Зулейха, открыв глаза, плетет небылицы про Россию
Зачем госСМИ продвигают очередной антиотечественный малограмотный опус Гузель Яхиной
Обложка книги «Эшелон на Самарканд», фото из сети Интернет
ТАСС уполномочен очернить. То есть по мере сил и возможностей (а они у государственного информационного агентства ИТАР-ТАСС немаленькие) поучаствовать в продвижении очередного мрака антиотечественной литературы, прямиком из редакции Елены Шубиной имени Елены Шубиной.
«В издательстве АСТ выходит новая книга писательницы Гузель Яхиной. „Эшелон на Самарканд“ — это история из начала 20-х годов: из Казани на поезде эвакуируют пять сотен детей. Им предстоит непростое путешествие, где будут и голод, и разбойники, и блуждания по пустыне. Предлагаем вам прочесть небольшой отрывок…».
Ну, раз предлагаете, то и почитаем.
Отрывок, в котором дети топали в сапогах, доходящих им до подмышек, мы уже читали. А сейчас нам подсовывают еще один, не менее прекрасный. В принципе, творчество пришельцев с планеты Нибиру тем и характерно, что рептилоидный мозг не в состоянии понять ни анатомии землян, ни вообще самого устройства нашей с вами жизни. Поэтому вычислить ящероподобного автора достаточно легко — хватает любого так называемого «отрывка текста».
Значит, готовится к отправке эшелон. Детей, само собой, этапируют к вокзалу под кавалерийским конвоем. Ну тут всё понятно — дети есть дети, они шустрые, юркие. Рванёт кто в побег — только на коне и догонишь, да только шашкой и дотянешься. Повезёт с отправкой в солнечный Самарканд не всем. Посадят в вагоны лишь тех, кто пройдет некий «медицинский осмотр» прямо на вокзале.
Паровоз стоит под парами, гудит страшно, пускает облака пара, а чтобы еще страшнее было, сыплет искрами из трубы.
«Возбужденные мордочки отъезжающих гроздьями светлели в окнах вагонов, унылые физиономии не допущенных к поездке — этих было с дюжину — маячили тут же…»
Эвакуация — дело ответственное, чай, не в армию набирают. С плоскостопием или миопией средней степени в эвакуацию путь заказан, тут и рассуждать нечего.
За посадкой годных по здоровью детишек наблюдают некие мужики — простой русский (судя по говору) народ в представлении писательки Яхиной. То есть клинические дегенераты.
«Мужики топтались у состава, наблюдая и рассуждая.
— За деньги детей-то спасают? Или даром?
— Так даром разве что делается?..
— Куда везут-то? В Китай, к окияну с рыбой?
— В Америку, говорят! Там тоже окиян имеется…
— Детей начали увозить. Может, война?
— Да хоть бы и она! В войну хоть не голодали.
— Даешь войну, граждане!"
Вестимо, война мужика прокормит, оденет, обует. Вот как раз империалистическая недавно была, по хозяйству сильно подсобила. Да и с Польшей надысь случилась, тоже одна польза мужику. А на одну Гражданскую надежды мало, надо бы еще какой добавить, «для очучений».
По вагонам ходит-бродит некто Деев и раздает рубахи. «Решил одеть всех своих сейчас же, не дожидаясь отъезда: паровое отопление работало, но кочегарило едва-едва — без одежды и одеял дети мерзли.»
Не спрашивайте, почему Яхина грузит детей в вагоны голыми и без вещей — наверное, таковы условия прохождения через «медицинский осмотр». А детские вещички, знамо дело, кавалеристы шашками изрубили.
Раздача специальных эвакуационных рубах имеет и ещё одно назначение:
«К тому же экипированных в белое пассажиров можно было без труда отличить от зайцев-беспризорников, так и норовивших затесаться в какое-нибудь купе».
А, ну да — зайцы-беспризорники от белого белья шарахаются, как волки от флажков. Отобрать и на себя нацепить им и в голову не придёт, ни-ни.
А дальше начинается совсем красота:
«Два десятка рубах — самым маленьким пассажирам и калекам — в штабной вагон, где командовала Фатима. Почти по сотне — в каждый из плацкартных. Оставшиеся — пара дюжин — в лазарет, лежачим».
