архивными документами, с поистине вандальским восторгом бросились развенчивать военные мифы. Поклонникам красивых историй о двадцати восьми панфиловцах или, допустим, об атаке подводной лодки К-21 на линкор «Тирпиц» пришлось, скажем так, существенно скорректировать свои представления. Поскольку же главной целью «демифологизаторов» была отнюдь не беспристрастная истина, начала внедряться подлая противоположная идеологема: «Никаких подвигов не было, мясом завалили».

Но вина на этом лежит во многом на советских пропагандистах, которые вместо того, чтобы искать и предавать гласности сведения об истинных героях, зачастую предпочитали культивировать мифы. С другой стороны, благополучно доживший до 1994 года Зиновий Колобанов и его товарищи никогда не относились к числу главных героев советского пантеона.

«Едва успевал заряжать»

Сначала приведем каноническую версию. Итак, август 1941-го клонится ко второй половине, положение на фронтах катастрофическое, противник яростно рвется к Ленинграду. Немецкие танковые части движутся на Красногвардейск (Гатчину).

Командующий 1-й танковой дивизией генерал-майор Виктор Баранов смог выделить для прикрытия этого лишь пять танков КВ-1 – весь наличный состав 3-й танковой роты 1-го танкового батальона под командованием старшего лейтенанта Зиновия Колобанова. Два танка ушли из Гатчины на лужскую дорогу, два – на кингисеппскую, а один (под командованием самого Колобанова) – на приморскую.

Зиновий Григорьевич, танковый артиллерист Андрей Михайлович Усов, старший механик-водитель Николай Иванович Никифоров, младший механик-водитель красноармеец Николай Феоктистович Родников и стрелок-радист старший сержант Павел Иванович Кисельков выбрали для засады холм, поросший ольхой. Они хотели прикрыть сразу два возможных направления: враг мог выйти на дорогу на Мариенбург по дороге от Войсковиц, либо по дороге от Сяськелево. Их танк № 864 притаился в специально вырытом окопе, держа под прицелом находившийся в 300 метрах перекресток. По обе стороны от дороги простирались торфяные болота. Ночь на 20 августа прошла спокойно, на рассвете пролетел самолет-разведчик, а вскоре показались и мотоциклисты. Они часто останавливались, обстреливали из пулеметов придорожные кусты.

Колобановцы беспрепятственно дали проехать боевому охранению и дождались танков, показавшихся в облаке дорожной пыли – двигалась колонна из 43 машин Pz.Kpfw.35(t), числившихся в составе германской 6-й танковой дивизии. Эти машины чешского производства относились к классу легких танков и сильно уступали тяжелому КВ и в массе, и в толщине брони, и в калибре орудия – 37-мм против 76-мм. Но вот подавляющее численное превосходство…

Дождавшись, когда враги втянулись в дефиле и головной «немец» поравнялся с двумя придорожными березами, выбранными в качестве ориентира, командир выкрикнул: «Ориентир первый, по головному, прямой выстрел под крест, бронебойным – огонь!».

И тут надо сразу сказать, как повезло ему с наводчиком – Андрей Усов являлся уже опытным ветераном, успел повоевать в Финляндии, имел должность артиллерийского инструктора. Он сразу же подбил головную машину, которая, взорвавшись, преградила движение остальной колонне. Андрей Михайлович вспоминал: «Напряжение росло. Кисельков едва успевал заряжать. Командир приказал перенести огонь на хвост колонны. Выпустили снарядов семь. Один танк вспыхнул сразу. Второй, не успев развернуться, остановился с сорванной башней. Они загородили дорогу с тыла. Фашисты оказались взаперти. По обе стороны дороги болотистый луг. Маневрировать нельзя».

«Получил приказ стоять насмерть»

Бригадный комиссар Кирилл Кулик, на следующий день опросивший участников беспримерного боя, рассказал, как развивались события далее: «Задний танк тоже загорелся и закрыл дорогу. Колонна сжималась как пружина... Фашисты даже не поняли сразу, откуда их бьют. Машины натыкались друг на друга, лезли в кюветы, сцеплялись гусеницами. Некоторые выбирались из кюветов, но, попав в болото, безнадежно застревали там. Экипажи бросали танки».

