Будущее Китая в ближайшие 10-15 лет

Ван Тао, старший экономист инвестиционного банка UBS, крупнейшего финансового холдинга Швейцарии, с собственным капиталом в 52,9 млрд долларов и объемом активов на декабрь 2018 года в 958,5 млрд, в статье изданию Caixin изложил причины, по которым китайская экономика сумела преодолеть системный кризис капитализма с ростом в 0,8–0,85% ВВП по итогам 2020 года. В то время как все прочие продемонстрировали спад от 3–5 до 15– 8%.

На протяжении периода с 1985 по примерно 2016 год основным источником «китайского экономического чуда» являлся экспорт. Он обеспечивался сочетанием трех факторов: чрезвычайной дешевизны местной рабочей силы; низкими экологическими требованиями к техпроцессам промышленного производства; и практически свободному доступу к богатым внутренним сбытовым рынкам США и Европы.

С 1970 по 2019 годы объем китайского экспорта в денежном исчислении вырос в 993 раза (с 2,7 до 2690,4 млрд долл.). На протяжении 49 лет объем поставлявшихся во вне товаров и услуг ежегодно увеличивался на 10,2% в целом по стране и на 13,8% в пересчете на душу населения. Если в начале указанного периода в каждой сотне долларов мировой внешней торговли «китайскими» являлись лишь 70 центов, то даже с учетом кризисного спада, к концу 2019 года доля Пекина составила уже 34,8 доллара. По итогам позапрошлого года общий экспортный объем Поднебесной в 1,9 раза превосходил экспорт США, в 3 раза – Японии, в 4,1 раза – Южной Кореи, в 5,2 раза – Индии, в 5,6 раз – России, в 9,6 раза – Вьетнама, и в 124,3 раза – Мьянмы.

Также важно отметить, что за истекшие полвека КНР существенно увеличила общую доходность своей внешней торговли. Если в 1970 году ее профицит колебался в районе 97 млн долл или 0,11% ВВП страны, то к 2019 году он достиг 38%. Это объясняет причины принципиального обострения китайских отношений с Соединенными Штатами, на протяжении почти столетия успешно извлекавшими в свою пользу львиную часть мировой торговой прибыли.

В принципе, в экспортной модели экономики нет ничего экстраординарного. По данным на 2019 год доля экспорта в ВВП составляли: 46,9% у Германии, 55,6% у Австрии, 81,8% у Бельгии, 65,1% у Белоруссии, 71,9% у Кипра, 74,4% у Чехии, 82,8% у Венгрии, 83,3% у Нидерландов, 39% у России, 31,1% у Британии, 11,7% у США.

Китай на этом фоне никак не выделялся. За исключением одного, небольшого, но принципиально важного момента. Он оказался единственной страной мира, с 2014–2015 годов прилагавшего усилия к снижению зависимости национальной экономики от экспорта, в пользу расширения опоры на внутренний потребительский рынок. Если еще в первом десятилетии нынешнего века китайский ВВП от доходов внешней торговли зависел более чем на 35%, то по окончанию 2019 года внешняя торговля формировала уже только 17%, а 83% давал внутренний спрос.

Поэтому, когда, из-за карантина, международные торговые связи почти на год оборвались, лидеры мировой экономики столкнулись с неустранимым спадом. Обусловленным не только закрытием границ, но и слабой управляемостью цепочкой формирования стоимости, от начального производства до конечного сбыта. В то время как правительство КНР в подавляющей степени управляемость сохранило. Отсюда следует вывод о начале разработки китайским руководством планов перевода национальной экономики на новую долгосрочную стратегию еще в период 2014–2015 годов.

Сейчас эти работы закончены и воплощены, уже на тактическом уровне, в оперативные планы 14-й пятилетки. Реализация которых не только кардинально преобразит непосредственно сам Китай, то и коренным образом повлияет на будущую картину всего мира в целом.

Постановка проблемы.

Анализ открытых материалов китайского пятилетнего планирования, особенно в части планов на 14-ю пятилетку (2021–2025 годы), однозначно указывает на решительный перенос центра тяжести усилий по обеспечению дальнейшего развития на внутренний платежеспособный рынок страны. Отправной точкой планирования служит тот факт, что 58% объема прироста национального ВВП КНР (6,14 трлн долл) за 2019 год было обеспечено внутренними китайскими потребителями.

