Кто шляпку спер, тот и тетку пришил

Кто шляпку спер, тот и тетку пришил

Дебюрократизация экономики возможна только через деэкономизацию бюрократии

НГ/2011-05-18 / Александр Вадимович Рубцов - руководитель Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН.

В государстве царит деловая атмосфера. Слишком деловая. Добром это не кончится. Декоммерциализация власти стала вопросом выживания. Пора лечиться.

Эпикриз

В экономиках, в которых богатство не производят, а черпают из недр и перераспределяют, коммерциализация власти обычна. Для производящих, а тем более инновационных экономик она губительна. Это историческая ловушка: чтобы сменить вектор развития («сняться с иглы», нефтяной и коррупционной), надо совершить усилие против естества, почти чудо. Иначе приятная инерция доведет до момента, когда сырьевая модель не потянет, а запускать несырьевую будет поздно, не на чем и не с кем. Судя по нынешним реалиям, так оно и будет. И этот момент ближе, чем кажется: накроет при жизни. «Партия мегапроекта» торжественно провозглашает: нынешнее поколение российских людей имеет все шансы испытать это на своей шкуре. Чтобы оценить перспективу, достаточно представить, что будет, если цены на нефть упадут ниже плинтуса не когда-то, а завтра.

У проблемы два полюса: особо крупные манипуляции в высших эшелонах и поборы внизу, скромнее, но массовые. В середине – промежуточные уровни предпринимательства на власти и встречная лояльность: нисходящие потоки прикрытия – и восходящие потоки денег и поддержки. «Вертикаль» гниет с головы, но ее не чистят даже с хвоста. В распиле участвуют не все и не одинаково криминально. Но даже деловые шалости наверху низовую коррупцию оправдывают и окрыляют.

Теневой бизнес власти лишает политику динамики («эффект велосипеда»). В шкафах скапливается столько скелетов, что кадровые и системные изменения приходится блокировать во избежание неприемлемых потерь в активах и репутации, если не свободы. Конфликты с законом и совестью, даже «бархатные», делают власть (хотя бы и избранную) нелегитимной в глазах осведомленной части публики. А потом и в глазах временно неосведомленной. Это тупик. Рано или поздно такая власть некрасиво падает, и мировые блюстители нравов морозят активы, тихо выведенные людьми президентов, премьеров и проч. А то, что не арестовывают, можно было заработать нормально. И этот остаток точно не стоит того, чтобы гробить страну, оставаясь в ее истории нечистоплотным уродом. После 11 сентября лидерам любых наций скрывать потоки стало одинаково трудно, и на террор, и на старость: отслеживают всё. Отсюда тяга к родному югу.

Нравы власти передаются вниз – в том числе как эманация корысти и хамства. Мелкий чиновник, инспектор ДПС или очередного надзора (технического, пожарного, санитарного и проч.) лишь воспроизводит отношение к людям, сквозящее в большой политике и ее пиаре. В лихие 90-е, пока власть еще боролась с совестью, эти парни были скромнее. А сейчас даже охрана труда прочесывает все, аттестуя на безопасность рабочие места секретарш и редакторов, направляя их шефов к себе на курсы – эдак на месячишко. Недавно один инспектор МЧС разъяснял, что лето 2011 года будет хуже (на Аляске установлено климатическое оружие), и давал инструкции по развеске икон в целях безопасности. Другие взятых денег даже так не отрабатывают.

Все это напоминает историю про гаишника, оштрафовавшего пешехода за скорость: «видно, голод выгнал серого на тротуар». В ожидании перемен люди заглатывают впрок уже вовсе без стыда и разбора.

Диагноз

Простейшее в наших мотивах – желание защитить карман. Но это не самая сильная арифметика, даже если экспроприировать сомнительно нажитое по всей вертикали, включая основание. «Отнять и поделить» мы уже проходили. Хуже другое: злоупотребления во власти блокируют развитие. Упущенная выгода здесь на порядки больше уворованного. При ограблении поезд тормозят, а то неудобно сгружать. И это в мировой гонке на выживание! Ясно, почему мы неконкурентоспособны при таких ценах на нефть (голландский синдром никто не отменял: сначала проще за нефтяные деньги купить у других, а потом нечего восстанавливать у себя). Но непонятно, как вообще можно с кем-то конкурировать при таком паразитарном наросте на обремененной себестоимости.

Это понимают. Не так давно еще звучал лозунг дебюрократизации экономики. Больше не звучит: неловко повторять сильные девизы, если годами ничего не делать, а ситуацию только портить. Но задача осталась (в «Стратегии-2020» она обозначена фразой, в «Стратегии-2012» ИнСоРа позиции прописаны). Вопрос: бороться либо с симптомами, либо с причиной болезни?

