Алла Иошпе: Музыка в отказе

Скончалась известная советская эстрадная певица Алла Иошпе, желание которой жить в Израиле стараниями КГБ обернулось творческой трагедией. Ей было 83 года

В 2013 году журналистка нью-йоркского издания «Русский базар» Зоя Мастер взяла интервью с народными артистами России Аллой Иошпе и Стаханом Рахимовым. Предлагаем его вашему вниманию.

— Алла Яковлевна, готовясь к интервью, я удивлением обнаружила, что звание Народных артистов вам было присвоено только в России. В Узбекистане вы – заслуженные. Это действительно так?

— Да, это правда. Но ведь мы практически и не жили в Узбекистане, вся наша творческая деятельность связана с Москвой. Так что быть Заслуженным артистом Узбекистана – уже большая честь.

— Обязаны ли вы кому-то своим успехом? Помог ли кто-то, в начале карьеры советом, наставничеством, протекцией?

— Нет, мы помогали друг другу. Успех пришёл ко мне после «Царевны-несмеяны», а к Стахану — после «Арабского танго», ещё до того, как мы стали дуэтом.

— А сейчас, когда вы – мэтры советской эстрады, приходит ли кто-то за помощью или советом к вам?

— Конечно, и нам очень приятно, что многим артистам важно наше мнение, что к нашим советам прислушиваются. Вообще, слово мэтры нам нравится гораздо больше, чем легенды. Легенды – это что-то древнее, придуманное. А что касается помощи молодым артистам, то мы предоставляем им возможность выйти на большую сцену в наших ежегодных праздничных программах «Алла Иошпе и Стахан Рахимов приглашают». В этих концертах участвуют и признанные мастера: Иосиф Кобзон, Тамара Гвердцители, и совсем молодые, неизвестные ребята. Не хочу показаться нескромной, но проходят эти встречи при полном аншлаге.

— Вам приходилось встречаться с неблагодарностью учеников?

— К счастью, нет. И знаете почему? Потому что мы не ждём благодарности. Я не считаю, что кто-то нам чем-то обязан. Мы делаем добро ради себя.

— Я понимаю. Но, к сожалению, бывает так, что искренняя, бескорыстная помощь не ценится и не помнится. Уверена, что Муслим Магомаев тоже не ждал благодарности от Николая Баскова, прослушав его у себя дома ещё в пору, когда тот был никому не известным вокалистом. А теперь, став «звездой», Басков позволил себе бестактную шутку в адрес действительно великого певца, тем более недавно ушедшего… Мало того, что он, вроде бы не узнал голос Магомаева в записи, но ещё и назвал исполнение бездарным. Конечно, ждать благодарности не стоит, но ведь недаром НЕблагодарность считается худшим из пороков. А когда человеку «сносит голову» от успеха, он об этом забывает. Вы часто выступали с Магомаевым в сборных концертах. Каким он вам запомнился?

— Ой, что вы, это был уникальный по своему таланту и по уровню интеллигентности артист. Он был необыкновенно порядочным человеком. В одной из наших гастрольных поездок совпало так, что концерт Магомаева должен был состояться в том же зале, где наш, но на день позже. Мы попросили импресарио поменять наши билеты с тем, чтобы послушать Муслима, причем, прийти неожиданно для него, — ведь это так приятно, когда вдалеке от дома друзья вручают тебе цветы. И вы знаете, мы были просто покорены тем, как повёл себя Муслим, как он представил нас, как зал аплодировал. Понимаете, это был не просто жест, а высокий поступок. И таким он был во всём – благородным, искренним.

— Хочу спросить вас ещё об одном безвременно ушедшем артисте – Валерии Ободзинском. Ведь именно вы организовали первый концерт памяти Валерия Ободзинского? У вас были с ним какие-то особые отношения?

— Да, это случилось в пору, когда Стахан работал директором и художественным руководителем «Эстрады» Москонцерта. Так что пусть он сам об этом расскажет.