Эту тенденцию планируется усилить через решительное расширение инвестирования во внутреннюю инфраструктуру и технологии, государственными инвестициями в расходы домашних хозяйств, повышение темпов развития технологий и масштаба их массового внедрения в повседневную жизнь. Во всех смыслах, от бытового, то расширения автоматизации и роботизации промышленного производства, а также широкого внедрения всего, что объединяется обобщенным термином «цифра» (от связи и банковских технологий до искусственного интеллекта). Вследствие чего в предстоящие пять лет руководство страны ожидает удвоение емкости внутреннего рынка КНР.

Важно отметить, что нынешний уровень экономики Китая был достигнут благодаря доведению за 49 лет уровня урбанизации с 9 до 58%. Принято считать, что успех «китайского чуда» опирался на огромности количества «дешевых китайцев, согласных работать за миску риса». Долгое время примерно так оно и было. Однако к концу 2020 среднедушевой ВВП КНР достиг уровня в 10 тыс. долл. и, как заявляют западные эксперты, дальше этим путем страна двигаться не сможет. Но в реальности дело обстоит несколько иначе.

На данный момент население КНР составляет 1,4 млрд человек. Из которых около 90–110 млн достигли уровня «богатых» даже по американским или европейским меркам, а 400 млн вошли в категорию «средних доходов» и составили тот «средний класс», который сейчас служит основой национальной экономики страны.

Однако в Китае по-прежнему остается значительный ресурс для дальнейшего роста в виде примерно 600 млн человек, живущих, в среднем, на 3,8 доллара в день, в том числе больше 200 млн с доходом ниже уровня бедности, составляющем в Китае 1 доллар расходов в сутки. По планам 14-й пятилетки страна намерена кардинально повышать уровень жизни этих людей, переводя в «средний класс» по 50–60 млн человек в год.

Таким образом, китайская экономика сможет решить одновременно две задачи. Во-первых, сократить зависимость от экспортных доходов до, примерно, 5–6% ВВП. Во-вторых, за счет расширения внутреннего спроса «новых китайцев» (по аналогии с «новыми русскими», а точнее благодаря достижения ими уровня доходов и потребления «среднего класса») обеспечить на долгосрочную перспективу стабильный экономический рост ВВП темпами не менее 4,2–4,5%.

Благодаря чему, к 2035 году Китай имеет все основания довести свой ВВП с нынешних 15 до 30 трлн. долл, практически вне зависимости от состояния внешних рынков и объема спроса в США, Европе и любой другой части мирового рынка. При этом, по инерции процессов, его внешняя торговля также неизбежно расширится ориентировочно до 6 – 7 трлн долл к 2035 – 2037 году. 

Отсюда просматривается формирование серьезной проблемы, с которой Россия неизбежно столкнется примерно к 2040 – 2050 годам.

Уже сегодня Пекин явно обозначил стремление к формированию собственного закрытого автаркичного политико-экономического кластера, опираясь на которые он сможет реализовать фундаментальную стратегию «китайского устройства мира», известного как «срединное государство».

Она предполагает создание сферы безоговорочного экономического и политического доминирования КНР на основании стран Юго-Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанского региона. Ее границы уже обозначены рамками созданного 15 ноября 2020 года, на базе стран АСЕАН, Всестороннего регионального экономического партнерства (ВРЭП), означающего обособленную китайскую «свободную экономическую зону», охватывающую 82% мирового промышленного производства и 34% совокупной экономики планеты.

Опираясь на ВРЭП, и имея возможность не допускать туда хоть сколько-нибудь серьезных конкурентов (что в лице государственных структур США или ЕС, что в лице западного транснационального финансового капитала), Китай, в перспективе ближайших 10–20 лет, получит возможность экономически от остального мира не зависеть вовсе.

Не только в смысле потребности в экспортных прибылях, но и в финансовых ресурсах, вообще необходимых его экономике для сохранения высоких темпов научно-технического прогресса, превосходство в котором и является ключевой основой его долгосрочной экономической, политической и социальной безопасности. А также обеспечивающих достаточные возможности для оказания эффективного давления на внешних конкурентов, если такое потребуется.

Причем, под давлением следует понимать не только экономические, но и прямые военные инструменты.

Последнее особенно важно в свете того, что, как следует из многочисленных заявлений системных аналитиков КНР, будущий мир «всеобщего благоденствия» Пекин видит достаточно своеобразно. В нем есть он сам, а также еще четыре ведущих «центра силы».

Один, рано или поздно, сформируется вокруг Индии. Один, в том или ином виде, сложится «в пространстве Запада». Тут допускаются варианты. Если США сумеют аннексировать Евросоюз, «западный мир» сформирует достаточно монолитную структуру.

