СТРАШНО

Если б мы могли вернуться в прошлое и пройтись по посёлку Хорошее, который и сейчас имеет такое же название и расположено у подножья меловых бугров в области NN, мы бы увидели низкорослую хатку – мазанку, но в прошлое не зайдёшь, оно на кладбище в огромном мраморном памятнике. Если его снять, под ним никакой могилки не обнаружится. На памятнике фотография и надпись Иван Семёнович Назаров.

Мелкий мужик без правой руки. Отсекли на гражданской войне. Тихий, смирный, безотказный на помощь и ловкий. Научился скоро и мастеровито работать одной рукой.

- Семёнович, - кликнут на одном конце посёлка.

- Тут я, - отзовётся на другом.

Словно из воздуха выпадал Иван Семёнович с ящиком, в котором находился инструмент и с пилой на плече. Хатки старели. Хозяин не всегда мог справиться сам, а с Семёновичем дело кипело. Нужно было накинуть крышу, подправить фундамент, обновить порожки - накидывалось, поправлялось, обновлялось.

- Что ты всё за так делаешь? Мы можем и чарку поставить, и грошами заплатить.

- Не за так. А посёлок называется Хороший, и всё в нём хорошее должно быть.

Посельчане его уважали за помощь, трезвость, рассудительность в житейских делах и говорили.

- Мужик. Деловитый и стоящий. За нашу власть бился. Такой не предаст и не продаст.

Такое мнение держалось до прихода немцев в посёлок. А до этого он отбивал пороги военкомата.

- Иван, - говорил военком, когда Иван Семёнович наседал на него: отправьте на фронт, - как же я тебя отправлю. У тебя одна рука. Винтовку толком держать не сможешь.

- У меня левая за двух рук работает. Гранату могу бросать, копать окопы и кричать «Ура», - военком закрывал уши, потому что Семёнович не словами отделывался, а поступком.

Не взяли.

Пришли в посёлок немцы. Посельчане ахнули, когда увидели Ивана Семёновича в полицейской форме. Сказать ничего не сказали, но пошептать пошептали: сука фашистская. Недолго задержались немцы. Бежали, когда с бугров красноармейцы покатили, а Иван Семёнович остался. Вышел встречать и встретил…

Допрос.

- Что же ты (и матом, матом) не бежал с немцами.

- Нельзя было мне бежать.

- Это почему нельзя (и руками, и ногами). Остался, чтоб тайно служить фашистам.

Иван Семёнович кровью харкает, а его хрясь и хрясь. Он руку поднимает, чтоб прикрыться, а его под кулак.

- Ты на советскую власть руку поднимаешь?

- Да не поднимаю я руку на власть.

- Как так не поднимаешь. А ну зовите мужиков и баб правду будем выяснять.

Собрались посельчане. Пошёл опрос.

– У него полицейская форма была?

- Была.

- Он её надевал?

- Надевал.

- По посёлку в ней ходил?

-Ходил.

- Видишь ( и по рёбрам, по рёбрам). Они же не слепые, правду говорят, своими глазами видели тебя в полицейской форме. Немец её на кого попало даром не нацепит.

Соглашались. Немец мужик хозяйственный. Даром не нацепит.

Славно поработали над Иваном Семёновичем. Хотели даже левую руку отстегнуть, да нашелся один умный: государству лагерники нужны.

Отсидел Иван Семёнович восемь лет в лагере, говорил каждый день, что весточку ждет, и всё утрясется, а весточка так и не пришла, после полной отсидки подался в посёлок.

Сошёл на своей станции и соседа встретил. Думал, поприветствует сосед, и сосед поприветствовал: погань фашистская ты. Понял Иван Семёнович, как раньше было, так уже не будет. В лагере над ним охранники потрудились. Чуть ли не вполовину согнули. В посёлке мужики и бабы - над хатою. Словно ураган пронёсся. Поднял мазанку вверх, а потом обрушил на землю. Устоял Иван Семёнович. Обустроился. Тепло. Непогода налетит, а внутрь пробиться не может. Поправил одну беду, а после неё другая нахлынула. Отвернулись посельчане. До прихода немцев «Семёнович, посоветуй, подсоби…». Сейчас, что от мужиков и баб пошло, то к мальцам пришло: полицай, полицай, жрал фашистский каравай.

Мужики, как напьются, так и к его дому.

- А ну выходи. Говорить будем. Почему в полицаи пошёл?

- Нужно было. Ещё оправдают меня. Вот увидите. Бумаги имеются, что я честным человеком был и на немцев не работал. Только вот они где – то затерялись. Не могут найти. И тех людей, которые сказали мне, чтоб я остался в посёлке, в живых нет. Я и так невинно восемь лет отсидел.

Мужики на силу не скупились. Уходили довольные, а Иван Семёнович оставался лежать на земле.

Затравили. Проходу не давали. Задыхаться стал. Невмоготу жить. Умрёт, а хоронить никто не будет. Сгниет в хате. Душа опустошаться начала. Смерти просила. Задумался он, какой же дорогой на тот свет уйти. Надумал. Обложил хатку по фундаменту соломой, связал верёвкой ноги, поджёг и, когда пламя разрослось, в огонь бросился. Пепел ветер разнесёт.

На следующий день узнали посельчане, что Иван Семёнович сжег себя вместе с хаткой. Опечалиться – не опечалились, а встревожится - встревожились, так как через пару дней некоторые мужики и бабы стали утверждать, что ночью по улицам бродит мужик с факелом, очень похожий на Ивана Семёновича и грозится поджечь посёлок.

Написали посельчане выше и попросили, чтобы в посёлок приехали те, которые полицая Ивана Семёновича допрашивали. Жив он. По посёлку ночью бродит в виде призрака в полицейской форме и собирается сжечь посёлок, чтобы отомстить. Приехали. Ночью походили по улицам. Никого. Утром собрались в поссовете.

- Так говорите, что призрак бродит с факелом (и матом, матом)

- Грозится вас поджечь (и ногами, и руками).

- Слухи некачественные распускаете и панику наводите (и по рёбрам, по рёбрам).

Отработали и уехали.

А история с Иваном Семёновичем прояснилась следующим способом. Бумага пришла в поссовет, а нашёл её маляр, когда чистили и обновляли самое властное здание в городе. Маляр споткнулся о толстую пачку. Взял домой, чтобы печку растапливать. Когда стал в огонь бросать, случайно прочитал несколько листов и отнёс начальству.

- Так ты государственные бумаги хотел сжечь, - заявили ему.

И на бывшее место Ивана Семёновича. Бумаги почитали. Почесали затылки. Малость промахнулись. Оправдали Ивана Семёновича. Подпольщикам помогал.