Зло

      В тот холодный, дождливый вечер, четырнадцать лет назад, Виктор Сергеевич помнил – был религиозный праздник «Всех скорбящих Радость», почувствовал облегчение. Он желал того, что случилось, и это случилось. Виктор Сергеевич не хотел думать, что он причастен, но сознание выбивало: причастен, причастен… Вместе с этими словами крутилось: слава Богу, что сын в тюрьме.

   Празднично гремели колокола, рассыпая звон по всей округе, летела жизнь, сверкала Солнцем, будоражила душу радостью, грустью, смехом, отсекала неудачи и беды, горечи прошлого, влекла надеждами, мечтами о будущем, желаниями быть…, горланила: Живи! – вот, вот ухватишь своё счастье, но пряталось в ней то невидимое, что настигает всех без разбора пядей во лбу; то, на что смотрел Виктор Сергеевич, а смотрел он на посиневшее лицо невестки Ирины, переводил взгляд с её лица: красивое, молодое на окровавленный шприц, валявшийся на полу. Не верилось, что какие – то миллиграммы или граммы убили её, но это было так. Он не раз видел, как убивали его товарищей в Афганистане. Убивали, а здесь убила сама себя.

   В тот вечер жена спросила: «Как жить будем дальше? Внучка».

- Если сына не сумели воспитать человеком, - ответил Виктор Сергеевич, -а невестку упустили, то внучку не загубим. Будем жить, а как зависит от нас, только от нас. Иначе прожили вхолостую. Извини мать, матюгнусь (матюгнулся) но жить вхолостую это жить помоями и отбросами, которые выливают и бросают сверху в корыта, словно свиньям. У Ирины была не жизнь, а   ад и для неё, и для нас, - глухо продолжал он. – Полгода на платной реабилитации, вернулась и взялась за старое. Что это? Судьба или Бог смилостивился над нами, внучкой. Нужно оформлять опеку, чтоб внучку не забрали в детдом. Матери нет. Передозировка. Отец за решетками.

   Как и полагается в таких случаях вызвали полицию и скорую. Майор, заскочив в комнату, порыскал глазами и заорал.

- Где, что, как, кто? Ребёнок есть? На кровати мать, мёртвая, а отец, где?

   Виктор Сергеевич сдержано объяснил.

- В таких случаях, - не переставая орать, барабанил майор, - я должен сейчас же, немедленно забрать ребёнка. Всё по закону и передать опеке, а вы потом разбирайтесь.

- Плевать я хотел на твои законы. – Виктор Сергеевич сжал пальцы в кулак и замесил бы майора вкрутую, но жена повисла на руке. - Полиция ни хрена не делает, город наполнен наркотиками. Разве раньше такое было. Существовала система сдерживания. Мы перекрывали глотку наркоторговцам и вырывали языки тем, кто соблазнял наркотой.

- Кто это мы?

- Мы, которые служили Родине, а не бабкам. Знали через своих осведомителей и информаторов, что, где, когда. Хочешь покажу на тебе, как мы перекрывали глотку и вырывали языки.

- Ты что ошалел?

- Боишься. А если б я тебе сунул доллары забыл бы об опеке. Мотай отсюда. Ищи того, кто дал ей наркотиков, а ребёнка не тронь. Тебе здесь делать нечего. Только попробуй. Хоть пальцем – убью.

   Отбил Виктор Сергеевич. Майор написал жалобу, но Виктор Сергеевич отреагировал словами; «Нового я ничего не скажу, а старое ещё в силе. Пусть подотрёт жалобой одно место».

   С тех пор прошло четырнадцать лет. Все эти годы Виктор Сергеевич и его жена воспитывали внучку. Сын отсидел четыре года, взяли его на закладке наркотиков. Как говорил он «Я знал, что меня возьмут на закладке, но шёл». «Неужели такая тяга, что не мог остановиться?». «Не мог. Меня словно кто – то толкал».

   Освободившись, дочерью не стал заниматься.

   Его лишили родительских прав, он спокойно отнёсся к решению суда, назначили алименты, но он не платил, так как не работал, а чтоб его не посадили за неуплату алиментов. Виктор Сергеевич и его жена говорили приставам, что работает, показывали договор, который написал Виктор Сергеевич, у него было своё издательство, поставил печати, деньги сын платит им, трясли расписками, их якобы требовал сын, что алименты уплачены, а расписки, как и договор, писали сами. Фальшивили.

   А какой был выход? Говорить правду? Тюрьма. Надеялись, что на свободе вот, вот почувствует себя отцом. Не почувствовал.

   Воспоминания схлынули, когда Виктор Сергеевич посмотрел на настенные круглые часы с «хромающей» секундной стрелкой.