Хотя и с очень специфическим внутренним устройством, вытекающим из доминирования там транснациональных корпораций над институтом формального государства. В противном случае в «западном пространстве» сформируются два примерно равновесных игрока – США и Евросоюз.

Третью силу, в том или ином виде, представит Африка. По мнению ведущих экспертов Китая, неизбежно вынужденная сплотиться на основе собственной уникальной культурной идентичности, принципиально отличной от всех прочих. Аналогичным образом в нечто самозамкнутое сложится арабский мир. В который, как бы странно такое ни звучало, должен войти Израиль. У изложенной картины есть только один недостаток. В ней никакого значимого места не отводится России.

Выводы.

Суть складывающихся тенденций хорошо понимает правящая элита США. В перспективе к середине текущего века Америка неизбежно столкнется с решительно возросшей экономической мощью КНР, на фоне которой не только утратит лидирующее место, но и вообще может скатиться до 4–5 места в глобальном рейтинге, а то и вовсе не войти «в пятерку лидеров».

Если Китай достигнет 30 трлн долл размера ВВП сам, и до 40–45 трлн с учетом рамок ВРЭП, то Соединенные Штаты, с их 21 трлн сегодня и максимум 28 трлн к 2025–2030 годам, не смогут претендовать не то что на равную конкуренцию, но и окажутся вообще в проигрышном положении.

Но если им удастся экономически и политически аннексировать Евросоюз (16 трлн долл. совокупного ВВП), Южную Америку (около 6 трлн) и какую-то часть прочего мира, например, Африки и Ближнего Востока, то они соберут под своим управлением до 50–55 трлн долл. Что позволит им, если не навязать Китаю жесткую конкуренцию, в которой Америка полагает себя способной победить, то добиться на долгосрочный период, минимум до 90х годов XXI века, стабильного геополитического паритета.

В этом раскладе Россия оказывается «последним призом», способным решительно сместить баланс в пользу одной из сторон. По оценкам упомянутого выше эксперта инвестиционного банка UBS, в нынешних тенденциях Москва имеет все шансы достичь уровня ВВП в 4,5–5 трлн долл.

При их включении «в западный кластер», его размер переваливает за 60 трлн, что дает основания рассчитывать замкнуть на себя еще турецкую экономику и все те экономики, которые сегодня ориентируются на РФ. Включая Ближний Восток и Среднюю Азию.  На выходе получается экономическая масса размеров до 70 трлн, что существенно укрепляет уверенность западной правящей элиты в достижимости победы над Китаем во второй половине текущего столетия. Именно этим объясняется рост американского, шире западного, давления на Россию с целью лишения ее политической, а далее и экономической субъектности.

С другой стороны, сохранение дружбы с Россией на текущем этапе обеспечивает Китаю два ключевых преимущества. Во-первых, «пока американцы пытаются сломить русских», Россия выступает эффективным громоотводом значительной части угроз для Китая. Именно потому Пекин дружбу с РФ как бы расширяет, но в то же время никак не оформляет ее в виде официальных договоров. Особенно военного характера. Наоборот, старательно дистанцируясь в качестве «отдельной третьей силы, стоящей над схваткой».

Во-вторых, незаинтересованность Москвы в чрезмерном усилении «Запада» (особенно Америки), создает близость ее геополитических интересов с Пекином, тем самым, пусть и косвенно, перенося на КНР защитные свойства российского стратегического ядерного зонтика.

Последнее китайцы явным образом используют уже сегодня, размещая часть своих мобильных наземных стратегических ракетных комплексов (DF-31B – аналог российской системы РТ-2ПМ «Тополь») в районах, граничащих с российской территорией. Справедливо полагая, что, в случае стратегического ядерного нападения США на Китай, русские не станут ждать, выясняя – куда фактически падают американские боеголовки, на КНР или уже на РФ, и всей своей ядерной мощью ударят по Соединенным Штатам еще пока американские ракеты будут находиться «в воздухе».

Кроме того, по мере усложнения политических и экономических отношений с ЕС, главным, даже основным, для себя внешнеторговым рынком, Россия неизбежно станет расширять торговые отношения с Китаем. А ему она пока способна предлагать только первичное сырье, энергоносители и продовольствие.

Хотя представленное положение кажется достаточно стабильным, в реальности таковым оно является лишь на первый взгляд. И только в текущей конфигурации внешних условий.