Стахан Рахимов:

– С Валерой мы вместе работали, гастролировали, у нас был один продюсер. Поэтому мы с ним общались довольно тесно, и когда его не стало, мы организовали первый концерт, посвящённый его памяти, в котором приняло участие огромное количество артистов, исполнявших песни из его репертуара.

— Мне кажется, это очень сложная задача, учитывая неповторимый тембр его голоса.

— Да, я распределял репертуар, и получилось так, что для песен «Эти глаза напротив» и «Анжела» не нашлось исполнителей. Тогда нам с Аллой буквально за несколько дней до концерта пришлось записать «Эти глаза напротив», а я спел «Анжелу». И до сих пор эти песни в нашем репертуаре.

— Чем объяснить до обидного недолгую судьбу этого уникального артиста?

— Знаете, Советский Союз – довольно сложная страна, где судьбы артистов зависели от воли одного-двух человек. На телевидении тогда всем заправлял всесоюзно известный Лапин, который к нацменам, а тем более, к евреям, относился довольно негативно. В число отверженных попали и Валера Ободзинский, и мы с Аллой, и Вадик Мулерман, и другие… Но поскольку страна была интернациональная, то существовали официальные представители той или иной национальности: официальный еврей – Иосиф Кобзон, татарин – Ренат Ибрагимов, азербайджанец – Муслим Магомаев, белорус – Виктор Вуячич, узбек – Батыр Закиров, и так далее. А остальных «ТУДА» не допускали.

— Но я прекрасно помню, что Мулерман появлялся во многих телепередачах.

— Сначала появлялся, хоть и нечасто, потом реже, пока не исчез. Определённых артистов не было позволено широко пропагандировать, а если артиста не занимают, это худшее, что может быть. Понимаете, артисты – такие же люди, со своими слабостями, обидчивостью, и не все отличаются силой воли, крепкими нервами. Нам с Аллой повезло, мы были вдвоём. А Валера сломался, да ещё алкоголь, и вот получилось что получилось. Валера потрясающе пел, он был фантастически востребован зрителями, и при этом официального признания не имел. Отсюда многолетняя, глубочайшая депрессия.

— Вы часто смотрите телевизор?

Стахан Рахимов:

— Я не могу смотреть телевизор, особенно концертные программы, потому что мне это напоминает шоу с переодеваниями. Те же артисты поют песни, потом пародируют друг друга, и довольно быстро этот карнавал приедается. Единственный достойный, в смысле качества программ, это канал «Культура».

Алла Иошпе:

– Да, каналов множество, но Стахан прав, редко когда увидишь новую звёздочку. В основном, это 10-20 артистов, участвующих во всех концертах, шоу, конкурсах.

— Раз уж мы заговорили об эстраде, скажите, что, на ваш взгляд, изменилось к лучшему в этом нелегком «лёгком» жанре?

— Мне сложно судить, потому что мы со Стаханом с самого начала нашли свою нишу, да и конкурировать было особенно не с кем. А если говорить о дуэтах, то петь вдвоём – ещё не значит петь дуэтом. Знаете, когда мы ещё были в отказе, но уже поступило распоряжение выпустить нас на сцену, нам устроили прослушивание.

— Чтобы проверить, не потеряли ли форму за восемь лет вынужденного молчания?

— Видимо, так. Когда мы спели, кто-то из комиссии, сказал: «Вы не вместе поёте». И я ему ответила: «Поставьте нас с Рахимовым в разных концах земли, и мы вместе возьмём дыхание». Понимаете, дуэт – это единая философия, одно чутьё, одно дыхание.

— Насколько комфортно вы ощущаете себя на современной эстраде, которая и не эстрада уже, а шоу-бизнес?

— Мы так много времени потеряли в нашей творческой судьбе, что стараемся его наверстать и потому много выступаем. Прошлый год у нас был юбилейным: 50 лет на сцене и в жизни. В Театре Эстрады состоялся наш концерт, который прошёл с таким аншлагом, что даже близким людям негде было сесть. Как выяснилось, даже продавали двойные билеты. Открывая концерт, Гена Хазанов сказал, что когда не хватает мест, это самый большой подарок для театра и артиста. В тот день мы услышали столько приятных слов от наших гостей-артистов, что даже неловко повторять.