Ага! Вы же помните тех детишек с унылыми физиономиями, которых по медпоказаниям не допустили к поездке и которых потом кавалеристы обратно погонят? Я теряюсь в догадках, что же у них такого (кроме всякой ерунды типа сифилиса, бубонной чумы и коронавируса) обнаружили, что лежачим можно, значит, ехать, а вот унылой дюжине — никак?
Огромный и широкий фельдшер Буг радостно говорит этому Дееву:
«- Лежачих брать нельзя… Я за полвека мертвых перевидал, как ты — живых… — И вижу, ясно вижу: эти — не жильцы.»
Натурально, не согласен фельдшер с результатами пристанционного медицинского осмотра. Диссидентствует. Мало того, в Буге (судя по фамилии — явно фашист) пышным цветом распускается яхинское пристрастие закапывать тела вдоль железнодорожных путей, знакомое нам еще по «Зулейхе» (это которая «открывает глаза», но в народе почему-то ехидничают и говорят, что «раздвигает ноги»):
«— Мы будем хоронить их у железной дороги, — продолжает Буг тихо. Опять гудит паровоз, заглушая всё и вся, но Деев слышит каждое слово ясно, будто звучащее внутри головы. — Прикапывать землей, чтобы собаки не поели, — по ночам, прячась от остальных детей. Ты будешь рыть могилы, а я — подносить умерших.»
Деев не согласен трудиться на грязных ночных работах, поэтому приказывает лежачих во время следования спасать. Ума не приложу, чем же всё-таки болели те дети, которых даже к лежачим не допустили и которых спасать вообще не надо.
На станции тем временем творится натуральный содом и даже немножко гоморра. Паровоз гудит, сыплет искрами, люди кричат, бабы стонут и плачут, ихние младенцы орут, да еще и беспризорники свистят от обиды, что их не взяли в турне. Вишенкой на торте, разумеется, доблестная красная кавалерия:
«Встревоженные шумом кавалерийские лошади вставали на дыбы и тоскливо ржали.»
Как с такой кавалерией в походы ходить — вопрос серьезный.
Боюсь представить, как встревожатся кавалерийские лошади от пушечной и иной пальбы, что понаделают с тоски да от расстройства чувств и нервов…
Впрочем, кое на что кавалеристы всё же годятся.
К Дееву пристаёт какая-то полоумная баба, в обход медосмотра пытающаяся всучить ему своего новорожденного — мол, нате, отвезите в Самарканд.
Деев, разумеется, ни в какую — ещё чего не хватало, мамаша, я вас знать не знаю и папаша не я! А та виснет на локте и жмёт младенцем в деевский бок. Ну, понять можно — Деев, видать, человек дородного телосложения, с титьками весомыми — уж как-нибудь прокормит, молочным отцом станет.
Но Дееву молока своего откровенно жаль, дитя без медосмотра он брать не желает и прибегает к отчаянному шагу:
«— Да помоги же, товарищ! — закричал Деев в сердцах одному из кавалеристов, что оказался рядом. — Не видишь? Черт знает что творится!
А тот — осел на коне! — вместо того, чтобы цапнуть настырную бабу за загривок и позволить Дееву уйти, выхватил шашку.
Сталь свистнула в воздухе — женщина прянула назад".
Осёл, не осёл, или, выражаясь словами профессора из «Джентельменов удачи» — этично, не этично — а проблема решилась, баба испугалась и отстала.
Правда, кавалерист немного расстроился, так как зарубить бабу ему Деев почему-то не позволил:
«кавалерист застыл, с поднятой к небу шашкой, не зная, как быть дальше.»
Ну как, как… Правильно, достал перо — бей! Ну рубани вон тех унылых, которым медкомиссия отказала — им все равно пропадать, толку от них никакого, даже эвакуировать их бесполезно.
Впрочем, баба лишь временно спасовала.
Когда паровоз уже тронулся и поезд отправился в путь, настырная баба с кульком-младенцем снова кинулась досаждать Дееву.