Задача решается только через деэкономизацию бюрократии. Надо менять саму экономику вертикали, систему обеспечения управленческой деятельности, жестко сажая ее на бюджет, пресекая любые возможности самофинансирования за счет доходов от аппаратных функций. Даже если справка или публичная услуга дают мелочную прибыль, значит, этих услуг вам навяжут тьму, а справками обложат («пять старушек – рубль»). Но как только бизнес на власти и регулировании пресекают, система начинает сама интенсивно избавляться от лишних функций и кадров. Баланс можно считать найденным, как только средняя и низовая бюрократия, продолжая исполнять вмененные ей функции, перестает выходить с инициативами по их расширению. Тогда функции спускаются только сверху, причем скупо и по мере необходимости: власть на них не зарабатывает, а лишь тратит.

С самых верхов уже доносилось, что идеи эти банальны. В таких оценках ссылки на свежие источники не помешали бы (для ликбеза), но вопрос не в новизне – это не автореферат на соискание. Даже если бы вся спецлитература пестрела этими формулировками, вопросы остались бы. Где эта «банальность» в официальных текстах, программных и политических? Что в этом плане реально делается, а если не делается, то почему? Нет ли скрытых мотивов, мешающих власти эту идею декларировать и воплощать?

Для финансовых властей естественны опасения, что отказ от самообеспечения органов нагрузит бюджет: придется докармливать. Однако надо назвать вещи своими именами: страна, отданная бюрократии «на кормление», обложена еще одним скрытым налогом (административным оброком), лишь часть которого идет на покрытие недофинансирования линейных органов (служб, надзоров и проч.). Остальное расходится по карманам функционеров и аффилированных масс. Чтобы добрать немного как бы в бюджет, власть позволяет добирающим делать это с запасом – себе лично. Для чего плодятся еще и толпы собирающих, которые тоже снимают долю, развивая собственный бизнес на барьерах («мы вам будем больше мешать, чтобы вы нам больше платили, чтобы мы вам меньше мешали»). Системная коррупция эксплуатирует уже существующие ситуации – этот бизнес создает множество барьеров новых и искусственных, а потому он вреднее обычного отката или взятки.

Сколько таких попутных поборов приходится на рубль докармливания, не знает никто. Как показывает опыт, выяснить это трудно даже в больших негосударственных компаниях. Специалисты суперхолдингов, владеющие этой информацией, либо состоят в распиле с надзорами, либо их тихо поддерживают, поскольку именно они делают их незаменимыми сотрудниками, обладающими особым знанием и связями – «решающими вопросы». Вне этого рэкета немало корпоративных юристов и спецов в разных сферах регулирования лишились бы работы. Однако и эта экономия ничто в сравнении с потерями от дезорганизации производства, подорванных проектов, затрат на архаичные нормы. Упущенная выгода для страны считается в твердой валюте – при желании и навыках.

Консилиум

Россия напоминает больного, у одра которого толпятся дипломированные лекари с взаимоисключающими рецептами и аналогами из новейшей истории чудных исцелений.

Мода на «китайско-корейские» рецепты в продвинутой аналитике проходит, но в экспертных массах это еще носят, а в реальной политике сплошь и рядом ведут себя якобы именно по этой, «поднебесной» логике – с культом авторитарных замашек, «твердых рук» и завинченных гаек.

Есть множество обстоятельств, делающих эти прообразы для нынешней России нерелевантными:

– необратимость политической либерализации (даже с учетом реакционного демарша нулевых годов);

– состояние власти после гибели сростка партия–государство – «осиротевшие протезы», плохо управляемые без привычного «партбилет на стол!»;

– масштаб гигантской, а потому относительно автохтонной страны, обязывающий поднимать не только наукоемкие, но и обычные производства – «середину между нефтью и хай-теком»;

– принципиальные отличия реиндустриализации от задач, условий и средств первичной индустриализации, которую СССР силовым образом прошел, отыграв этот единожды предоставляемый историей шанс;

– обреченность на мегапроект в условиях, когда сама власть является барьером и балластом развития.

