Позднесоветская преступность в хрущевско-брежневские времена.

После формирования и кристаллизации блатной культуры в сталинских лагерях, там произошло масштабное противостояние, известное как «Сучья война» — ревнители традиционного кодекса воровской чести, запрещавшего всякое сотрудничество с государством, воевали с преступниками новой формации, которые понимали выгоды сотрудничества с администрацией. В итоге победили последние — и они же переняли практически все повадки традиционных «блатарей», за исключением табу на взаимодействие с государственной властью. И это затем,  привело к масштабному всплеску преступности в 90-е годы, когда набравший могущество криминалитет оказался единственной серьезной силой в охваченной ельцинской анархией стране. Но прежде ворам предстояло найти свое место между двумя основными группами влияния в криминальном мире Советского Союза — коррумпированными партийными чиновниками и подпольным бизнесом.

Коммунистический Советский Союз, после смерти Сталина, пред­ставлял собой безумную кучу противоречий. Да, это была ядерная сверхдержава, и в состав этой империи входила основная часть Восточной Европы. Да, это была промышленно развитая, электрифицированная страна. Но в основе всего этого лежал убийственный массовый террор населения, и в основном русской ее части…

«Кража социалистической собственности», хотя и считалась серьезным преступлением, была, однако, распространена на удивление широко. Люди крали у государства не только в тяжелые времена повсеместного дефицита — их действия стали последствием отчуждения, вызванного резким контрастом между заявле­ниями о правах работников, общности и демократии — и ре­альностью с ее коррупцией, дефицитом и авторитаризмом…

В 1960-х и 1970-х годов «воры» в большинстве знали свое место, и принято считать, что к этому периоду почти все банды, собравшиеся в 1950-е годы, уже распались. Организо­ванная преступность была сведена к сравнительно небольшому кругу преступлений. Несмотря на случавшиеся время от вре­мени вооруженные грабежи и другие громкие преступления, криминальный мир в основном занимался мошенничеством и организацией нелегальных азартных игр…

«Воровской мир», без критической массы участников, раски­данных теперь по всей стране, в отсутствие ГУЛАГа как «школы» для нового поколения и без возможности открытых действий постепенно начал вымирать. Разумеется, преступность никуда не делась, и некоторая ее часть была даже организованной. Однако ощущение отстраненности «воров» от остального населения и их представления о себе как о единственных настоящих людях начали ослабевать вместе с изменением кодекса и фольклора «воровского мира.

Ирония ситуации заключалась в том, что изменения в воров­ском мире приводили к росту маргинальных, жестоких уличных банд. В прежнюю эпоху многие агрессивные и харизматичные молодые хулиганы ушли бы в «воровской мир» с присущей ему дисциплиной. Однако теперь их антисоциальные склонности, усиленные отсутствием альтернативных способов приложе­ния своих сил (если не считать отупляющей деятельности в рамках комсомола), нашли иной выход… Под­ростки группировались по районам или интересам (к примеру, болели за определенную футбольную команду), шатались по улицам и задирали прохожих…

Несмотря на законы, оружие и людские ресурсы, государство было про­низано коррупцией и все сильнее зависело от черного рынка, позволявшего удовлетворять потребности и элиты, и обычных советских людей. Возникла теневая триада из коррумпированных чиновников, бандитов и деятелей черного рынка…

В 1970-е годы обычных советских людей подкупали плодами раннего консьюмеризма: холодильником, телевизором, а то и автомобилем. Однако представители власти уже задолго до этого предпочитали «украшать свои гнездышки» куда круче: они строили себе роскошные дачи, одевались в «фирму» и в це­лом жили несравненно более богатой и беспроблемной жизнью…

В годы сталинского правления ужасающая концентрация голода и отчаяния на одном полюсе, и безнаказанности и  всемогу­щества властей на другом превратила коррупцию в составную часть системы…

Разумеется, и на рабочих местах — от лагерей ГУЛАГа до министерств — власть имущие требовали от подчиненных компенсации за продвижение, блага или просто спокойную жизнь. А обычные советские граждане платили взятки за вещи и услуги, которые находились в дефиците и на которые у них официально не было права… Но если на микроуровне все это приводило к частичному улуч­шению жизни отдельного человека, то в целом шел процесс перераспределения богатств вверх, к «привратникам», кото­рые могли контролировать доступ к дефицитным товарам, хорошей работе, продвижению по службе или качественному медицинскому обслуживанию…

Помимо коррупции на индивидуальном уровне, возникали незаконные схемы на уровне целых отраслей, вызванные не­достатками и сутью структуры постсталинского государства… Возможно, самой знаменитой из этих схем стала та, что вызвала «хлопковый скандал» в Узбекистане. Республиканский партийный руководитель Шараф Рашидов и целая группа партийных и правительственных чиновни­ков Узбекистана, включая сотрудников местного КГБ, были вовлечены в мошенническую схему, позволившую за десять лет украсть из бюджета около трех миллиардов рублей за хлопок… С нетипичной для советской экономики четкостью в Москву летели отчеты о строительстве новых ир­ригационных систем, освоении новых полей и рекордных уро­жаях… Благодаря попустительству московских участников схемы — включая зятя Брежнева, заместителя министра внутренних дел СССР Юрия Чурбанова… мошенники сумели ловко скрывать такую «малозначительную» деталь, что урожая хлопка не существовало в действительности.