Не выдержав, матюгнулся, глянул в зеркало, да, выражение лица было злое, пробежал взглядом по стенам, которые были сплошь засыпаны рисунками с компьютера и от руки, внучка хорошо рисовала, бросил взгляд на головы манекенов с женским лицом, подкрашенными губами, подведёнными глазами, с изящной укладкой волос и остановил на фотографиях внучки.

- Выросла. Паспорт получила. В восемнадцать с нас снимут опеку. Нужно тянуть ещё четыре года. Вытянем ли. У нас годки. На отца нет надежды. Может в любую минуту жизнь закончить, как и Ирина. Страшно, если мы с бабушкой уйдём. На кого оставим? Может в кадетское училище поместить, но это если она захочет.

   Он подошёл к окну с видом на берёзовую рощу, которая была закольцована федеральной трассой.

- Островок жизни, но в плену дороги. Как и мы в плену своих чувств, мыслей. Это неплохо, когда они хорошие, но у меня они плохие. Всё чудится, всё кажется, всё мерещится, что семья стоит под нависшей скалой, которая в любой момент обрушится. Ну, нет, - Виктор Сергеевич скрипнул зубами, прихватив нижнюю губу так, что кровь пошла. – Нужно что – то делать. А что?

Он почувствовал безысходность, смешанное с отчаянием и бессилием. Кому она нужна?

- А если, - он прибодрился, - как же я раньше об этом не подумал. Нужно переговорить с Валей и Андреем.

   Это были дети от первого брака. Виктор Сергеевич развёлся лет пятьдесят назад. Отношения с бывшей семье поддерживал.

- Валентина добрая, поймёт. Правда, она разошлась с мужем, пил. Сын её тоже разошёлся. Почему не знаю. Не говорят. Андрей тоже разошёлся. Воспитывает дочку. Одни разводы. Почему? Одно точно, начало разводам положил я. Переговорю с Валентиной. Подстрахуюсь, что в случае чего она оформит опеку над внучкой.

   Виктор Сергеевич посмотрел на фотографии внучки и начал их считать, чтобы успокоиться. Перевалило за двадцать, когда он услышал, звук открываемой входной двери.

Вошла внучка. Стройная, высокая, красивая. Во дворе её звали «Модель». В спортивной секции по художественной гимнастике – «Длинноножка».

- Я пришла, деда, - бросила она.

- Вижу. Не слепой. Нужно поговорить, - грубо сказал Виктор Сергеевич, усаживаясь в кресло. – Сколько раз напоминать, что я и бабушка отвечаем за тебя. С нас спросят, если что – то случится с тобой, да дело не в том, что с нас спросят, а в тебе. А ты? Как ведёшь себя?

- А что я такого сделала? – приглушено спросила она.

- Ты что не можешь оценить свой поступок? Ты, - сорвался он, - ты высокомерна.

   Она заплакала и зажалась в угол дивана.

- Ты попросила разрешения съездить к тёте Оксане. Мы отпустили тебя, но сказали: быть на связи. Сейчас семь часов вечера. С десяти часов утра звоним тебе, а ты не отвечаешь. Зачем тогда дорогущий телефон купили?

   В душе кипело, нарастало, он хотел назвать сумму, но сдержался.

- У меня телефон разрядился.

- Врёшь. Ты просто забыла, что я и бабушка существуем. Мы переволновались. Звоним Оксане, не отвечает. Что мы должны думать? Где ты? И это уже не первый раз. Ты поступаешь так, как поступала твоя мама. Хочешь по её дорожки пойти? Что стало с мамой? Как отец не слушаешь нас. Как он живёт? Не работает. А чем занимается? А тётя Оксана? Мужиков меняет. Ты ей не нужна. Понимаешь ты это?

   Виктор Сергеевич нервно заходил по комнате.

- У меня лопнуло терпение. Я тебя спрашиваю. Ты хочешь жить с нами или предпочитаешь тётю Оксану, но она опеку над тобой не возьмет. Отправят тебя в детдом. Одна кровать и тумбочка. А здесь в твоём распоряжении комната, квартира. Так скажи мне. Ты хочешь жить с нами. Если нет, я и бабушка вместе с тобой завтра идём в опеку. Пусть снимают её с нас.

- Я не хочу в детдом, - потоком брызнули слёзы. – Я хочу жить с вами.

- Мы не против. Это хорошо. Думаю, что ты своё слово сдержишь.

   Виктор Сергеевич направился на балкон. Сев, хотел закурил, но в голове полоснуло.

- Зло ты. Не умеешь с внучкой разговаривать. По самому больному месту ударил. Матери нет. Считай, что и отца нет, а ты стараешься запугать её детдомом с кроватью и тумбочкой…

   Кто знает, кто может сказать, как сложится их судьба. А может лучше не знать, а жить. Просто жить…