Мне не пофиг, но они дадут мне понять, когда всё

Ксения Серёдкина, координатор штаба Навального в Ростове

В конце января митинги, организованные командой Алексея Навального, стали самыми обсуждаемыми событиями в России. В Ростове 23 января на не согласованную с властями акцию вышло беспрецедентное число ростовчан. Накануне митинга полиция задержала координатора штаба Навального в Ростове Ксению Серёдкину. По приговору суда она была арестована на трое суток. При выходе из спецприёмника её вновь арестовали, уже на восемь суток. Редактор donnews.ru Марина Поюрова поговорила с Ксенией о работе ростовского штаба и её личных перспективах.

— Ксения, много споров на тему «зачем вернулся Навальный». Как на этот вопрос отвечают его соратники?

— Россия — это дом Алексея, и мы ни секунды не сомневались, что он вернётся. Хотя мы все говорили, что лучше бы он не возвращался, потому что очевидно было, что добром это не закончится. Алексей изначально заявил, что вернётся в Россию при любых раскладах. Потому что быть лидером оппозиции, бороться с коррупцией, делать расследования — и при этом жить в другой стране Алексей никогда себе не позволит.

У него принципы железные: если мы организуем митинг и призываем на него идти, то, безусловно, идём туда сами. Призывать на митинг, но в этот же самый момент сидеть в другой стране, как Вячеслав Мальцев, — это не про нас. Когда Алексея отравили, мы все ему тысячу раз говорили, что нужна охрана, меры предосторожности. Мы же знаем, что может прилететь откуда не ждали. Но у него никогда не было охраны. Он считает, что не нужно охраняться от народа. После отравления он сказал, что продолжит летать лоукостерами, останавливаться в обычных гостиницах и пить воду из обычных бутылочек. И в этом весь Алексей. Его бы никто не переубедил.

— Его посадили. Что дальше будет со сторонниками Навального?

— Мы будем работать дальше в том же режиме, что и раньше: продолжим заниматься антикоррупционной повесткой, будем готовиться в госдумовским выборам, отрабатывать в очередной раз «умное голосование». Мы уже поняли, какие ошибки совершили на выборах в гордуму Ростова.

— В регионах кто отбирает кандидатов для «умного голосования»?

— Мы обрабатываем всю кандидатскую базу сами и делаем черновой вариант. Затем предлагаем Леониду Михайловичу {Волкову, руководителю сети региональных штабов. — Donnews.ru} на утверждение.

Есть округа, которые голосуют только за коммунистов, и значит, мы должны на этом округе предпочтение отдать коммунисту.

— Какой вы по счёту координатор штаба Навального в Ростове?

— Пятая. Лена Куликова перешла в ФБК (внесён в список НКО, выполняющих функцию иностранного агента) в Москву, Настя Дейнека уехала в Швецию, Сергей Гривко по семейным обстоятельствам покинул должность: у него появилась жена и ребёнок, и он понял, что не получается совмещать.

— А много сотрудников штабов Навального уезжают за границу? Наверняка есть соблазн использовать эту работу как трамплин для получения статуса политэмигранта?

— Я ничего не вижу плохого в трамплине, это абсолютно нормально. К нам часто приходят люди и говорят: «Что мне сделать, чтобы меня задержали? Какую провести акцию, чтобы посадили?» Они этого хотят, чтобы как раз попасть за бугор. Я не могу сказать, что приходили толпы, но за время моей работы таких набралось, наверное, с десяток. Это люди разного возраста.

К нам даже пытался устроиться видеомейкером мальчик, которого мы предупредили, что могут быть задержания, аресты, и он сказал, что ему это надо, так как он планирует поехать в Америку работать.

Среди сотрудников всех региональных штабов за границу уехал Егор Чернюк из Калининграда, но ему шили уголовку. Уехала Настя Дейнека из Ростова, но притеснений в её адрес я не помню, поэтому не знаю, почему она решила уехать. Но это только переехавшие координаторы. Может, в других регионах были и сотрудники.

При этом примерно 80% координаторов работают с начала открытия штабов. Не было таких людей, которые испугались арестов и ушли. Мы вообще безумно удивились после сентябрьских обысков, что никто не сбежал.

— Сколько людей трудится в ростовском штабе?

— Три человека: я, smm-менеджер и видеомейкер. Когда-то был ещё заместитель, но я поняла, что это бессмысленная трата денег.

— У вас есть постоянная зарплата?

— Да, она не намного выше, чем в среднем по региону.

— Тогда где-то 50 тысяч рублей?