Узы взаимных обязательств и эгоистичных интересов были настолько тесными, что, когда Андропов попытался в 1982 году распутать этот заговор, ему пришлось прибегнуть к крайним мерам. Советские спут­ники-шпионы были перенаправлены для фотографирования хлопковых полей, и вскоре выяснилось, что вместо них были лишь голые степи. 

Значительная доля подпольной экономики находилась в руках мелких «фарцовщиков», деятелей черного рынка. Этот бизнес имел значительные обороты и не смог бы достигнуть таких масштабов, не имей он тесных связей с коррумпированными партийными чиновниками. Эти связи были нужны влия­тельным и честолюбивым «цеховикам» (или «теневикам») не только для выживания, но и для получения доступа к сырью, производственным мощностям и трудовым ресурсам…

Королем «цеховиков» был одиозный грузинский деятель Отари Лазишвили. Успех его предприятия в значительной степени зависел от его близких, почти симбиотических от­ношений с Василием Мжаванадзе, первым секретарем ЦК компартии Грузии с 1953 по 1972 год. С конца 1960-х годов Лазишвили выстраивал бизнес-империю на основе ресурсов, взятых из официальной экономики. Он создал сеть фабрик и мастерских… Они производили множество товаров — от хозяйственных сумок до плащей — из сырья, которое руководители предприятий сначала заказыва­ли в завышенных объемах, а потом списывали как брак или потери. Затем эти товары расходились по всей стране. И хотя Лазишвили раздавал взятки направо и налево, его настоящей «крышей» был Мжаванадзе, который получал взамен стабиль­ный поток подарков и всего необходимого для роскошной жизни…

Тем временем Лазишвили наслаждался своим богатством и безнаказанностью. Рассказывали, что краны у него в ванной были из золота в те времена, когда обычные советские граждане годами ждали новых резиновых прокладок… Но со временем и эта схема рухнула в результате широкомасштабной антикоррупционной кампании, которую начал Андропов в годы руководства КГБ. По легенде, честолю­бивый министр внутренних дел Грузии Эдуард Шеварднадзе заметил, что Виктория Мжаванадзе носит узнаваемое кольцо с огромным бриллиантом, которое подарил ей Лазишвили — и о краже которого ранее заявлял Интерпол… получив полную поддержку со стороны Андропова, Шеварднадзе запустил кампанию против бизнес-империи Лазишвили и ее покровителей. В конце концов в 1972 году Мжаванадзе был с позором лишен своих постов, а вскоре был арестован и Лазишвили.

Мало кто из «цеховиков» обладал богатством и мощью Ла­зишвили, точно так же, как не многие партийные начальники были настолько наглыми и «непотопляемыми», как Мжава­надзе… Партийные боссы обладали практически абсолютной властью в своих вотчи­нах. С другой стороны, им часто недоставало возможностей превратить власть в деньги и нужные им товары. Заручив­шись их поддержкой, магнаты подпольной экономики могли тайком ввозить из-за границы предметы роскоши, торговать дефицитными товарами или организовывать мастерские и фабрики, производящие все, от джинсов до сигарет. В ходе этого процесса они разбогатели — однако не могли вести явно роскошную жизнь, если у них не сохранялось поддержки и за­щиты «наверху»…

Бандиты же, поначалу… охотившиеся на «цеховиков», постепенно превращались в по­средников. В течение 1960-х и 1970-х годов они были самым незащищенным звеном незаконных отношений: им были нуж­ны и деньги воротил черного рынка, и поддержка партийных боссов. Однако они стали по-своему незаменимы, поскольку были намного свободнее в своих действиях и не боялись этой свободы. К концу 1970-х годов «цеховики» решили, что сделка с бандитами будет полностью соответствовать их интересам. Представители обоих миров встретились в 1979 году в Пяти­горске. Власти, вне всякого сомнения, знали об этой встрече и, возможно, даже как-то ей способствовали… В итоге стороны договори­лись о том, что «цеховики» могут жить спокойно, отдавая одну десятую часть своих доходов.

Чем больше бандиты общались с предпринимателями, тем лучше пони­мали суть рынка и реагировали на новые возможности; чем больше они общались с государством, тем лучше понимали суть политики и учились разрешать споры, а также вести себя более дисциплинированно. Кроме того, еще до начала процесса, набравшего обороты в 1990-е годы, отношения, которые начались с уплаты «налога» за спокойную жизнь, во многих случаях приводили к более тесному и продуктивному сотрудничеству между деятелями черного рынка и бандита­ми. «Воры» перестали быть изгоями и переместились ближе к самой сердцевине советской системы.