Немцы вели ответный огонь по одинокому КВ. Однако катаные броневые плиты, произведенные на советских заводах, выдерживали удары.

Усов перевел прицел в середину колонны – и началось форменное избиение. Свидетельствует Зиновий Колобанов: «Фашисты ошалели и стали обстреливать копны сена. Дым стеной стлался по дороге. Горевшие танки начали рваться от собственных снарядов. Страшное зрелище».

Командир танка впоследствии делился: «…Меня нередко спрашивали: было ли страшно? Но я – военный человек, получил приказ стоять насмерть. А это значит, что противник может пройти через мою позицию только тогда, когда меня не будет в живых. Я принял приказ к исполнению, и никаких страхов у меня уже не возникало и возникать не могло. Сожалею, что не могу описать бой последовательно. Ведь командир видит прежде всего перекрестье прицела. … Все остальное – сплошные разрывы да крики моих ребят: "Ура!", "Горит!". Ощущение времени было совершенно потеряно. Сколько идет бой, я тогда не представлял».

Кирилл Кулик отмечает: «Артиллерист Усов все бил и бил. Четко, метко... Каждый снаряд – точно по цели, в самое черное сердце врага. За первые 30 минут боя он подбил и зажег 22 немецких танка».

Колобановцам казалось, что они угодили в наковальню.

«Пушка так раскалилась, что отстала краска. В танке было сизо от дыма, стало трудно дышать. Вражеские снаряды хоть и не пробивали броню, но производили такой жуткий грохот, что казалось, будто по голове бьют кувалдой. Окалина брони, образовавшаяся от ударов снарядов, впивалась в лицо, в руки. Очередным снарядом заклинило башню. Командир приказал покинуть укрытие, чтобы маневрировать корпусом. Никифоров взялся за рычаги, и танк выполз наверх. Стало видно, как фашисты на перекрестке устанавливают две противотанковые пушки. Я навел орудие, снаряд попал прямо под колеса первой. Вторая успела выстрелить и сбила командирский перископ. Уничтожил и ее. Снаряды были на исходе», – повествует Усов.

Колобанов добавляет: «Я доложил результаты боя командованию. В ответной радиограмме командир группы поздравил нас с успехом и приказал отходить. На пути к совхозу уже находились танки лейтенантов Евдокименко, Ласточкина, Сергеева».

Настало время подводить итог: колобановцы подбили 22 танка. Но тут к месту боя подоспели еще четыре KB, посланные на другие дороги. Вместе они уничтожили еще 20 танков. А у Колобанова с его экипажем не было времени на отдых – вскоре они заняли новую позицию и приняли участие в отражении немецких сил, прорывавшихся в направлении деревни Черново.

По горячим следам командир 1-го танкового полка Дмитрий Погодин представил Зиновия Колобанова к званию Героя Советского Союза. Комдив Виктор Баранов поддержал представление, но в штабе Ленинградского фронта по какой-то причине решили, что такой высокой награды Колобанов не достоин и, зачеркнув в наградном листе «Герой Советского Союза», написали «орден Красного Знамени». Именно этот орден танкист и получил в госпитале, куда попал после тяжелого ранения в бою, произошедшем 15 сентября 1941 года.

Что говорят немецкие документы

Прошли десятилетия. В стране с конца 1980-х была запущена кампания деконструкции отечественной истории, причем сначала ее авторы взялись за Великую Отечественную. Добрались со временем и до боя Колобанова – нашлись деятели, утверждавшие, что это пропагандистский миф, запущенный с целью ободрения советских солдат.