— Говоря о ваших «коллегах по цеху», в одном из интервью Алла Пугачёва неудачно пошутила, сказав, что меняет мужей, чтобы её не забыли, как Иошпе и Рахимова. В каждой шутке есть доля правды. Так может, количество публикаций в жёлтой прессе и появлений на всякого рода ток-шоу, действительно прямо пропорционально «градусу звёздности»?

— Во-первых, она не пошутила. А во-вторых, сейчас пошучу я: мы тоже были в «жёлтой» прессе. Представьте, уже после многочисленных юбилейных передач, в том числе «Пока все дома», нам показали журнал (то ли «Все звёзды», то ли как-то ещё он назывался), где на обложке две фотографии и заголовок: « Алла Иоше бросила своего мужа…». Открываем, а там продолжение фразы … ради Стахана Рахимова, и дальше большая статья о нас.

— Ну да, такая завлекающая клубничка, а брошенный муж – это на самом деле Ваш первый супруг, родной брат Алана Чумака.

— Совершенно верно.

— И что, заряжённая им вода, действительно обладает целебными свойствами?

— Я думаю, что вода помогает тем, кто в это верит. Ведь и лекарства не помогут, если нет веры.

— У вас есть какой-то талисман?

— Да, подвеска, кулон звезды Давида – мой оберег. Я в этом убедилась, когда попала в серьёзную аварию на Кипре. В тот день я забыла его надеть. К тому же, мы в тот раз не приобрели медицинскую страховку; подумали, ну что может случиться за четыре дня.

— И вы думаете, кулон предотвратил бы случившееся?

— Кто знает? Но может, минута, которую я бы потратила на то, чтобы надеть цепочку, позволила бы машинам разминуться во времени и пространстве.

— Давайте вернёмся назад. В детстве вы так любили читать, что даже организовали библиотеку для одноклассников. Скажите, эта страсть к чтению не привела к формированию книжного восприятия жизни?

— Да, я всегда любила читать, но я не выросла книжной девочкой в том смысле, что уходила от реальности. Как раз наоборот: у меня сформировался довольно сильный характер, что проявилось во время моего поступления в институт.

— Да, вы поступали в МГУ на психологический факультет. А знаете, что о вас написала ваша однокурсница, ныне доктор психологических наук, Людмила Обухова?

— Люся? Нет, не знаю. А что?

— Она написала следующее: «А вот блестящей Алле Иошпе на вступительных экзаменах туго пришлось: и происхождение не то, и национальность не та».

— Да, она права.

— А что конкретно она имела в виду?

— Да всё очень просто: я набрала 19 баллов, получив все пятёрки и одну четвёрку. Проходной бал был 18, но в списках поступивших меня не оказалось. Когда я не увидела своей фамилии, думала, что умру. И я пошла к ректору.

— Он как-то объяснил эти чудеса математики?

— Ничего он не объяснил. Сказал, что не прошла по конкурсу и предложил сдать экзамены на филологический. Меня без всякой возможности подготовиться, отправили на экзамены. Я снова получила одну четвёрку – по русскому устному, и мне сказали забрать документы. Я ответила – никогда в жизни, я буду учиться. И тогда они сделали дополнительное место, и я поступила на отделение психологии, успешно его окончила, потом защитила диссертацию, стала кандидатом психологических наук.

— По ассоциации с тем, что вы рассказали, приведу отрывок из последнего интервью с недавно ушедшим из жизни Оскаром Фельцманом: «…меня еврейский вопрос никогда не касался…».

— А ничего странного в его словах нет. Дело в том, что песни Фельцмана принимались в любом случае. Кроме того, так совпало, что большинство советских композиторов-песенников были евреями: Фрадкин, Колмановский, Френкель, Шварц, Островский… Если давить одного, надо было давить всех. А кто тогда песни сочинять будет?

