Уже восемьдесят лет от начала Войны, а я все еще кое что из тех времен помню

Первые мои воспоминания .

     Мне пять лет. Мы - эвакуированные  из Ленинграда в деревне Хвощевка под Богородском Горьковской области. По местному – ковыренные.

     Приехала из дальней поездки Тетя-Женя. Разложила газету и стала  вычесывать свои длиннюще-курчавые темные волосы. А я слежу, чтобы ни одну вошь не упустить. Здорово, когда падает самка: она с длинным большим брюшком, которое особенно громко лопается между ногтями …

     Ранняя весна. Ноги в коленках и лодыжках подкашиваются от привычки  к валенкам. Потрясающей цветовой насыщенности небо и зелень травы-муравы. Ее жестоко склевывают важные куры, а ей - нипочем. Контрастно грязно-розово из черной земли всюду торчат хвощи. Дернешь за маковку – стебелек со щелчком рвется и обнажается нежный влажный сладкий кончик. Поражает щедрость природы: хоть целый букет хвоща рви, - все его полно. На поле нашел случайно оставшийся проросший лук. Это особая удача, но луковицу с корнем выдрать не по силам …

     Я – послушный: к пруду один не подхожу …

     Коммунистически сознательный советский инженер  Тетя-Женя  и дворянка артистка - певица с итальянским музыкальным образованием, моя бабушка Нина Стефановна - у меня в няньках. А Мама-Люся - без законченного высшего образования, и поэтому-то ей дают  трудодни в колхозе: была заведующей клубом. Вот ее ищут у Тети-Жени : «А - где сама-то?» …

     Очень юморно колхозникам, что для козы (моей жизнеспасительницы) Бабушка на зиму сшила шубу, мне же смешно по весне, когда вижу свою кормилицу тощей лохматой - без  шубы…

     Сажание картошки Мама-Люся с Тетей-Женей превращают в танец.

Не зря деревенские ходят подсматривать.     Сломалась сгнившая ступенька на чердак, Тетя-Женя ушибла ногу и заплакала. От жалости я тоже заревел, и долго меня  не успокоить …

     На новогодний праздник в клубе на утреннике я исполняю немецкую песню из Бабушкина репертуара: « О танненбаум, о танненбаум взи грюннзен дайне  блеттер …». Это во время войны-то! И сейчас не понимаю - была  это дерзость или недоумие. Более того, в те весьма деликатные для Польши времена я декламирую польский стишок, как «лакома мышь», «неострожно друтик тронце», «пафф» - попалась в мышеловке. Колхозницы очень жалеют мышку. А уж когда я жалостливо произношу сакраментальную фразу басни Крылова: «…да и кому же в ум придет, - на желудок петь голодный»,- зал  рыдает. Но Власти очередной раз дали маху: ни Бабушку, ни меня  тот  раз не репреснули. Наверно, по непростительной  халатности, всех стукачей забрали на фронт… А может и просто к тому времени был перевыполнен план по поимке шпионов…

      О существовании Мужчин я не знал, но вдруг приходит к нам молодой инвалид Дядя-Владя и дарит кусочек сахара. Но меня не проведешь: камушки я не ем …

 об этом и подобном см.также мои: Петр Новыш «Разноцветные воспоминания»

 www.proza.ru/2010/01/09/225