Приключения борща за границей

Мы осваиваем мир и не всегда предполагаем даже, что из нашей каждодневности, из наследия родины нашей окажется самым необходимым багажом. Но не перестает удивлять меня то, как блистательно провидят повороты культурных явлений талантливые писатели. Вот, например, братья Стругацкие в повести «Пикник на обочине» как назвали «русский» ресторан в международном научном центре? «Боржч» они его назвали, а не «Шти», «Квас» или «Самовар». Слушая рассказы «наших за границей», я не перестаю удивляться этому провидению. Борщ — «боржч» — оказался верным и надежным спутником и опорой в этих непростых скитаниях, становлении в широком мире.

Брайтон-бич, Бруклин

Бруклин

Так в нашей семье повелось, что были они все не то идейные, не то духовные сионисты — и в двадцатых добирались до Палестины, и в тридцатых пробирались через дунайские плавни и чуть ли не пешком в Ришон-ле-Цион, и после войны, а уж особенно удивительно — в волну восьмидесятых, когда в Израиль только 5% заворачивали, так вот мои все вписались в эти 5%, но… семья ветвится, годы идут, и вот появились и у меня родственники в Штатах — уехала с семьей мужа двоюродная сестра. Люди молодые, неробкие, взялись энергично «делать жизнь»… Зять мой в Кишиневе за баранкой такси лет восемь откатал, и в Нью-Йорке через пару-тройку недель по прибытии уже сидел за рулем желтого «кэба». Работа непростая и с приключениями, а одно из приключений такое выдалось, что ой-ой…

Подвернулся замечательный рейс в аэропорт Балтимора — чудесно, а там в Балтиморе не успел пассажира высадить и развернуться, как тут же солидный господин «голосует» и осведомляется, не подвезет ли его «кэбби» в самый город Нью-Йорк — вы можете представить минутное счастье нашего Коти, что не придется обратно ехать унылым порожняком, но минутным было это счастье потому, что не успел Котя радостно распахнуть дверцу и элегантно протянуть «пли-из», как солидный господин достал свисток, озвучил его, а через пару секунд скованного наручниками Котю уже водружали в полицейское авто. Сутки провести в полицейском участке прикованным к радиатору и не понимая, что и за что происходит, при том, что английским языком он владел так, как и вы бы владели через десять недель в стране, а в Нью-Йорке сходит с ума жена, которая и так каждый день провожает мужа как на бой в сплетение нью-йоркских улиц…

Через сутки его отпустили, и даже появился некто, кто по-русски объяснил, что брать пассажиров в балтиморском аэропорту имеют эксклюзивное право лишь кэбы балтиморской же прописки, а солидный господин был профессиональной «подсадной уткой», зарабатывающей себе на хлеб с арахисовым маслом именно ловлей нью-йоркских и прочих нахалов. Выяснилось, кстати, что по суду такому нахалу полагался бы несколькотысячный штраф или тюремное заключение до полугода, но, увидев в документах, что парень в стране и трех месяцев не прожил, здравомыслящие полицейские решили суду его не подвергать, а шугануть как следует, чтобы на всю жизнь запомнил, где каких пассажиров брать следует. И он, поверьте мне, запомнил, а полицейский мундир одним своим видом теперь рождает в нем бурю сложных чувств.

Теперь вы лучше можете представить себе, что испытывал наш герой, когда патрульный полицейский при каждом возвращении домой стал его останавливать и мирно, но настоятельно беседовать то о погоде, то о технических свойствах тормозов, то о новом дизайне какого-нибудь «крайслера» — так продолжалось неделями, полицейский дежурил не всегда, но часто. И когда дежурил — то останавливал. Нервы у Коти начали сдавать — если бы это было в родном Кишиневе, было бы это в Одессе, Киеве или Оренбурге, или Котовске, наконец, он бы давно спросил: «Сколько?», но тут ноющие запястья еще хранили память о наручниках — и что делать? К счастью, не выдержали нервы у полицейского — и он спросил, наконец, вместо погоды: «Ты что, не русский, что ли?» Мой родственник быстро вспомнил, что гордое звание еврея мы обычно теряем, пересекая границы русскоязычных просторов, и искренне признался, что русский, конечно же, и не найти человека на Брайтон-Бич, кто оспорил бы эту очевидность. «Так почему же ты меня на борщ до сих пор не приглашаешь? — искренне возмутился полицейский. — Весь мой участок знает, что я борщ люблю, все меня приглашают, и те, кто кафе и мастерские держит, и лоточники, и таксисты, конечно, а ты как нерусский…»

Уже счастливый Котя пригласил, пригласил немедленно на классический борщ бессарабского образца, пригласил, конечно, не к себе домой, где моя сестрица разрывалась между работой и колледжем и убила бы за одно заикание о борще мужа вместе с полицейским или хотя бы попыталась, а… к маме, к той удивительной еврейской маме, которая сделает для сына все, даже если это борщ для бруклинского полицейского.

Полгода лакомился полисмен борщом Котиной мамы, а потом распрощался, сказав, что новые «русские» приехали, открывают поблизости рыбную лавку и приглашают на борщ, а с ними он дружественно расстается, так как два борща в день это уже не есть польза здоровью…

С тех пор мой зять продолжает успешно трудиться на ниве такси, уважает полицию и… не прикасается к борщу.