Нынешний интерес КНР к РФ критично зависит от двух условий, оба из которых имеют тенденцию к достаточно быстрому изменению.

Сегодня конкуренция между Китаем и Америкой ведется, если так можно выразиться, на персональном уровне. Причем экономические размеры сторон примерно одинаковы, а в технологических Пекин все еще несколько уступает Вашингтону в ряде ключевых направлений. Например, критичной пока остается его зависимость в микрочипах, составляющих основу вычислительной техники, робототехники, космической техники, спутников, связи и искусственного интеллекта.

После явно обозначенного перехода к конкуренции кластеров, все перечисленное Китай сможет дальше развивать сам. Более того, он совершенно предсказуемо сумеет опередить «запад». Причем, деньги на техническое совершенствование ему даст стабильный и богатый собственный внутренний рынок.

Таким образом, как только Пекин в достаточной степени упрочит внутреннюю конструкцию ВРЭП, его потребность в России сильно уменьшится. Особенно после начала разработки найденного под ложем Южно-Китайского моря, месторождения энергоносителей. Объем имеющейся там только одной нефти оценивается в 16 млрд тонн и до 6 трлн кубометров природного газа.

При сохранении потребления на уровне 2019 года Китаю этого хватит минимум на 30–40 лет, чтобы не импортировать энергоносители вовсе. А с учетом сохранения импорта автономность КНР по энергоносителям может превысить век, если не больше. 

Во-вторых, нынешние темпы научно-технического прогресса позволяют полагать, что в перспективе к 2040 году Китай сумеет сравняться с США и РФ по уровню ракетных и ядерных технологий. Тем самым утратив, в теоретически возможной глобальной ядерной войне с США, зависимость своей национальной безопасности от прикрытия российским ядерным зонтиком.

В результате статус России в глазах китайской правящей элиты неизбежно снизится с нынешнего важного партнера и друга, до просто большого соседа, обладающего значительными запасами «всего полезного». Причем состояние этого соседа больше не будет считаться важным по причине прохождения через его территорию важного китайского инфраструктурного проекта – железнодорожных магистралей «Пояса и Пути».

Как показано выше, проект «ПиП» сохраняет смысловое значение только пока торговля с ЕС формирует важную часть китайского ВВП. По мере снижения ее значимости будет падать и значение России как «важного транзитера».

Все изложенное выше критично осложняется неизбежностью перспективы Китая оказаться в ловушке «конца разгона».

Мы привыкли к отсутствию у КНР тенденции к глобальной экспансии. И действительно, в отличие от США, Китай не проявляет желания распространять свою культуру за пределы границ «своего» «пространства всеобщего благоденствия», очерченных пределами ЮВА и АТР.

Но все это неизбежно изменится сразу, как только Пекин исчерпает оставшийся резерв «дешевых китайцев». Не потому, что его правящая элита исповедует какую-то особую агрессивность. Просто его к этому вынудят объективные внутренние процессы.

За 40 лет из крайней бедности в богатый «средний класс» власти вытащили более 500 млн китайцев. За предстоящие 10 – 20 лет они тем же способом улучшат жизнь еще 600 млн. Но как только заявленная цель окажется достигнутой, следующему поколению граждан КНР начнет становиться понятно, что рост закончился. А вместе с ним останавливаются социальные лифты. Куда-либо подниматься по уровню жизни уже не смогут не только те 7,8 млн, которые составляют размер ежегодного прироста населения, но и те, кто в эти лифты запрыгнуть не успел.

Это не чисто китайская проблема. С ней сталкиваются абсолютно все страны и социумы, активный экономический рост которых по каким бы то ни было причинам останавливается. А так как масштаб Китая больше, то и проблема для него проявится сильнее. Каждый год в стране станет появляться «лишних людей, которых нечем занять» в размере еще одной Сербии или полутора Финляндий.

Если к этому моменту у Китая не откроется возможность сбрасывать излишки населения в какую-нибудь космическую экспансию, он неизбежно будет вынужден прийти к экспансии на Земле. Как минимум через наращивание ширины пояса включенных в китайский кластер сопредельных государств.

Россия к таковым относится самым непосредственным образом. Как потому, что имеет с КНР непосредственную границу, так и по причине крайне низкой заселенности восточной части своей территории. Особенно учитывая тот факт, что как раз в Сибири и на Дальнем Востоке находятся значительные сырьевые запасы, которые будут нужны Китаю, и которые будет стремиться захватить его основной конкурент – Запад.