Еврейский поэт Перец Маркиш. «Сорокалетний» — на все времена

72 года назад был арестован еврейский поэт Перец Маркиш

За несколько дней до своего ареста 27 января 1949 года Перец Маркиш, показывая жене пожелтевшие от времени длинные листочки, испещренные рукописными еврейскими буквами, сказал: «Эту поэму я начал писать за границей (в эмиграции. — Д. М.), ни одной строчки из нее не напечатано. Что бы ни случилось, ее нужно сохранить: это главное, что я в жизни сделал». Начал в эмиграции, а продолжил, стало быть, после возвращения в СССР. До этого дня жена поэта никогда не видела той рукописи, не слышала из нее ни единого слова. Сколько мне известно, Маркиш никогда не показывал и не читал «Сорокалетнего» даже своим ближайшим друзьям. Рукопись хранилась в рабочем кабинете поэта, в старом объемистом портфеле, вместе с другими бумагами.

Перец Маркиш, на следующий день после ареста

Пожелание поэта было выполнено: «Сорокалетний» был вынесен из дома, увезен из Москвы, укрыт в надежном месте. Перец Маркиш был арестован по «делу» Еврейского Антифашистского Комитета и расстрелян, его семья сослана на десять лет по статье «члены семьи изменника родины».

После возвращения из ссылки мне выпало великое счастье: я перевел «Сорокалетнего» с идиша на русский язык. Моя работа была одобрена редакторами — истинными мастерами поэтического перевода Сергеем Шервинским и Вильгельмом Левиком. Вся поэма целиком — без сокращений и цензорской правки — вошла в сборник Переца Маркиша «Стихотворения и поэмы» из Большой серии «Библиотека поэта» (Ленинград, 1968). Цензоры, охотившиеся в тексте за такими словами, как «еврей» или «Иерусалим», не нашли в сложной, основанной на библейских реминисценциях лирико-философской поэме ни прямой антисоветской крамолы, ни пресловутого «неконтролируемого подтекста».

Из всей своей переводческой работы — а перевел я и опубликовал, в общей сложности, около 40 тысяч стихотворных строк — я считаю наиболее удачным перевод «Сорокалетнего».

Насчитывающая девятьсот шестьдесят строк поэма разбита на восемьдесят 12-строчных главок и написана от лица лирического героя, рассказывающего о Времени и месте автора в потоке этого медового, кровавого времени. Многократно используя рефрен в заключительных двустишиях главок, герой обращается к изжившему рабство Сорокалетнему, к совершенной свободе, к Б-гу: «А если ты выдуман, нет тебя — пусть останется мною проложенный путь!» «…Если ты выдуман» — это не декларация веры, это шелест надежды. Надежды, которой вряд ли суждено сбыться.

сборник Переца Маркиша «Стихотворения и поэмы», 1968 год

Автор ощущает переломное время Истории, видит манящие лозунги, слышит лукавые посулы — но не верит идиллической картине, нарисованной рукою безжалостных безумцев, и оставляет право оценки за собой. 

— В долине людей возбужденных

не счесть, 

Там блещет, как чистое золото,

жесть.

Паяцы в толпе возбужденной снуют 

И жесть золотыми зубами жуют.

Долина — советская Россия, обманутая и изнасилованная. Паяцы — большевистские комиссары, гроссмейстеры обмана.

— И праздничны все,

и восторженны все, 

И тянут валета с мечтой о тузе.

Но:

— Но рот в лихорадке.

Сквозь бурю, сквозь мрак 

К тебе я взойду и скажу тебе так:

— Уже растерялись и смотрят назад, 

И песни, как старые тряпки, висят.

Маркиш оценивает, его вывод разит, как меч: 

Здесь все — не твое.

Тебя нет среди нас. 

К тебе я взойду. Еще день не угас!

А если не встречу и нет тебя — пусть 

Останется мною проложенный путь.

Одно из первых заседаний Еврейского антифашистского комитета. Сидят (слева направо): С. Маршак, П. Маркиш, Д. Бергельсон, И. Эренбург. Стоят (слева направо): пианист Я. Флиер, скрипач Д. Ойстрах, И. Нусинов, С. Михоэлс, пианист Я. Зак, В. Зускин, художник А. Тышлер. Москва, 1942 год.

Все смешалось, свобода обернулась неволей, правда — ложью, надежда — отчаянием. День стал ночью, ночь освещена пожарищами и блеском фальшивого золота. Вседозволенность разрушает основы жизни, которой худо-бедно правил запрет на зло. «Свершилось! Все нынче дозволено. С «нет» снят крепкозапястной рукою запрет». Привлекательный социальный эксперимент разбудил в людях дремавшее звериное начало и вверг мир в кровавый хаос.

Вершина — в заре, а долина во мгле. 

День, к людям спустившись,

погиб на земле.

В пыли его кости, и нем он, и слеп… 

Стал хлеб — словно камень,

а камень — как хлеб.

Во всем этом мраке и ужасе Маркиш от начала и до конца поэмы проводит два образа надежды: нарождающийся день и новорожденное дитя. И утверждает, подчеркивает с болью провидца: эта надежда не для него, он лишь наблюдатель, он обречен. «Конец ли, начало пути и труда — но мне здесь ребенком не быть никогда». А в долине, где предстоит расти новому поколению, торжествует разбой и обман: «Ребенок бежит, и звенит его крик: в долине ему недовесил мясник».

Иначе и быть не могло. Новые властители с их варварскими представлениями о чести и совести строят мир для себя и по себе, они перековывают орала на невольничьи цепи, перемеривают метры и переливают гири.

— Здесь новые гири отлили. Ну что ж! 

Платили червонцы, а стоило грош.

Но мало металла и камня. 

И вот Старинные гири пошли в оборот.

И годы прошли незаметно, как дни, —

И стерлись, и вес потеряли они.

Никогда еще обман не вел людей к свободе. Ложь порождает новую ложь, долина тонет в ней, как в болоте: «Чьи гири? Кто взвешивал? Лжи торжество! Кому здесь пожаловаться? На кого?» Некому и не на кого. Долина погружается во мрак смерти, и свободному Сорокалетнему человеку здесь нет места. «Так где ж твоя боль? Тебя нет среди нас. С ребенком к тебе поднимусь я сейчас».

Маркиш готов взять на себя вину за то, что творится в гиблой долине. Ведь он видел, с чего все это начиналось — но не предугадал, не воспрепятствовал. И поэтому

— К тебе я пойду через силу, с трудом, 

Нагруженный, отягощенный стыдом.

Тебя я не встречу и кладь не сниму, 

И там, у вершины, позор свой приму.

Перец Маркиш с женой Эстер и сыном Давидом Черновцы. 1946

Я отношусь к поколению тех, кто вырос и чудом уцелел в той долине. И у меня есть право свидетельствовать: в «Сорокалетнем человеке» Перец Маркиш был провидцем — бесстрашным и бескомпромиссным.

Царь Соломон, рассказывают, был мудрым человеком. Поэтому он решил, что камни воздвигнутого им Храма не вечны: время их источит, расколют враги. Лишь Слово не подвержено коррозии и разрушению. И вот появилась «Песнь Песней» и «Книга Экклезиаста», пережившие и Соломона, и Храм, и само Время.

Перец Маркиш ничего не сложил из камней. Он написал «Сорокалетнего» и остался жить после смерти.