Иван Поддубный в оккупации: как к нему относились немцы

Иван Максимович Поддубный прославился как борец, до 40-летнего возраста не проигравший ни одного боя. Но русский богатырь был силен не только телом, но и духом. Бесстрашие и уверенность в победе, которые не раз помогали в схватках на ковре, помогли Поддубному перенести и тяготы немецкой оккупации.

Ни шагу назад

Перед началом войны Поддубный купил добротный дом в небольшом городке Ейске на берегу Азовского моря. Немцы вошли в город в августе 42-го, и первое, что увидел Поддубный, – два мотоцикла с солдатами, которые разделись до трусов и бросились купаться в море. Один из немцев приветливо помахал 70-летнему старику, точно не догадываясь, что перед ним – мировая легенда. Поддубным предлагали эвакуироваться, но Иван Максимович сослался на возраст – слишком уж тяжело на старости лет срываться с места.

Уехать Поддубному предлагали и раньше – не только из города, но и из страны. Накануне войны Немецкое атлетическое общество разыскало Поддубного и направило советским властям запрос с просьбой отпустить легендарного борца в Германию в качестве тренера немецких спортсменов. Встречу Поддубному с немецкими атлетами организовали, но лишь для того, чтобы Иван Максимович сам озвучил отказ уезжать.

Орден Красного Знамени

Всё время, пока немцы стояли в Ейске, Поддубный носил на груди орден Трудового Красного Знамени. Тот самый, что вручил ему вместе с присвоением звания заслуженного артиста РСФСР сам Калинин на физкультурном параде, проходившем на Красной площади 18 июля 1939 года. Та поездка стала для Поддубного знаковой и помогла изменить жизнь. Казалось, отступили нищета и унижения, которые последовали после ареста в 1937 году. Тогда, в застенках НКВД ему припомнили и исправленную в паспорте национальность (Поддубный собственноручно в кабинете милиции исправил «русский» на «украинец»), и поездки за границу, и банковские счета в иностранных банках, где лежали гонорары борца, и подозрительные контакты с иностранцами.

Поддубный год просидел в «одиночке», но был выпущен и вернулся в Ейск к жене. Чтобы дожидаться наступления войны без работы и средств к существованию. Его не брали не только в цирк, отговариваясь тем, что якобы возраст у Ивана Максимыча уже не тот. Даже дворником Поддубный не мог устроиться. Пришлось одну за другой продавать зубным техникам по бросовой цене золотые медали. Но продать или обменять на продукты Орден Красного Знамени он не мог – слишком дорога была награда. Ее он гордо носил на груди и не снял даже тогда, когда в город вступили немцы.

Долгое время старика, который совершал прогулки по родному городу с советским орденом на груди, не трогали. Но затем в Ейске обосновалось гестапо, и Поддубного вызвали на беседу. Разобравшись, не арестовали и не отправили в лагерь, а отпустили. Имя Поддубного знали и помнили – и в Германии тоже.

Встреча с побежденным

Через несколько дней после беседы в гестапо его навестил немецкий офицер. Оказалось, что когда-то Поддубный уложил его на лопатки в Мюнхене. Немец был поражен бедностью, в которой жил легендарный борец. С трепетом подержал Ленту Чемпиона мира, которую Иван Максимович получил в Париже. И снова позвал борца в Германию.

Поддубный не стал ссылаться на возраст, а прямолинейно ответил, что предпочитает остаться российско-советским борцом.

Бильярд и сводки из Москвы

Визит высокопоставленного немца оказался Поддубному на руку. В одних биографиях указано, что немцы дали добро на открытие бильярдного зала при военном госпитале. А вот З. Войцеховский пишет, что Поддубный был приглашен на должность маркера в бильярдную при новой офицерской бильярдной. В любом случае новое дело помогло Ивану Максимовичу и его супруге пережить оккупацию. Кроме заработка, ему выдавали хороший паек – 5 кг мяса ежемесячно плюс сколько хочешь хлеба, муки, маргарина, сахара.

Поддубный продолжал ходить на работу с краснозвездным орденом. Кроме прямых обязанностей, нередко становился вышибалой – усмирял пьяных офицеров-дебоширов. Иван Максимович не уговаривал и не спорил. Просто брал скандалиста за шиворот, выносил на улицу и ставил на мостовую. Дебоширы волшебным образом приходили в чувство. И никогда не обижались. Напротив, многие специально нарывались на скандал, чтобы потом рассказывать сослуживцам, как были «вынесены из бильярдной» Чемпионом чемпионов.

В бильярдной стояло радио. По ночам местные жители охотно приходили на работу к Поддубному, чтобы послушать последние новости советского Информбюро. Немцы, вероятно, знали об этих ночных посиделках, но из уважения к Поддубному и его славе закрывали глаза.

В лапах «аспидной канцелярии»

Советские войска освободили Ейск в феврале 43-го. Поддубного отступающие немцы снова звали с собой, но Иван Максимович ответил категорическим отказом. Казалось, можно выдохнуть и понемногу налаживать жизнь. Но Поддубным опять заинтересовалось НКВД. И унижения, с которыми приходилось жить при оккупантах, невозможно было сравнить с теми, которые пришлось испытывать при отмывании собственного имени.

В доносах Поддубного обвиняли в пособничестве нацистам, в работе в «исключительно коммерческом заведении», в подачках-обедах, которые получал чемпион. Хорошо, что среди местных нашлось немало смелых людей, которые добровольно приходили на допрос в «аспидную канцелярию» и рассказывали, что Иван Максимович во время оккупации вел подпольную работу, под страхом смерти собирал жителей на сходки, чтобы послушать московские информсводки. От Поддубного отстали.

Голод сильнее совести

В последние годы войны Поддубный часто ездил по военным частям и госпиталям, делился воспоминаниями, воодушевлял. В Ейске, как и во всей стране, свирепствовал голод. Выдаваемый паек с трудом поддерживал силы, тем более что могучий организм Поддубного требовал больше, чем 500 гр. хлеба. Иван Максимович в голодном забытье по несколько дней лежал в постели – копил силы. Соседи видели и под предлогом беседы старались зазвать Поддубного в гости. Между делом подкармливали – кто кашей, кто борщом. От стыда за свою «прожорливость» он готов был провалиться сквозь землю. Прекрасно понимал, что объедает соседей, но победить разумом чувство голода не мог. Голод оказывался слишком сильным противником, которого уложить на лопатки никак не удавалось.