Я прошел тридцать тюрем". О судьбе писателя Алексея Черкасова

• Марина Аронова

<hr class="title-line"/>

Алексей Черкасов, первый арест

2 июня 1915 года, 105 лет назад, родился писатель Алексей Черкасов, автор трилогии "Сказания о людях тайги". Он прошел тюрьмы и лагеря, а затем и карательную психиатрию. Выбраться из репрессивных жерновов писателю помогла влюбившаяся в него цензор НКВД. Об этом и прочих перипетиях судьбы Черкасова в интервью Сибирь.Реалии рассказала его дочь Наталия .

"Я прошел тридцать тюрем: Пресновка, Петропавловск, Омск, Челябинск, Златоуст, Уфа, Сызрань, Москва (Бутырки), Москва-Пересыльная, Ярославский специзолятор, Рыбинск, Рыбинская-Пересыльная, ГУЛАГ. Потом был путь обратно… Я повидал отбросы человеческие всех рангов и степеней. Но не стал ни вором, ни убийцей, ни моральным уродом только благодаря вере в свое высшее предназначение". Это слова Алексея Черкасова, автора знаменитых романов "Хмель", "Черный тополь" и "Конь рыжий". Трилогия "Сказания о людях тайги" принесла писателю большую известность в СССР, его книги переводились и на иностранные языки.

"В Москву. К Горькому"

Алексей Черкасов родился 2 июня 1915 года в деревне Потапово – такой бедной, что в годы коллективизации в ней не удалось отыскать ни одного кулака. Шла первая мировая война, и отец писателя Тимофей Черкасов как раз в год рождения первенца попал в румынский плен. Семье было известно о его судьбе лишь то, что значилось в официальном уведомлении – "пропал без вести". Поэтому воспитанием внука пришлось заняться дедушке, Зиновию Черкасову. Его прадед, поручик Алексей Черкасов, младший сын барона Ивана Черкасова, был участником восстания декабристов. Его лишили чинов и звания, сослали в Сибирь, где он отбыл каторгу и обзавелся семьей. А получив разрешение вернуться, уехал служить на Кавказ в звании рядового, чтобы вновь получить дворянский титул. Оставленной Черкасовым семье досталась в наследство лишь звучная фамилия.

В годы революции "князьям", как дразнили Черкасовых в деревне, пришлось нелегко. В 1917 году Тимофей Черкасов вернулся с фронта, но вскоре ушел из семьи. Матери Евдокии не под силу было одной поднимать детей. Чтобы они не умерли от голода, она отвезла Алексея, его сестру Анну и младшего брата Николая в Курагинскую коммуну "Соха и молот". Сдала на воспитание, даже не подумав о том, что нужно оставить документы. В интернате рослому Алексею написали, что он 1912 года рождения, так он в секунду повзрослел на три года.

"Окончив 7 классов, Черкасов поступил в Красноярский агропедагогический институт. Как выяснилось годы спустя, когда отец решил восстановить свидетельство о рождении, он стал студентом не в 17, а всего в 14 лет", – рассказывает Наталия Черкасова.

Осенью 1930 года часть студентов старших курсов решили отправить в деревню – проводить коллективизацию и бороться с кулачеством. Отучившись в институте всего два года, Черкасов вновь попал в родной Даурский район. И хотя об агрономии он имел весьма смутное представление, райком комсомола направил его работать агрономом в Шалоболинскую МТС. А директор МТС тут же назначил Черкасова "агрономом по тракторам". О том, "что есть машины, которые в сто раз сильнее кобылы", молодой специалист узнал впервые. Всему пришлось учиться на месте.

– Отец всегда находил время, чтобы писать. Работая агрономом в Каратузском районе, он встречался со старообрядцами, будущими героями трилогии "Сказания о людях тайги", – говорит Наталия Черкасова. – В 1934 году, девятнадцати лет от роду, он дописал свой первый большой роман "Ледяной покров", зашил рукопись в кусок холста и отправил по почте в Москву, так и написав – "В Москву. Максиму Горькому". В это сложно поверить, но письмо дошло до адресата. Госиздат пригласил никому не известного автора приехать в Москву и продолжить работу над романом. Отец, недолго думая, вскочил на жеребца и поскакал на железнодорожную станцию Абакан. Положил под седло записку "Вернуть на МТС", сел на первый проходящий поезд и отправился в Москву. Ехать нужно было две недели, а у него с собой был только кусок сала, буханка хлеба и еще одна рукопись, которую он успел написать, пока ждал ответа из столицы.

Алексей Черкасов, 1934 год, Москва

Москва встретила гостя не слишком радушно. Неделю ему пришлось бродяжничать, голодать, ночевать на скамейках в саду Баумана. Судьба Черкасова волшебным образом переменилась лишь после того, как ему удалось переговорить с Горьким. Того чем-то зацепила история сибиряка, и он поселил его в полуподвальной комнатке в своем особняке и препоручил заботам сотрудника Госиздата Ильи Груздева, который взялся дорабатывать с ним роман "Ледяной покров".