Сквозь густые косматые облака пара, которые паровоз напускал вокруг себя, появляется ее зловещая фигура:
«кто-то бежит за паровозом — стремглав бежит, изо всех сил. Баба!
Бьется на ходу длинная юбка, задираясь выше колен и обнажая тощие ноги в громадных башмаках. Летит по ветру седая наполовину коса. А на руках у бабы — младенец в алом"
Деев буквально звереет от злости:
«сцепил зубы, сжал обеими ладонями поручень — того и гляди переломит! — и трясет мелко головой: нет, не могу, прости, прости!»
Ха! Нашёл, чем взять… Баба, держа младенца на вытянутых руках, поддаёт ходу, равняется с вагоном и выполняет хитрый трюк:
«А она тут возьми и положи дитя на вагонную ступень.»
Ручаюсь — она этому финту у глухонемых торговцев научилась, в «Макдоналдсе» каком-нибудь.
Деваться Дееву некуда, он этот алый кулёк подбирает, а бабы уж и след простыл — кувыркнулась куда-то.
Но Деев едет в штабном вагоне с другой бабой, по фамилии (или кличке, не особо понятно из отрывка) Белая. Эта самая Белая, когда Деев только запрыгнул в вагон, ему с восторгом проорала в ухо:
«— Знаете, сколько в эшелоне детей? — спрашивает она, прижимая губы к самому его уху, чтобы перекрыть стоящий вокруг шум. — Пять сотен — ни единым больше или меньше! Иной раз и захочешь — не подгадаешь, а тут.»
Вот тебе и «а тут». А тут, понимаешь, какая-то кукушка с седой косой взяла и поднасрала в статистику — пятьсот первого подкинула. Белая реагирует единственно верным для ответственного лица способом:
«Хлопает вагонная дверь — это Белая, ничего не говоря, уходит внутрь.»
На этом отрывок, к сожалению, заканчивается. О дальнейших железнодорожных приключениях (вы тоже заметили, что у писательки настоящий пунктик на этой теме?) мы узнаем совсем скоро, когда эта дивная книжная продукция поступит в продажу.
Впрочем, уже сейчас мы можем узнать кое-что любопытное. Журналист Михаил Любимов меня слегка пожурил: «Можно конечно судить о предмете по его тени, но цвет, вес, нюансы назовёте? Я прочитал книгу целиком, меня как журналиста включили в предварительную рассылку (впервые, я никогда этим не пользовался). Мне грустно и смешно наблюдать как автор поста на ощупь, с завязанными глазами пытается выискивать блох в тексте книги». Тут не возразишь — что дали, тем и наслаждаемся. Уважаемый журналист Любимов, впрочем, проявил оптимизм: «Я уверяю что прочитав первые полсотни страниц автор статьи изменит свое мнение, ведь ему станет ясна связь этих предметов и парадоксы просто перестанут существовать. Я виделся с Гузель всего неделю назад, она рассказала мне о большой предварительной работе над книгой в исторических архивах. В картине голода в Поволжье в 20-х годах прошлого века она разбирается лучше любого из здешних „экспертов“».
К сожалению, мне уже доводилось плотно знакомиться с творчеством Гузель Яхиной. Я подробно разбирал ее «военный рассказ» под названием «Винтовка» (где санинструкторша Майа бросает раненых советских бойцов на произвол судьбы и принимается спасать подстреленного немца в пилотке с черепом и в коричневых шортах — потому что наши бойцы плохо пахнут и некрасивые, а немец молоденький и кофием с молоком пахнет). Я проникался рассказом Яхиной о её работе над матчастью при написании романа «Зулейха открывает глаза» и восхищался многочисленными сценами в нем. Все их упоминать в короткой статье смысла нет, но раз уж речь у нас об эшелоне — и одинокая птичка, свившая гнездышко под крышей вагона, и засов, которым изнутри закрывали себя этапированные, и закапывание тел у ж/д полотна, и сама полугодовая поездка — всё было прекрасно в романе о Зулейхе. Включая взятие Красной армией города Парижа.
А теперь, значит, эшелон на Самарканд.
Вы же, господа издатели, довели уже читателей до того, что они эти ваши эшелоны под откос готовы отправлять, как партизаны.
Вадим Чекунов
Комментарии