Донос

                  

 

   Длинный стол. За столом на стуле участковый Быля. Напротив, на табуретке, старик Кривуля. Он смотрит на Гремучие бугры, с которых словно огромный стеклянный шар, скатывается поземка и рассыпается у подножья бугров, где вчера похоронили жену Кривули.

- Лет пятнадцать впаяем тебе, а то может и… - Быля ставит карандаш на попа и как через мушку смотрит на Кривулю. - За преступление нужно отвечать. По закону.

   Кривуля молчит.

- Ты признавайся. За молчанку хуже будет. Эх, и хитрый ты. Думал, что не докопаемся. Какую хоть награду от своих друзей получил?

- Каких друзей? Нет у меня теперь никого.

-Так! - Быля достает лист бумаги. – Вот написали мне дорогие товарищи о твоём преступлении. Н хочешь признаваться. Ну, тогда я первый начну. У тебя гармошка есть?

- Была, - вздыхает Кривуля.

- Как так была? - настораживается Быля.

- Я ее вчера с женой положил.

- Следы скрываешь. Но я гармошку и из гроба вытащу. Это вещественное доказательство.

- Жена песни любила, - отвечает Кривуля. - Вот я и положил гармошку с ней. Может ей там кто-нибудь сыграет, пока я приду.

- На жену пытаешься свалить. Ниче. Мы и ее спросим.

- Кого? - удивляется Кривуля.

- Твою жену. Преступницу.

- Так ее вчера похоронили, - напоминает Кривуля. - Ее теперь только один Бог может спросить, если он есть, - добавляет старик.

- Мы и Бога…

   Быля спохватывается. Выручает его тяжелый кашель Кривули.. Он даже поднимает его с табуретки

- Стой! - кричит Быля. - Бежать хочешь.

- Куда мне бежать, - отвечает Кривуля. - Кашель с финской. Был такой случай.

- Ты меня с толка финской не собьешь и не разжалобишь. Рассказывай, как ты играл немцам на гармошке.

- А, - Кривуля вспоминает. - Как всегда. Меха растягивал.

Пальцами перебирал.

- Значит, признаешь, что играл немцам.

   Быля доволен.

- А че не признавать. Кума Мария, кум Колесник видели.

- Так, так. А когда играл, ногой притопывал?

- Как же не притопывать? - удивляется Кривуля. - Любой гармонист, когда играет, притопывает.

- Какой ногой?

   Быля пишет.

- Левой. Правую покалечили, когда станцию бомбили.

- Немцы?

- Наши!

- Так, так.

   Быля стучит карандашом по столу. Кривуля снова выручает его.

- Страшно было. Всем страшно, когда смерть за тобой ходит.

- Ты это брось всем! - кричит Быля. - А что немцы делали, кода ты играл?

- То, что и наши делают. Пели, танцевали, пили…

- Что ж так пели и танцевали, как наши?

- Один немец даже вприсядку ходил.

- Ходил, - зло говорит Быля, - а потом не одного нашего уходил. Почему пошел играть к немцам?

- Они сами ко мне пришли. Полбуханки дали. Голодно было. Жена болела, сын.

- Что ж, и автоматами не били?

- Не, - тянет Кривуля. - За что меня бить.

- Гм. - Быля думает. - И ты пошел играть?

- Люди звали, что ж не пойти.

- Люди? - срывается Быля. - Когда приглашали, что ты им ответил?

- За хлеб поблагодарил.

- А почему не сказал, что гармошка сломалась?

- Кременчугская сломалась? - удивляется Кривуля. - Кременчугские не ломаются.

- Сказал бы, что болен.

- А зачем неправду говорить. Я тогда не болел.

- Тогда взял бы гармошку, поставил на колени и толкнул бы. Она упала бы и разбилась бы.

- А зачем бросать. Мой батько коня продал, а гармошку мне купил.

- Так, - подводит Быля. - Завтра выкапываем гармошку. И тебя в район, подлеца.

   Кривуля поворачивается к окну и видит, как с Гремучих бугров вновь срывается поземка.