Однако коммерциализация власти особо ярко показывает неадекватность надежд сделать из России немолодого тигренка по аналогии с молодыми тиграми из ареала Азиатско-Тихоокеанского региона. Такое впечатление, что эти аналоги прикладывают, перевернув их с ног на голову. Берется идея авторитарной модернизации. Там, где внизу у «тигров» процветает небывалая экономическая свобода, у нас строят феодально-крепостническую модель (см. наше место в индексе экономических свобод). Там же, где на вершинах авторитарных вертикалей алчных министров судят, сажают и расстреливают, у нас свой, особый путь. Адепты авторитарных аналогов должны без запинки отвечать на вопрос: сколько чиновников высшего и среднего звена надо сразу расстрелять для начала наведения порядка. И по какому списку.

Безопаснее мысленный эксперимент. Не надо моделировать будущее перенесением к нам чужого авторитаризма. Проще наоборот: представить себе, что будет с нашей «вертикалью», если ее вживую, с людьми, с их грешками и деньгами, перенести в какой-нибудь чужой аналог, под их кровавые нравы и правоприменительную практику. И что будет с нашими предпринимателями и инноваторами, если их также вживую поместить в институциональные условия «молодых тигров», с их экономическими свободами, минимумом администрирования, гарантиями собственности. И представлять не надо: такой опыт ставят на себе уезжающие и делающие дело там. У нашей власти свой опыт: сколько еще не уедет и выживет. А говорят, эксперименты на людях запрещены…

Лоботомия или местная терапия?

Ситуация из жизни. Волею судеб и нечеловеческими усилиями гражданина заносит в высшие эшелоны. Там он наблюдает вокруг себя и прямо под собой движение огромных денег. Эти ресурсы большей частью не произведены гением и кровавым трудом их владельцев, а получены по результатам дележа активов. Знающие понимают, что современный нефтегазовый комплекс – это не черпание нефти ведром из открытой ямы, а сложный бизнес, сложный экономически и технологически. И все же основной ресурс здесь «создан природой», «черпается из недр». Поэтому у власти и общества нет морального пиетета по отношению к этим людям. Но есть грешное «почему не мне»? Деловой человек во власти чувствует себя круглым идиотом, если продолжает щелкать клювом мимо носимых ветром активов. Тогда он наезжает на

90-е (когда делили, но не мы), и в стабильные нулевые начинается передел (когда делим мы, не забывая себя).

Важен тип личности. Считается, что к власти опасно допускать людей, на власти помешанных и слишком амбициозных. Но не ясно, что опаснее. Амбициозные люди заняты созданием своих биографий, которые они вписывают в историю страны и мира. Материальные ценности на втором плане. А человек с умеренными, недоразвитыми амбициями ни на минуту не забывает про земное, вполне удовлетворяясь приятным отражением в телевизоре и подобострастной, хотя и неискренней аналитикой. (Это утрированная схема, но в ней «биоэтика» целого слоя.)

Более того – это вопрос системы. В продвинутых схемах есть понятное разделение человеческого материала между бизнесом и властью. Способные и активные идут в бизнес. В госаппарат идет исполнительная серость, не умеющая преуспеть в жестком предпринимательстве. Быть служащим там не престижно (на другое не потянул). Государство этот административный планктон содержит в режиме так называемого беамтерства: не очень много денег, но много гарантий. Человек не обеспечен активами, большой собственностью, но обеспечен льготами и все время на крючке. При нарушении он лишается всего. Потому и не нарушают.

У нас наоборот. Если главное занятие в стране – перераспределение, пристроиться к власти считается большой жизненной удачей. В условиях сильной конкуренции сюда идут не последние люди. А в слипшемся с властью бизнесе оседают неделовые ничтожества: на административном ресурсе и под крышей власти может любой. Дайте чиновникам золотые парашюты – запасные аэродромы обходятся стране на порядки дороже!

На самом верху ситуация несколько иная – и у нас, и там. Там тоже на политические посты попадают люди незаурядные. Но до этого они уже обеспечили себя в деле, будь ты магнат, актер или наследник. У нас прорываются люди, которые на фоне олигархов бедны, как церковные мыши. И начинается…

Оперативный вопрос даже не в том, как этого избежать (мы уже тут), а как выходить. Либо обваливать репутации и раскулачивать (недобитый мэр потому не добит, что неясно, к кому генеральный прогон примеряли?). Либо микшировать конфликты и революции и мягко, без фанатизма выходить на более строгие взаимоотношения денег и власти.

Для начала лучше признать, что это альтернатива – третьего не дано. Если не выходить мягко, репутации обвалят и раскулачат, но позже: сценарии уже пугают. Если же по согласию и с гарантиями, будет меньше отчаянной борьбы и цепляния за места не на жизнь, а на смерть. Загонять людей в угол всегда опасно.