— Меньше 50 тысяч рублей. Мы получаем зарплату из пожертвований, их присылает Москва. От ростовчан мы тоже получаем деньги. У меня есть «донорская карта», на которую все желающие могут присылать деньги. В период митингов я насобирала 50 тысяч рублей где-то за неделю. Это, конечно, радужные цифры, так как был период митингов {23 и 31 января 2021 года. — Donnews.ru}.

— Расскажите подробней о пожертвованиях ростовчан.

— Есть пожертвования в 15 и 50 рублей, а есть и 3 тысячи, 7 тысяч рублей. Самый большой платёж был 30 тысяч рублей — перед митингом.

— От кого пришли 30 тысяч?

— Не знаю, платежи анонимные.

— На что идут пожертвования?

— На помощь людям, которых задержали, и на содержание штаба — аренду помещения, интернет, коммуналку.

— А как насчёт ростовского бизнеса? Вас кто-то поддерживает?

— Никогда никто из бизнесменов с нами не сотрудничал. Пожертвования направляют простые люди. Один раз мне в период выборов в гордуму предложили хорошую сумму денег на кампанию, чтобы я выдвинулась.

— А вы хотели избраться депутатом?

— Хотела, но у меня не было финансовой возможности.

— А что за бизнесмены предложили деньги?

— Не могу назвать их. Скажу только, что бизнесмены с Юга. Они нас поддерживают и хотели, чтобы я себя попробовала на выборах. При этом они не требовали никаких гарантий. Но они не хотели публичности и просили, чтобы даже Волкову я не называла их имён. Но так это не работает. Я не могу взять деньги втихушку.

— А как это работает?

— Все финансовые моменты мы проговариваем с Волковым. Есть, к примеру, бизнесмен, готовый дать 500 тысяч рублей, не требует гарантий. Леонид обдумывает, можем ли мы взять у него деньги. Решение может зависеть от того, что это за человек, какой у него бизнес, были ли случаи, чтобы он давал денег, а потом требовал их обратно после того, как ничего не получилось.

— Чем вы занимаетесь, когда нет митингов?

— Я многозадачный человек. К нам в штаб часто приходят люди. Кто-то хочет просто пообщаться и высказать свою точку зрения.

Бывают и те, которые просят юридической помощи, кто-то хочет заявить о факте коррупции. Нас зовут постоянно на какие-то собрания, на круглые столы, даже на народные сходы во дворах против управляющих компаний.

— По каким критериям эффективность вашей работы оценивает вышестоящее руководство? Региональные штабы конкурируют между собой?

— Конкуренция между штабами, безусловно. присутствует. Главная направленность нашей деятельности — это антикоррупционные видеоролики. У нас есть коварный план выпускать три видеоролика в месяц. Примерно год назад всё было серьёзно и строго, и нас там журили, если мы не выпускаем три ролика в месяц. Но с тех пор, как пришёл ковид, у нас это почти не получается.

— А число митингов или количество участников на них засчитывается штабу в KPI?

— Нет. Есть регионы прям протестные, где несколько тысяч человек выходят на любую движуху. Ростов не ходит на митинги, это не секрет, и Москва об этом прекрасно знает. И когда у нас 23 января вышли три тысячи человек, меня это безумно порадовало. Это очень много для Ростова. И отчасти это, конечно, заслуга нашего штаба. На митинг призывали мы, точку сбора и путь шествия тоже заявили мы. Повестка, естественно была вытащить Навального из СИЗО, и, соответственно, большинство людей, которые вышли, — наши сторонники.

— А сколько в Ростове и области ваших сторонников?

— Цифру не скажу даже примерно, но много. Если посмотреть мои соцсети, где в час по 100 сообщений из всего региона со словами поддержки, это достаточно неплохо. Есть сторонники активные, которые взяли и вышли на улицу. Есть пассивные, которые просто рассказывают, но ничего не делают, и мы о них никогда не узнаем. Есть сторонники, которые репостят наши ролики и ставят лайки, но их мы тоже никогда не посчитаем.

— Ваши видеоролики о коррупции набирают не много просмотров. Почему нет группы ребят, которые могли бы сделать качественные расследования?

— Это проблема регионов. В ФБК работают профессиональные расследователи, а мы дилетанты. Мы никогда не учились на это, мы пришли в президентскую кампанию, нашей задачей была агитация. У нас в 2018 году в Московской области был слёт сотрудников со всех штабов, нам давали лекции по smm и видеороликам. И это стоило больших денег — купить всем билеты, поселить...

— Давайте лично о вас поговорим. Вы же не ростовчанка. Как вы оказались координатором штаба Навального в Ростове?