Манхэттен

Ирише едва исполнилось 18 лет, когда перед ней открылся Нью-Йорк и аудитории одного из многочисленных его университетов. Математика, философия, дзэн, французская литература осьмнадцатого столетия — учись да радуйся, а жить-то на что? Не прибьешься в бабушкину квартирку на Брайтоне, а пособия бабушкиного для студентки не хватит и на транспортные расходы, а на папиной шее, «прописанной» в Квинсе, еще двое несовершеннолетних расположились…

Умница и красавица, талантливая в поэзии и математике, свободно говорящая по-английски и по-французски, немецкий и иврит знает — нет, если наш ребенок хочет, то он таки может, — Ириша самостоятельность радостно приветствовала и храбро вступила в новую жизнь, состоящую из восьми часов работы и восьми часов занятий ежесуточно, а в остальном можете ни в чем себе не отказывать… Маленькая квартирка на Манхэттене (снимается «на троих») была близко от университета (близко по-нью-йоркски, т.е. минут 50 добираться), и это экономило еще полчаса свинцового сна. Частных уроков было мало, а работа в магазинах и ресторанах не оплачивалась так, чтоб можно было накопить хоть на какой-то роздых, выходных же не полагалось вовсе, и вдруг…На занятиях же наша героиня при этом блистала неустанно, так как в этом и видела основной источник бодрости духа — ничто так здорово не освежает после ночного мытья посуды в мексиканском ресторанчике или вечерней смены в джинсовом магазине (Ириша с гордостью утверждала, что научилась подбирать нужную пару не более чем с двух примерок, а в нашем магазине, по моим наблюдениям, требуется не менее шести), как вдохновенная поэзия Буало или свежие интриги Мольера и Бомарше — и я надеюсь, мой читатель, вы не забыли о французском языке и не думаете, что я хочу вам предложить что-то вроде вульгарной фантастики о борще по-мексикански? Все проще и лучезарнее — профессор французской литературы порекомендовала Ирину в качестве экономки-горничной-кухарки в семью высокопоставленной французской дамы из Ооновского представительства.

Жизнь волшебно преобразилась, наша Золушка жила как принцесса в комфортабельном «апартаменте» — жильем или квартирой это пространство обозвать невозможно, голова уже не болела ни о квартплате, ни о пропитании, университетские пруды и корпуса прекрасно просматривались из ее окна, а к тому же сотня еженедельно… Обязанности же были необременительны — пусть хозяйский сын-недоросль и имел привычку швырять свои ждущие стирки манатки чуть ли не в лицо девушке, но что с дурака возьмешь — он так самоутверждается, а зато все остальное — подай легкий завтрак с тостами, включи пылесос и стиральную машину — и можешь идти на философский семинар!

Шли неделя за неделей, бдительность новоявленной кухарки усыпили мирное гудение кофеварок, миксеров и проч., но гром грянул…

— Милая, — сказала мадам-хозяйка, — вы, конечно, прелестно болтаете по-французски, но, знаете ли, «русскую» кухарку в Нью-Йорке нанимают для того, чтобы иногда обедать дома, причем на обед, конечно, должен быть подан борщ, так что сегодня в половине восьмого…

Итак, впервые в жизни готовить борщ — это экзамен, достойный отличницы, во всяком случае, отступать не приходилось, а на помощь пришли бабушка и технический прогресс. Прижав к уху телефон, Ира ходила по супермаркету, а трубка диктовала бабушкиным голосом: корень белый круглый не берем, а длинный берем, кетчуп не берем, а ищем томат-пасту, картошку длинную бразильскую не берем, а круглую итальянскую берем… В магазин пришлось возвращаться трижды: однажды бабушка, несущая вахту у телефонной трубки, вовремя поняла, что внучка описывает ей нечто, что не может происходить с капустой — да, конечно, это оказался кочанный салат, а вы бы не перепутали? Всякий бы перепутал. Однажды писатель Сергей Довлатов перепутал, но, человек упрямый, он так свои щи и доварил. Так щи — не борщ!

Ириша чистила, нарезала, натирала, солила, пробовала — все это, прижимая плечом телефонную трубку, под бабушкину неутомимую мелодичную диктовку: вот где бабушкина квалификация кандидата химических наук пригодилась в Новом Свете. В конце концов примчался папа — всего четыре пересадки на метро — и привез томат и сметану из кошерного магазина с «русским» уклоном. К назначенному времени волшебный запах, ностальгический запах борща овладел фешенебельным апартаментом и, казалось, поплыл дальше над Манхэттеном… дальше, туда, где мировой океан впадает в Черное море — силен был аромат.

В половине восьмого в столовой хрустела белизной вышитая полотняная скатерть, горели свечи в серебряных шандалах, столовые приборы, серебряные же, тяжкие по-старинному и украшенные монограммами, завернуты в именные салфетки, изящные тарелки драгоценного севрского фарфора ждут прибытия борща. Он прибыл и был съеден, по две прибавки — неплохой результат!

Иришу… уволили через месяц, после неудачи с фруктовым салатом.