Так Родину не спасают. Черносотенцы , как липовые патриоты

8 мая 1905 года в Москве основана «Русская монархическая партия». Яркие баталии в Думе, на которых харизматичные друзья власти дают запоминающийся отлуп врагам; многочисленные медиа-ресурсы, финансово подпитанные государством; поддержка силовиков, сотни тысяч членов и популярность в народной среде… Всё это было у широкого движения в защиту престола — черносотенных организаций. И все они растаяли в ноль в течение нескольких лет, и были разгромлены в 1917-м, и исчезли без следа.

Сегодня стоит поговорить о том, чем патриотизм отличается от лоялизма и почему последним нельзя заменять первый. 

Первая русская революция (1905-1907 годов), явно обозначившая кризис Российской империи формулой священника Георгия Гапона «У нас больше нет царя», породила новую волну революционного террора, с которой власти пытались бороться ответным насилием. Пытались, надо отметить, не слишком успешно. Однако реакция на террор последовала не только от властей. Начало XX века в России – это ещё время подъёма ультраконсервативного движения. Революция пятого года сделала его массовым: на пике в различных черносотенных организациях насчитывалось  около полумиллиона членов, в основном крестьян. Для сравнения — в рядах большевиков в то время было тысяч десять-пятнадцать, и это ещё оптимистические подсчёты. Само название движение получило благодаря бойкому перу Владимира Грингмута – основателя «Русской монархической партии» (РМП) и редактора «Московских ведомостей». Получилось примерно как сегодня с термином «ватник» – одни издевались, другие стали с гордостью носить. Владимир Грингмут: «Враги самодержавия назвали „чёрной сотней“ простой, чёрный русский народ, который во время вооружённого бунта 1905 года встал на защиту самодержавного Царя. Почётное ли это название, „чёрная сотня“? Да, очень почётное. Нижегородская чёрная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников».   Неудивительно, что одна из черносотенных организаций в результате и возникла вокруг Грингмута и его газеты, ставшей в результате официальным органом РМП. Процитированный выше отрывок взят из материала «Руководство черносотенца-монархиста». После чего оставалось только созвать собрание и объявить о создании партии. Собственно фраза «защита самодержавия», а также известная формула министра народного просвещения времён Николая I Сергея Семёновича Уварова «Православие, самодержавие и народность» достаточно полно описывают программу цели и задачи РМП и прочих ей союзных организаций, из коих выделялись Союз русского народа и Русский народный союз имени Михаила Архангела. Даже в программе реформ, которую разрабатывал лидер РМП Грингмут, их основой полагалось «неограниченное самодержавие», а также сохранение роли церкви и укрепление сословий. Словом, реформы без изменений. Самый болезненный вопрос – земельный – предлагалось решать повышением производительности труда.

Главными своими врагами черносотенцы именовали революционеров. Остальные враги были уже отшифровкой этого понятия – социал-демократы, либералы, евреи и пр. Стереотипное, а на самом деле карикатурное восприятие черносотенца – «погромщик с топором». Погромы, конечно, имели место (как и террор черносотенцев против революционеров), однако стереотип следует всё же считать историческим преувеличением. Черносотенцы были погромщиками даже в меньшей степени, чем тогдашние революционеры – террористами. Одни насилие одобряли, другие (в их числе Грингмут) – отвергали. Взаимный террор революционеров и черносотенцев, разумеется, имел место, однако был скорее пеной процессов, бурливших в России 110 лет назад. Совсем не это должно занимать нас сегодня. Изощрённый лоялизм 

Черносотенцы имели серьёзную поддержку церкви – уездными председателями Союза русского народа были будущие патриархи Тихон и Алексий, в рядах движения встречались профессора университетов, ему сочувствовали художники Михаил Нестеров и Виктор Васнецов.

Массовость движению обеспечивали крестьяне, пытавшиеся разобраться в бурных политических событиях начала ХХ века; самых активных даже избрали думскими депутатами. Но всё это – во второй половине 1900-х. Всего через несколько лет популярность черносотенных организаций резко сократилась (50-70 тысяч членов в 1916 году), а после революции оно и вовсе самоликвидировалось. И никак (в виде организационной единицы) не участвовало в последующих драматических событиях. Это можно было бы списать на ликвидацию самодержавия как такового: защищать стало некого.

Однако и до революции динамика была негативной. Впрочем, не везде: «...Незадолго до Февральской революции, когда председатель IV Государственной думы М.В. Родзянко попытался обратить внимание царя на растущее в стране недовольство, Николай II показал ему большую пачку телеграмм черносотенцев и возразил: “Это неверно. У меня ведь тоже есть своя осведомлённость. Вот выражения народных чувств, мною ежедневно получаемые: в них высказывается любовь к царю». Диалог председателя Госдумы и императора даёт нам понимание одной важной вещи: сто лет назад в России тоже часто путали патриотизм и лоялизм.

Чем отличается патриотизм от лоялизма Патриот – сторонник своего народа и государства, рассматривающий последнее как инструмент, решающий задачи первого.  Лоялист же – ярый сторонник власти (в случае черносотенства – персонифицированной в фигуре самодержца). Такое отличие не означает, что патриот и лоялист обязательно противостоят друг другу. Однако в большинстве случаев дело обстоит именно так. Патриотизм заключается в том, чтобы противостоять не только угрозам власти, но и неисправностям самого государственного механизма – что предусматривает деятельное гражданское участие в их исправлении. Лоялист же посылает верноподданические телеграммы. И, наконец, главное. Мы уже писали о том, что за полвека до революции власть не сумела ответить на ряд вызовов, ответить на которые было совершенно необходимо. Это и вопрос о земле, и вопрос отношениях труда и капитала, и вопрос о равенстве граждан в правах и обязанностях, и вопрос системного промышленного развития.

Сто лет назад за смутьянами-большевиками стоял проект новой страны, на все эти вызовы отвечавший. «Мы наш, мы новый мир построим» – это была не пустая похвальба. К 1922 году РКП (б) не просто взяла власть, но и контролировала большую часть Российской империи. Через 10 лет – осуществила первую пятилетку и план ГОЭЛРО, в реальность которого, как мы помним, не поверил фантаст Герберт Уэллс. За Временным правительством, а позже и Белым движением такого проекта не было, а имелся смутный план: созвать Учредительное собрание — и пусть оно решает, как жить дальше. За черносотенцами же не было ни проекта, ни плана. А слать телеграммы в 1917 году стало некуда. Наиболее радикальная часть черносотенцев влилась в Белое движение, кто-то погиб, как главный думский поэт, автор сборника «В дни бранных бурь» Владимир Пуришкевич в 1920-м, кто-то эмигрировал, однако большая часть (те же крестьяне) активного участия в событиях не принимала и уж тем более не участвовала в виде отдельного субъекта. Не с чем было. ***

Спустя сто лет после того, как Родзянко и Николай II выясняли, кто более осведомлён о состоянии дел в государстве, мы видим похожую картину: значительная часть медиасферы с упоением отрабатывает «заказ на патриотизм». Но на выходе вместо патриотизма зачастую получается лоялизм. По тем же причинам, что и в начале XX века.   Преследует нас не только это, но и попытки вновь заменить государственничество формулой Уварова – с непременным выражением верности этой формуле. Формула не защищает от смуты и потрясений. Она защищает от осознания угроз, их причин и от проекта развития, по возможности включающего ликвидацию таких причин. В этом и состоит урок яркого старта и блёклого финала черносотенного движения.