Ерундовый рассказ.

   Ерундовый рассказ.

(Хорошо писать всякую ерунду. Мозги отдыхают, мысли не мечутся, душа спокойна, слова легко вяжутся друг с другом, а если что – то серьёзное, весь потом покрываешься, а о чувствах и говорить нечего, дерутся, наскакивают друг на друга, кто кого зашибёт, хаос, в котором нужно найти литературных монстров, драконов: завязку, кульминацию, развязку, втолкать их в прокрустово ложе авторитетов, отсечь всё свое, не выскочить за рамки стандартов, а жизнь спокойно течёт, мы же всё играем, выдумываем, не понимаем, что ничего нового во Вселенную мы внести не можем, как не можем ничего и вынести из неё, что есть, то уже было, а что было – ещё будет).

   Зайдя в одноместное купе своего персонального поезда министр Самойлов (можно обрисовать его, как он выглядит, поиграть с его носом, глазами, фигурой и прочим, но зачем, достаточно, что он министр, а как выглядят наши министры – всем известно) прилёг, забросив ноги на откидной столик, на котором стояла бутылка водки с затейливым названием «Пей и отдыхай». Столик был заставлен закуской не эконом, а бизнес – класса. Великолепное угощение.

- Хорошо, хорошо. Нужно отдохнуть.

(Автор написал эту фразу, потому что Самойлов сильно нервничал из – за мысли, что есть, то уже было, а что было – ещё будет. Особенно его добивало, что было – ещё будет).

   В это время дверь неслышно скользнула в проём, и в купе вошёл мужик.

(Автор пригласил мужика, чтоб он побеседовал с министром. Наши министры сильно заняты и приглашать к себе мужиков, чтобы поговорить с ними, им некогда).

- Кто такой, - бросил Самойлов, опустошая столик.

- Начальник поезда. Разместились?

- Отлично. Никаких помех. Просто рай.

- Я вижу, что Вам очень нравится в нашем поезде?

- Почему Вы говорите: в нашем поезде? – недовольно бросил Самойлов. – Это мой поезд. Персональный. Министерский. Всё, что в нём моё. Ясно.

(Картинку можно развернуть, чтобы показать, что принадлежит нашим министрам, но мы делать это не станем, бумаги не хватит, чтобы описать).

- Ну, да. Спутал немного. Это Ваш личный поезд. Я правильно говорю.

- Конечно.

- А в других поездах также, как в Вашем поезде? Все удобства, всё бесплатно.

- Знаете, - Самойлов наклонился к мужику. - Я думал об этом и мечтаю.

(Автор прилгнул. Мечтатели в министры не попадают).

- Я в курсе, - продолжал мужик, но внесём небольшую поправку. То, что Вы думали, это верно, но Вы думали о том, чтобы все удобства были бесплатны только для Вас.

- Нет. Всё для всех удобно и бесплатно. Равенство, - бросил Самойлов.

- Но вы уже делали попытку равенства, - подковырнул мужик, - и что? Пуф! Она провалилась. Одни распяли Христа, а вы саму идею. Стало ещё хуже. Вы хотите сделать   вторую попытку? Это невозможно. Вам нужно менять интеллект.

(Мужик не скажет «интеллект», он скажет «мозги», но это был особый мужик).

- Ерунда, - ответил Самойлов. - Всё это сказки. Распяли Христа, а мы саму идею. Христа вообще не было. Выдумали.

   Самойлов хотел добавить, что…, но место напротив него пустовало. Мужика, словно выдуло из купе.

- Ну, и хрен с ним.

   Самойлов посмотрел на стол. Исчезло.

- Сволочи, - резюмировал он. – В моём поезде, мою закуску. Я их сейчас всех разгромлю.

   Самойлов хотел прилечь, но, услышав шум за дверью, сдержался и с удовольствием подумал: идут знакомиться, как, никак в одном поезде с министром едут.

   С неба неожиданно обрушилась темень. В окно ударил сильный порыв ветра. Стекло треснуло и разлетелось на мелкие куски, которые скрутились в стеклянный вихрь. Он кружил с бешенной скоростью, срывая с полок одеяла, простыни, подушки, сбрасывая на пол. Самойлов, вскочив, бросился к двери, чтобы открыть, но ручки не было, а он точно помнил, что она была. Царапая руками дверь, Самойлов стремился открыть, но её, словно приварили, после рук в ход пошли ноги, но дверь даже не шевелилась, и он, отступив назад, разогнался и, будто таран попытался вышибить. Попытка закончилась тем, что не Самойлов вышиб дверь, а дверь, будто ожила и, выгнувшись, спружинила, отчего он закатился под столик.

Вихрь усиливался, осыпая Самойлова острыми осколками, которые впивались в лицо, руки, ноги. Он чувствовал, как боль хлещет по всему телу, леденя душу и вызывая жгучий страх, который потоком вливался в его голову, путая мысли. Они сбивались в комок и как шар стремительно катались в мозгах, отяжеляя и задурманивая их.

   Очередной удар ветра оказался ещё более сильным, чем первый. Он свалил Самойлова с ног и стал тащить к окну. Самойлов уцепился за край полки, но не смог удержаться. Третий порыв ветра оторвал его от пола, поднял в воздух, перед глазами Самойлова мелькнуло смеющееся лицо начальника поезда, он что-то зашептал и исчез.

   Самойлов увидел открытое окно, похожее на огромную пасть, он приближался к нему, надеясь застрять, но вместо этого промчался через окно, как стрела и взмыл вверх к смертельно – белой, застывшей Луне.

   Проснулся он от толчка в бок. Нары. Вонючее шерстяное одеяло. Мужик, но не тот, который был в поезде.

- Ты кто, - прошептал Самойлов.

- Надзиратель. Пойдём.

- Куда?

- На суд. Судить тебя будут. Лет десять впаяют.

- Так я у же сидел десять лет.

- Что мелешь? Тебя вчера только привезли.

- Да я в бывших жизнях уже не помню сколько раз по десятке сидел.

- Так то в бывших, а сейчас ты в настоящей.

- Боже мой, - бывший министр тяжело вздохнул. – Жизнь вечна и бесконечна. Что есть, то уже было, а что было, то ещё будет и придётся мне по десятке бесконечное число раз сидеть в каждой жизни.