ОРДЕНА И МЕДАЛИ

     ОРДЕНА И МЕДАЛИ.

   Максим Максимович (прежде, чем рассказывать о нём, стоит сказать, кто он такой, потому что многих современных читателей сильно интересует человек необыкновенный с необычными поступками, мыслями, чувствами, а если он обыкновенный и с зарплатным рабством, то можно и не читать, к сожалению, и это сильно огорчает автора, персонаж рассказа обыкновенный: полковник Воинского училища в районе Арбата. Возрастом, находящимся на перевале между ссыхающейся молодостью и начинающейся старостью,   со знаком уважения: сильно согнутый в пояснице, которая крепко мешала ему, когда он пытался выпрямиться по стойке смирно перед своим начальником генералом.

Максим Максимович ничем особенным не выбивался из офицерской среды, не обладал командирским голосом, не так лихо щёлкал каблуками при виде генерала, не рубил честь рукой и не рвал голосовые связки: так точно! слушаюсь! Не был карьеристом, очередные звания получал в срок, его не, сколько интересовали повышения, сколько желание постоянно оставаться   в офицерской форме, которое возникло у него с момента поступления в военный институт, после чего он выбросил шитую - перешитую поселковую отцовскую одежду, но, чем меньше времени оставалось до пенсии, тем больше его захватывала мысль, что неплохо было бы выйти на пенсию в очень красивой форме с орденами и медалями, заслуженными на войне, которые он доставал из шкатулки и, разложив на столе, любовался ими и вспоминал, где, когда и за что получил их. Это были горькие воспоминания, но не сломались, выстояли, а если бы сломались? Он приходил с орденами и медалями на службу только в День Победы. Самое большое количество было у него, но сослуживцы безразлично скользили взглядом по его груди и говорили, что ему не стоит идти в первых рядах на параде, он в возрасте, не та выправка, может споткнуться и испортить парад, лучше либо вообще не ходить, сидеть среди приглашенных, либо замыкать последний ряд, потому что вышестоящее начальство любит смотреть только на молодых, здоровых, чеканящих шаг до уровня носа, а последний ряд только шаркает и раздражает. Максим Максимович не противился и ходил в замыкающих. Самой красивой формой он считал генеральскую и мечтал. Мечта вначале туманилась, но время шло, мечта всё более и более прояснялась генералом в образе Максима Максимовича и, в конце концов, так обкрутила его, что куда бы он не шёл, видел себя генералом, где бы не стоял без генерала не обходилось, если сидел обязательно с генералом и даже во сне к нему приходил генерал и говорил, что нужно действовать, и Максим Максимович начал действовать.   Он первым стал встречать своего начальника генерала, провожал до кабинета, открывал дверь,   докладывал о новостях. Вначале генерал недовольно морщился, когда Максим Максимович первым встречал его, это было вынужденное уважение, но потом из – за доброжелательного отношения генерала к нему, которое выражалось в пожатии руки, стало дружеским. После окончания дневной службы Максим Максимович заходил в кабинет генерала и говорил, что намерен поработать ещё. Начальник не имел ничего против. Одно одобрение: Вы старательный офицер, другие должны брать с Вас пример.

   Об этом он говорил на оперативных совещаниях, офицеры нервничали и шептали друг другу, что Максим Максимович подстраивается к генералу, а он не подстраивался и считал свои поступки правильными, которые должный были привести его к задуманной цели. До него доходили слухи о том, что он подлиза, но Максим Максимович не хотел ни с кем спорить, переубеждать. На грубость и колкость тихо отвечал, опустив голову, зачем вы так говорите обо мне, я никому дорогу не перехожу, не подличаю, делаю свою работу и не мешаю другим. Это была правда, но сослуживцы принимали её за бесхарактерность и не умение постоять за себя. Они считали его безнадёжно устаревшим, который интересовал их как развлечение среди рутинных совещаниях, докладах. Им доставляло удовольствие с ухмылкой подходить строевым шагом к Максиму Максимовичу, принимать стойку смирно, отдавать честь левой рукой и орать: здравия желаю, товарищ генерал. Максим Максимович старался не обращать на это внимания, но по его глазам было видно, что ему больно от такого обращения, и он не заслуживает его. «Я такой же, как и вы», - говорил он, но это не производило никого впечатления на сослуживцев. Некоторые офицеры пытались остановить особенно ретивых, но ретивые умолкали на время, им становилось скучно, и они снова начинали атаку, ещё более жестокую, как школьники подкладывали канцелярские кнопки на стул Максим Максимович. Было весело смотреть, как Максим Максимович подскакивал и ойкал. Иногда Максим Максимович готов был сорваться, накричать, но, видя, как сослуживцы сгибаются перед начальством, ощущал в душе к ним жалость, смешанную с грустью. Офицеры завидовали Максиму Максимовичу, который смущался, покрывался красными пятнами, когда генерал хвалил его, но не в радость была ему хвала, она являлась ещё одним поводом «пошутить». Он чувствовал себя предметом для развлечений.