— Мне 34 года, у меня незаконченное юридическое образование. Я уроженка Хабаровского края, переезжать в Ростов не планировала. В Хабаровске я поступила на бюджет в Государственную академию экономики и права, отучилась три курса и вынуждена была покинуть по личным обстоятельствам — из-за гражданского мужа. Он был очень сложным человеком. Я уехала в Ейск к подруге в станицу Должанскую. Там я продавала диски. Потом вышла замуж и родила ребёнка, какое-то время посидела в декрете, и потом пять лет проработала менеджером по продаже металлопластиковых окон.

В Ейске в 2017 году, когда началась кампания по выборам президента, я стала координатором «народного штаба». Это штаб, который делает всё за свои деньги. Я не получала ни копейки, за свой счёт я снимала помещение. Бесплатно мы получали только агитационные материалы. Когда закончилась президентская кампания в марте 2018 года, нам сказали, что штабы перепрофилируются — переключаются с агитации на расследовательскую деятельность. Леонид Волков сказал, что пока замораживаем проект.

Летом я пошла помогать подруге продавать пляжные мячи, круги и так далее. В Ростове случился какой-то непонятный развал и не могли найти координатора. И мне предложили возглавить штаб в Ростове. Я решила попробовать, правда, сначала отказывалась, потому что было страшно, что не получится. Я отправила резюме, меня пригласили сначала на собеседование с менеджером, потом с Иваном Ждановым – это глава ФБК, и в завершение — с Леонидом Волковым.

Когда я переезжала в Ростов, у нас с мужем уже были плохие отношения. Но я жила с ним из-за того, что зарплата в Ейске 15-18 тысяч рублей, а чтобы квартиру снимать надо примерно 12 тысяч. У меня не было возможности, к сожалению, снимать отдельное жильё.

Моё счастье, что муж дома почти не появлялся, у него были проблемы, да и сейчас остались, с наркотиками. После того как я устроилась в ростовский штаб, у меня появилась возможность от мужа уйти.

— Ваша дочь живёт в Ейске с бабушкой, вы работаете в Ростове. Где чаще бываете?

— Я разрываюсь на два региона, но мне это нравится, я полюбила Ейск и Ростов. У меня ребёнок посещает школу в Ейске, я уговариваю её переехать в Ростов, но она не хочет. Она живёт со мной, у меня там съёмная квартира. Четыре дня я провожу в Ростове, три, когда у меня выходные, — в Ейске. А из-за ковида, так как мы ушли на удалёнку, я больше времени провожу в Ейске. В остальное время ребёнок с бабушкой.

— Поневоле вас сравниваешь с Настей Шевченко, которая уже два года под домашним арестом. Прокурор запросил для неё пять лет тюремного срока. Вы не думаете, что вас ждёт схожая участь? И что тогда будет с дочерью?

— Я каждый день думаю о том, что будет с дочкой, если меня арестуют. Ни один день не обходится без раздумий на эту тему. Конечно, страшно. Мой самый большой страх — что меня разлучат с ребёнком. Но я очень люблю то, что делаю. Я разрываюсь, мне очень сложно.

Меня щёлкнули по носу, когда арестовали накануне митинга 23 января. Да, мне показали: смотри как мы можем. Это было прям показательное выступление для меня. Обычно когда меня задерживают, то сажают в салон автомобиля. Сейчас мне указали моё место и посадили в будку. У меня там чуть не развилась клаустрофобия. Я вышла после трёх суток ареста, они подогнали тот же автозак к воротам спецприёмника — и дверь в будку уже открыта. И они мне говорят, что я опять туда пойду.

Да, они меня сейчас предупреждают, и это очевидно. Мне не пофиг, но они дадут мне понять, когда всё. Но это ещё не Рубикон. Я думаю, что я справлюсь с этой ситуацией. Я хочу надеяться на лучшее, я люблю свою страну. Я хочу будущего для своего ребёнка.

— Вы уже один раз ошиблись, когда посчитали, что вас не арестуют из-за несовершеннолетнего ребёнка. А вдруг сейчас опять ошибаетесь? Что для вас может стать Рубиконом?

— Я могу остановиться, наверное, после того, когда наступит уголовное наказание. Я думаю, что будет ещё предупреждение пожёстче. Например, 30 суток, наручники, одиночная камера. Может быть, я после этого уйду, но может и нет. Спецприёмник не страшен на самом деле, там нет какого-то кошмара. Это не настолько критично, что этого можно испугаться. Моя главная проблема — это разлука с ребёнком. Если бы я могла ей звонить, мне бы жилось проще.