Разобраться в ситуации решили добросовестные историки – в том числе Алексей Исаев, некогда сделавший себе имя на разоблачении фальшивок известного перебежчика Резуна-Суворова. По словам Исаева, можно точно утверждать, что бой Колобанова не был придуман задним числом журналистами. Заявка на подбитые танки присутствует в представлении Колобанова к званию Героя Советского Союза. Именно в нем названы цифры 22 и 43, впоследствии ставшие каноническими. В качестве даты, когда состоялся знаменитый бой, указывается именно 20 августа.

Однако если изучить немецкие донесения о безвозвратных потерях на этом участке, то в них 40 с лишним потерянных никак не вырисовываются. Как же быть?

Исаев считает убедительными расчеты исследователя Олега Скворцова, подготовившего материал «"Незамеченная" победа Колобанова, или "белые пятна" в мемуарах немецких генералов». Скворцов высказывает предположение, что по результатам боя с ротой Колобанова немцы должны были засчитать потерю примерно 34 танков. «Считается нормальным, если до 70% подбитых танков удается отремонтировать. В данном случае этот процент должен быть значительно ниже и число списанных танков должно составлять около 20 единиц, так как сожженная Колобановым техника почти вся подлежала списанию» – констатирует исследователь.

Изучив документы немецкой 6-й дивизии, сражавшейся с колобановцами, Скворцов отмечает, что на 3 августа 1941-го она насчитывала линейных танков Pz.Kpfw.35(t): боеспособных – 118 единиц, в ремонте – 20, исключено из списков (уничтожены или направлены в заводской ремонт) – 17. На 23 августа дивизия насчитывала 113 боеспособных Pz.Kpfw.35(t), в ремонте – 11, исключено из списков – 27. «Как мы видим, четыре линейных танка не попали ни в одну из трех категорий. Логичное объяснение: они в этот момент находились в глубине советской обороны, и их пригодность к восстановлению после теоретически возможной эвакуации еще не была определена», – предполагает Скворцов.

На 4 сентября дивизия насчитывала 108 боеспособных Pz.Kpfw.35(t), в ремонте – 8, исключено из списков – 41. При этом, однако, с 21 августа до 9 сентября дивизия не вела активных действий. «Потеря 14 танков в период с 23 августа по 4 сентября может быть объяснена только тем, что окончательно списали оставленные в тылу советских войск четыре танка, и из 11 танков, числящихся в ремонте на 23 августа, смогли восстановить только один. Иными словами, 41 танк фактически был безвозвратно потерян уже по состоянию на 23 августа. Таким образом, безвозвратные потери Pz.Kpfw.35(t) с 22 июня по 3 августа составили 17 единиц, а с 3 по 23 августа – фактически 24 единиц, из них 14 танков, формально списанных с 23 августа по 4 сентября, однозначно должны быть отнесены на результаты боя с ротой Колобанова», – пишет Олег Скворцов.

Он добавляет, что немецкое наступление на этом участке велось главным образом силами мотопехотных полков и в основном в пешем строю.

«Я нашел только одно упоминание танковых потерь: в бою у Молосковиц (около 25 км западнее Волосово) 15-16 августа огнем артиллерии были подбиты три танка Pz.Kpfw.35(t)», – говорит исследователь. Поэтому основная часть из десяти списанных за этот период танков также должны приходиться на бой с Колобановым и его ротой.

«Следовательно можно утверждать, что немецкие документы не опровергают заявленное советской стороной число подбитых танков», – констатирует Скворцов. Он отмечает, что списание в течение 12 дней десяти танков из находящихся в ремонте одиннадцати приводит к мысли, что уже изначально повреждения этих машин не позволяли отнести их к категории пригодных к восстановлению силами дивизионной ремонтной роты.

«Для чего командованию 6-й танковой дивизии понадобилась эта игра в статистику? Вероятно, не хотелось сообщать руководству шокирующие цифры потерь в течение одного дня. Причины высоких потерь в ходе отдельного боя в то время расследовались специальными комиссиями. А поведение танкистов роты, уничтоженной Колобановым, когда многие экипажи просто бросили свои танки, поддавшись панике, делало такое расследование крайне нежелательным», – заключает исследователь.