День Победы – это вызов

С каждым годом нарастает какое-то сопротивление празднованию Дня Победы. Будто кто-то задался целью доказать, что России лучше забыть о девятом дне мая.

В этом желании едины и ура-патриоты, и те, для кого "патриотизм" – понятие ругательное. Одни говорят о миллионах изнасилованных немок, о необходимости думать не о победах, а о сегодняшних проблемах, о "неправильных" георгиевских ленточках и кошмарных ошибках в изображениях военной техники на изготовленных молодыми российскими дизайнерами военных плакатах, другие же сводят все значение победы над фашистами к доказательству преимуществ сталинского СССР перед "развалившими страну" демократами 90-х. Вроде бы многое из этого верно. Но правдивость каждой отдельной детали создает ложь в общей картине, поскольку и тот, и другой вариант оставляют Победу в прошлом. Только в одном случае она превращается в ненужный хлам с дедушкиного чердака, в другом – в антиквариат оттуда же.

Я уверен, что Победа обращена не в прошлое, но в будущее. 9 мая перенесло Россию в новое измерение. Очень хорошо, что наш праздник отделен одним днем от европейской даты капитуляции Германии, хорошо, что он обособлен от Дней памяти и примирения, в самом названии которых (Time of remembrance and reconciliation) заключена недвусмысленная двусмысленность: вспомнили (remembrabce) и тут же уладили проблемы с тем, что всплыло в памяти (reconciliation) – во избежание проблем с пищеварением. А что вам любить и ненавидеть – определит личный психолог.

Наша Победа уникальна. 9 мая – это не просто мир, а мир достигнутый через преодоление немыслимых трудностей. Это такая Победа, при которой народ-победитель прекрасно осознавал, что не получит ничего, и не требовал наград. Когда Исаковский зарифмовывал в сорок пятом "медаль за город Будапешт" со "слезой несбывшихся надежд" все уже было ясно. В том числе, было ясно, что наша Победа останется нашей. Рады бы ее разделить, да не с кем – не поймут, и никакая встреча на Эльбе этого уже не отменит. Наша Победа – наш крест, а это не объяснишь тому, для кого крест – лишние килограммы или фунты. Западное отношение к войне функционально: кончилась и кончилась. Забыли и пошли дальше. Наше отношение (то, которое мы, к сожалению, утрачиваем) мистично и противопоставлено сиюминутности. Оно основано на традиционном для русской культуры понимании, которое отрицает возможность спасительного забвения. "Ветераны – это живые герои, это вы, дорогие братья и сестры" – эти слова, сказанные год назад патриархом Кириллом, как нельзя более точно обозначают смысл Победы. В самом деле: воспетые Лермонтовым богатыри встали вновь через сто лет после его смерти и не отдали Москвы.

И ведь никому не пришлось в те дни объяснять, зачем надо было в сорок первом помнить о восемьсот двенадцатом, как никому не пришло раньше в голову призвать Лермонтова или Толстого "примириться с французами".

Вот эту живую связь многие теперь воспринимают как цепи и стремятся поскорее забыть о ней, закрыть тему, заткнуть уши, крикнуть что-нибудь резкое тем, кто напоминает об ответственности настоящего перед прошлым. Начинаются разговоры, единственная цель которых – дегероизировать поколения предков до безопасного уровня, чтобы не было так мучительно стыдно за собственное ничтожество. Вопросы о том, кто и кого посылал на пулеметы, кого и почему обделили медалью или квартирой – они, конечно, очень важны, но они лежат в другом измерении. Тот, кто пытается свести разговоры о Победы к этим вопросам, должен честно спросить себя, зачем он это делает. Точно ли он не понимает нашу Победу (что логично, например, для человека западной культуры) или все же чувствует великое и сознательно играет на понижение. Это отличие очень важно. С отступника спрос всегда больше.

День Победы – это вызов. Но не в смысле английского challenge, а в прямом значении, которое наиболее точно передает название советского телесериала "Вечный зов". Это голос из прошлого, по которому мы должны сверять будущее. Мы можем ориентироваться по нему, как по свету маяка. Победа – это вещь, которую каждый из нас должен бы пережить в себе, своим сердцем. Чтобы ее почувствовать, чтобы измерить всю ее глубину, надо пройти (к счастью для нас только мысленно!) по всем тропинкам войны – не только по тем, откуда уже видны очертания будущего Рейхстага, но и по тропкам полной безнадежности и даже по таким, которые пытался обозначить Хотиненко в фильме "Поп", то есть по тем, на которых можно точно так же погибнуть за свой народ, но уже без какой-либо надежды на героизацию и благодарность потомков.

Как мусульмане ходят в свой хадж, так и любой человек русской культуры и русского духа должен хоть раз в жизни пройти этой дорогой. И в любой момент будет возможность соскочить с такой мысленной тропки. Никто не увидит и не осудит, поэтому можно отойти в сторону и тихонько подумать, чему такой соскок соответствовал бы в сорок первом: уклонению от службы, брошенному на поле боя товарищу или чему-то еще.

Это очень тяжелый путь, но он даст исключительную силу нации, если она решится им пройти. На этом пути может случиться многое: разочарования и радость, гордость и осознание собственного ничтожества. На нем не должно быть только одного: сомнений в том, что враг будет разбит, победа будет за нами.