— Логично. Вы часто общались с Оскаром Борисовичем, исполняли его песни. Расскажите, каким он был вне официальных встреч и общений с журналистами.

— Потрясающий, трогательный, смешной. Говоришь ему: «Оскар Борисович, это хорошая песня». Он отвечает; «Нет, замечательная», — и все смеются его привычке, соглашаясь, начинать каждую фразу со слова нет. Он написал для нас массу чудных песен, и вообще – это было счастье – общаться и работать с таким талантливым человеком.

— В своих интервью вы рассказываете о восьми годах вынужденного простоя, когда в ответ на заявление о выезде в Израиль, вам запретили выступать. Существует теория, согласно которой, трудности закаляют волю, а удачи – её расслабляют. Вы, как человек, изучавший творческую философию, согласны с такой точкой зрения?

— Нет, преодоление несправедливости, глупости или заведомого предубеждения вовсе не обязательно. Без всего этого можно обойтись. Наоборот, вся эта навязанная борьба за существование нередко ломает людей, а в лучшем случае, забирает годы творческой жизни. Нас часто спрашивают, как мы это пережили. В одной из своих книг я отвечаю на этот вопрос: «А кто вам сказал, что мы это пережили?».

— В те же «невыездные» годы вы организовали у себя дома домашний театр «Music in Refuge» — (музыка в отказе – З.М.) куда приходили такие же, как и вы, отказники и люди, им симпатизирующие. Кто был среди этих людей, и с кем из них вы поддерживаете отношения до сих пор?

— Сами мы не инициировали общение, потому что общаться с нами было опасно. Такое было время. В 79-м Стахан положил свой партбилет, нас объявили врагами родины и партии. Да, к нам приходили такие же отказники – Савелий Крамаров, Владимир Фельцман, Натан Щаранский. Мы им во многом помогали, потом провожали. Они уезжали, а мы оставались.

— Вы хотели уехать из-за болезни, из-за необходимости операции.

— У меня с детства были проблемы с ногой. Сделанные в Советском Союзе операции не помогали. Нужна была операция за границей, и мы подали документы на выезд в Израиль. И что особенно подло, в то время, когда мы сидели в Москве, распродавая всё, что было в квартире, про нас распускали слухи, что мы бедствуем в Израиле, что Стахан там торгует домашним пловом. Мы ведь спали на книжных полках – больше ничего в квартире не осталось. Да, было сложно во всех отношениях, но больше всех, мне кажется, страдала дочка. Она была первокурсницей, отличницей. Её исключили из комсомола, из МГУ.

— А почему вы не уехали, когда это стало возможным?

— Уже было поздно, время упущено. И когда можно было уехать, мы уже здесь начали оживать. Первый наш выезд после почти 10-летнего молчания был в Америку. Нет слов, чтобы описать, КАК нас там приняли…

— Вот в начале нашей беседы вы сказали, что звание заслуженных артистов Узбекистана для вас – честь. Но вряд ли вы забыли, как первый секретарь компартии Узбекистана Рашидов, узнав о вашем решении уехать в Израиль, в ярости сказал: “Рахимов?! Да он у меня скорее на Дальний Восток поедет, чем на Ближний!” Наверное, вы все простили тем, кто лишил вас сцены, если не уехали в конце восьмидесятых?

— Знаете, люди, укравшие у нас годы жизни, прощения не попросили.

— Одна из ваших четырёх книг называется «В городе белой вороны». Белая ворона – это, видимо, ощущение себя не такой, как все. Я права?

— Мы и были белыми воронами.

— Были или ощущали себя ими?

— Да, вы правы, это ощущение таких, как мы.

— Каких таких?

— Людей, которые просто хотели жить, а им не давали, и улететь тоже не позволяли. Хотя сейчас я думаю, это даже хорошо, что не уехали. Но далось это большой кровью.

— Вы и Стахан Мамаджанович – религиозные люди?

— Мы не ходим молиться. Но Бог для нас, конечно, есть. Стахан говорит, что он родился под счастливой звездой. Я рада, что после 50 лет совместной жизни мой муж ТАК говорит.