   Однажды Максим Максимовича вызвали к генералу. Он не знал, зачем и заволновался. Офицеров обычно вызывали для распекания. Такое было правило у начальника: распекать кого – нибудь каждый день, чтобы не застояться, пошалить нервами и держать строгий порядок, а держать его можно было только нагоняем. Для генерала было не важно виноват или не виноват, но взбучку получи, доведи её до остальных, пусть знают никакого спуска никому. Это была не сумасбродная привычка, а психологический накат. Некоторые офицеры, выйдя из кабинета, недоумённо пожимали плечами, а недоумённо потому, что генерал, предложив сесть, долго и не отрываясь, смотрел на офицера, ничего не говорил, а потом бросал: поняли? Подвергшийся психической атаке выходил с желанием как бы поменьше попадать под жесткий генеральский взгляд, который мог переместиться на погоны, должность и сильно упростить их.

- Поздравляю, - сказал начальник, когда Максим Максимович вошёл в кабинет. – Пришло представление Вас на генерала. – Он протянул руку. – От всей души.

   Максим Максимович зашатался и чуть не упал. Генерал понял, подвинул ему кресло, усадил, открыл сейф, достал бутылку коньяка «Наполеон», небольшие рюмочки, разлил и одну протянул Максиму Максимовичу, который хотел сказать: не пью, но рюмку подносила не простая рука, а начальственная.

- Я тоже чуть не упал, - сказал генерал и засмеялся. - когда мне сказали, что представлен к генералу. Да Вы успокойтесь, возьмите себя в руки, вам ещё пригодиться здоровье. Никто Вас не увольняет, а наоборот поощряем. Через некоторое время я Вам и должность новую дам. Вы скажите офицерам и пригласите их на небольшой фуршет. Отличное событие, Максим Максимович. -   Максим Максимович даже вздрогнул. Его назвали по имени и отчеству. - Вы знаете – я рад. Ваше поощрение это плюс для нас. Не забывают. Можете идти домой и готовиться к завтрашнему.

   Выйдя из кабинета, Максим Максимович попал в толпу заинтригованных офицеров. Максим Максимовича никогда не вызывали к генералу, а тут вызвали. Что - то особенное. А что?

- Пил с генералом коньяк, - может быть, в первый раз за службу резко и с нажимом ответил Максим Максимович. – Генерала присвоили. Завтра приглашаю на фуршет.

   На следующий день поздравить его никто из офицеров не пришёл. Одни сослались на большую занятость, другие на спешную командировку, третьи на болезнь. Словом, остался Максим Максимович без поздравлений.

   Некоторое время офицеры Максима Максимовича в качестве генерала не воспринимали. Втихомолку цедили: выскочка, хотя понимали, что никакой выскочкой он не был. Обстановка разрядилась, когда Максим Максимович получил новую должность. Генерал умел держать слово. Офицеров словно подменили. Прекратились всякие «шутки», которые создавали порой нестерпимую для Максима Максимовича ситуацию, и ему хотелось бежать. Отсутствие их даже немного расстраивало его, так как раньше они отрывали его от чувства одиночества. Был общий отдел. Сослуживцы, разные разговоры. Жизнь не свёртывалась в комок, а сейчас свернулась. Отдельный кабинет, что в нём: стены, потолок,.. Душно. Он выходил в коридор, но и в нём было душно. Лейтенанты, капитаны, майоры… А если проще. Не лейтенант Карпов, а Иван Семёнович, не майор Русин, а Фёдор Фёдорович, не эй лейтенант, эй майор…… Он стал внедрять свою систему. Офицеры вначале относились к ней настороженно, но потом, видя бесхитростное поведение Максима Максимовича, распахнулись. Подобрались даже к генералу, который выразился чётко и кратко: а что неплохо.

Генеральство Максима Максимовича взбунтовало и жильцов дома. Словно вихрь промчалось известие «В доме появился генерал». Раньше почти никто не знал его и не общался за исключением сурового дворника с красным лицом, просившего на выпивку, который каждый раз, получив деньги, спрашивал: ты в каком доме живёшь, как тебя зовут, я тебе завтра долг верну. Долг забывался, как забывался и Максим Максимович. Сейчас в друзьях оказались все жильцы. Он попал в центр разноголосой толпы, которая вдруг прозрела от одного слова: генерал. Повалили с просьбами помочь, заступиться, наказать, подписать прошение…Генерал! Он всё может. Ворох бумаг, который громоздился в прихожей, каморке, на столе. Натащили спиртных напитков. Соседка, жившая рядом, вдруг обнаружила родство прадеда Максима Максимовича с её прадедом и даже предложила помощь. Мундир был несколько широковат, и Максим Максимович тонул в нём, но соседка сказала, что это дело поправимое. Она имеет знакомую швею, которая может бесплатно для него сшить любой мундир. Какой хочешь: лейтенантский, капитанский, маршальский и даже президентский. Сейчас разрешено шить какие – угодно мундиры, кому угодно и носить, что угодно. Она приводила в пример незнакомого Максиму Максимовичу сантехника Захарыча, который самостоятельно сшил маршальский мундир и ходит в нём на работу. Даже имеет удостоверение с печатями, что он настоящий, а не какой – нибудь маршал, командовавший во время войны тысячами войск.