В России если и сработает, то скорее западная, американская модель. В начале 90-х страна, не сходя с места, целиком переместилась на новую, необжитую территорию – на свой Дикий Запад. Мы все оказались переселенцами в обществе, в котором царило право «калашникова» и других подобных инструментов решения вопросов. Янки заменили право «кольта» на более цивилизованные институты, чтобы не перестрелять друг друга и обеспечить право наследования, передачу собственности. Если ты стреляешь быстрее, то это искусство вряд ли унаследует сын из университета или дочь из пансиона.

У нас беспредел укоротился не без этого, но переместился из деловой среды в сферу взаимоотношений государства и бизнеса (начиная с большого передела и заканчивая рэкетом регуляторов, выдающих разрешения и распределяющих ресурс). Контрольно-надзорные органы выродились в коммерциализованный репрессивный аппарат. Раньше убивали людей – теперь убивают проекты, фирмы, инициативу. Раньше система шла на запах крови – теперь она идет на запах денег. С таким же успехом можно было перевести НКВД на хозрасчет, превратив в бизнес, доходность которого зависела бы от числа посаженных и расстрелянных.

Хирургия

Итак, борьба с коррупцией и злоупотреблениями во власти имеет много фронтов с разными диспозициями и средствами подавления. На самом верху пока туманно. Но ситуацию проясняет сама власть – яркими прецедентами. Теперь можно ее поливать грязью, разоблачая в чем угодно сугубо оценочными суждениями, а руководство любого уровня – сажать за все, что было, о чем оно не могло не знать (например, за тандем мэра с супругой). Согласно теории менеджмента конфликты интересов во власти надо отслеживать и устранять по принципу «китайской стены» – пересечений не должно быть даже близко. И на любом уровне. У нас тем более надо отслеживать не только родню, но и всех однокурсников, одноклассников и друзей по детскому саду. Но это все впереди и как бы во мгле…

Другой фронт открыт. Полностью, без стеснений. Расследовать не надо – все «легализовано». Торговля обязательными нормами (их принятием и распространением). Массовый сбыт лицензий и сертификатов, не гарантирующих ни качества, ни безопасности. Продажа индульгенций, снимающих ответственность за нарушения до нового прихода (инспектор садится за стол с легким чувством голода, аппетит приходит во время беды). Наконец, «публичные услуги», навязываемые уже по не сходным ценам. И даже монополизация экспертного рынка посредниками, оставляющими реальным исполнителям долю, на которую делается либо халтура, либо себе в убыток. Этими схемами пользуются даже те, кто с ними аналитически борется на высшем уровне, люди вроде из либералов.

Тем более понятно, как и почему так легко умирают подрывающие эти схемы реформы, когда их отдают на исполнение «заинтересованным органам». Все, как в классике: кто шляпку спер, тот и тетку пришил.

Все это можно убрать хирургически – просто ампутировать. А освободившихся – абортировать в бизнес или на уборку территорий. Даже попутной пользы здесь чаще всего нет – один вред. Да и восходящие потоки, надо надеяться, не заходят далеко. Однако на политических уровнях власти нет даже регулярной информации об этих схемах и их наполнении. А могли бы поинтересоваться, какие фонды что собирают, какие нормы агентства вводят и чьи издательства эти документы печатают.

Эпитафия

Лидер, который изгонит торгующих из власти, войдет в историю, за ним пойдут народы. Особенно в России. Даже если он это только начнет. Или хотя бы провозгласит. Лидер, который это даже не провозгласит и не поставит как оперативную задачу, никуда не войдет. Разве что на еще один срок, но это до взрыва.

Понятно, как это трудно и рискованно. Когда президент Медведев заговорил о борьбе с коррупцией, казалось, что спичрайтеры не знают жизни либо готовят клиента к политическому самоубийству.

Но приоритеты видны. Связь прокуратуры с игорным бизнесом ужасна, но какой процент граждан эта беда затронула, какие проблемы экономики блестящая следственная операция решила? Есть множество куда более масштабных и вредных схем. Но и они требуют долгой, системной работы, а не шоу без масок. Другое дело – массовые легализованные поборы на низовом и среднем уровнях. Пока власть готовит сложнейшие, науко- и бюджетоемкие схемы борьбы с особо изощренными злоупотреблениями, чиновники с родней, не скрываясь, шарят по карманам граждан, через метр подкапывают забор и на глазах у всех выносят товар с базы. Ну просто «дело Румянцева» в рамках закона.

Оторвать власть от денег в России – это как вытащить себя за волосы. Шансов столько же, а не сделать нельзя (понимайте, как хотите). Но по крайне мере понятно, с чего начать. Если с этого не начать, все остальное – пузырь.