   Время шло и однажды вечером Максима Максимовича словно подтолкнули выйти. Надев генеральскую форму с медалями и орденами, он пошёл к Арбату. Весёлый, шумный и торговый с орденами, медалями, поблёкшими пилотками со звёздочками, солдатскими прострелянными гимнастёрками и покупателями - иностранцами, Продавались честь и совесть погибших чьих - то сыновей, отцов, дедов. Рвалась от воспоминаний болью душа Максима Максимовича. Как наяву видел редевшие ряды солдат, шедших в атаку, пулемёты и автоматы косили, выбивали одного, другого…, но они шли, шли… Максима Максимовича облепили и, тыкая в грудь, захрустели долларами. Это был всеядный рынок, уничтожавший память. Всепожирающее воспоминания чудовище, поселившееся в душах. Оно было с одним туловищем, но с бесчисленным количеством голов. Ему стало не по себе, он понял, что лишний, но что он мог сделать. Максим Максимович находился в толпе, которая тянула к нему руки, чтобы содрать всё, что продавалось, а продавалось всё. Радовали только песни Окуджавы, но и они были бессильны остановить рыночное нашествие. Дорогой домой он старался подавить в сознании образ арбатского монстра, а он шёл следом и настиг его возле подъезда в виде троих выпивших парней, который, взявшись за руки, окружили его, потолкали, словом поизмывались.

- А генерал, - орали они. – С медалями и орденами, а они сейчас дорого стоят.

   Максим Максимович почувствовал, как с него срывают медали и ордена, он стал защищаться и попытался убедить, что это его завоёванные медали и ордена, но в ответ услышал: наши, общественные, принадлежат всем, а потом удар в висок. Он с трудом добрался до квартиры и, не раздеваясь, лёг на диван. Ночью Максим Максимович вскакивал, вскрикивал, ему снилось, что он попал в какое – то индейское племя, мужчины которого скальпировали его голову, снимая с неё куски кожи вместе с волосами, а ордена и медали вещали на шею в качестве амулетов.

   На следующий день Максим Максимович пошёл в полицию и написал заявление об ограблении, но там повели себя странно. Вызвали врача, который, как понял Максим Максимович, оказался психиатром, он внимательно осмотрел его, попросил дохнуть в пробирку, пошептал полицейским и вышел. Прочитали заявление и спросили, а зачем пришёл в полицию, что других мест не нашёл. Как что, так сразу и в полицию. В городе полно развлекательных мест: кафе, рестораны… Красивые женщины, с которыми можно провести приятно время, музыка, танцы, а что в полиции? Столы, стулья, двери. Повели взглядом на дверь, но Максим Максимович не среагировал. А клетки, в которых держат подследственных.. Большие. В них можно посадить сотню таких, как Максим Максимович. Снова повели взглядом и снова прокол. Крепким мужиком оказался Максим Максимович. Он ни на что не обращал внимания только на заявление, говоря, что в нём всё написано. Написано то написано, но как он может доказать, что ему обязательно нужно идти в полицию, что его ограбили, а свидетели есть? Свидетелей не было, есть документы об орденах и медалях, ему пояснили: свидетелей нет, а документы, да сейчас можно какие - угодно документы сделать. Ищите свидетелей и тех, кто якобы Вас ограбил, когда найдёте, приходите с ними к нам, а без них мы Вам ничем помочь не можем.

   Подходя к дому, Максим Максимович увидел избивших вечером его парней. Мелькнула счастливая мысль: извиняться пришли, поняли, что неправы и ордена, и медали принесли. Ошибся. Его снова взяли в кольцо и стали бить ногами, приговаривая: так ты ещё и в полицию ходишь, на нас жалуешься. Соседка увидела его лежащим на земле и вызвала скорую, но она ничем уже помочь не могла. Максим Максимович едва шевелил губами, водил рукой по груди, но на разорванном кителе ни орденов, ни медалей не было. В его глазах не было боли, злобы, мести, а вопрос: почему? что же происходит с нами? Два здоровенных санитара, заметив, что Максим Максимович дёрнулся и затих, уложили его на носилки и торпедой запустили в кузов. Остался Арбат без Максима Максимовича. Он был похож на облако, которое, теряя свои черты, постепенно тает в небе.

   С тех пор на Арбате пошли слухи, что каждую ночь появляется генерал, у которого разорван китель на груди и вежливо спрашивает у прохожих, не видели ли они его медали и ордена. Прохожие смеялись, говорили: нашёл, что искать, да плюнь на них, зайди в любую мастерскую по металлу, там тебе таких орденов и медалей наделают, которые никто и никогда не видел и в любом количестве.