Черкасову даже выдали аванс за будущую книгу. Столичная жизнь опьянила Алексея, он потерял осторожность. Когда его попросили заполнить очередную анкету, на вопрос о происхождении Черкасов возмущенно ответил: "А какое это имеет значение? Речь идет о моем романе, а не о моем происхождении". И неосторожно добавил: может, я генеральский сын. После этого отношение к молодому дарованию резко переменилось, пришлось спешно покинуть столицу.

– Оставшихся денег хватило только на дорогу до казахского города Петропавловска. Там Черкасов обратился в областное земельное управление и был назначен агрономом-механиком в станицу Пресновка. Он изъездил весь Казахстан, бегал от басмачей, изобретал комбайн – и все время писал новый роман "Мир как он есть", – говорит Наталия.

Персидский шпион пересекает Дарданеллы

Наступил 1937 год. 5 ноября в Пресновке начался суд над секретарем райкома Василием Конюховым. Врагом народа объявили отца пятерых детей, бессребреника, человека, пользовавшегося репутацией безукоризненно честного.

– Черкасов очень хорошо знал Конюхова и не мог смириться с такой несправедливостью, – продолжает Наталия Черкасова. – Он вышел на трибуну и заявил на весь зал, что происходит нечто возмутительное: враги народа судят настоящих друзей народа. А потом начал один за другим публично разносить факты обвинения, выдвинутые против Конюхова. Договорить ему не дали, вытолкали прочь. А 12 ноября пришли и за ним самим. Так отец попал в мясорубку в самом начале репрессий.

Руководил арестом начальник Пресновского районного управления НКВД Фролов. Он зверски избивал Черкасова, требуя немедленного признания. Все рукописи, записные книжки, черновики были изъяты. Так погибли уже готовый роман "Ледяной покров", повести "Зосима Осадченко", "Казак Рашимбаев", "Его глазами, или На пасеке", почти дописанный роман "Мир как он есть".

Черкасова бросили в общую камеру, забитую арестантами. Каждую ночь кого-нибудь вызывали на допрос. Если говорили "С вещами!" – остальные понимали, что больше они его не увидят.

Следствие по делу Черкасова вел сам Фролов. Он требовал, чтобы арестованный признался, шпионом какой страны он является. Потерявший силы от голода и побоев Черкасов понимал: ему лучше назвать какую-то страну, иначе забьют до смерти.

На очередном допросе Фролов процитировал Черкасову строки из его же собственного стихотворения: "Дарданеллы. Из моря в море Проплывем кораблем…" и потребовал рассказать, где эти самые Дарданеллы, в какой стране написаны строки. Робкие объяснения, что это стихи, их нельзя понимать буквально, слушать не желал. Тогда Черкасов смутно припомнил, что Дарданеллы – это, кажется, в Персии. И Фролов заставил его подписать протокол с чистосердечным признанием в том, что он персидский шпион.

Больше Черкасова не допрашивали, перевели в тюрьму Петропавловска. Камеры там были забиты настолько, что приходилось спать стоя. В таких условиях "персидский шпион" провел два месяца.

"Пьяный хирург вырезал аппендицит и при этом курил"

Решением суда Североказахстанской области от 30 декабря 1937 года Черкасова приговорили к 10 годам заключения. По этапу отправили сначала в Москву, а оттуда в Рыбинск на строительство гидроузла Волго-Донского канала.

– Больше всего отцу запомнились не бытовые условия, а люди, которых он встретил на этой стройке – колоритные, сильные, несломленные. Он порой утешал себя тем, что если бы не был осужден, то никогда бы не встретил людей такого масштаба. По вечерам Черкасов пересказывал невольным товарищам по несчастью свои романы. Постепенно заслужил авторитет. Ему выделили в бараке отдельный уголок, чтобы можно было писать. Отгородили занавеской кусок камеры, нашли бумагу и чернила, по возможности освобождали от работ – лишь бы писал. Там, в лагерном бараке, отец начал работать над пьесой "За жизнь". Но, конечно же, куда чаще ему приходилось писать бесконечные прошения и письма для заключенных.

В октябре 1938 года Черкасова отправили работать в карьер. Там зэки вручную, обычным кайлом, дробили камень в лютый мороз. Черкасов продержался в таких условиях всего 12 дней и слег. В больнице, перед выпиской, по примеру многих, решил притвориться, что у него гнойный аппендицит. Легче было перенести операцию и лежать в тепле, чем снова вернуться в карьер, фактически на верную смерть.

– Когда я маленькая жаловалась, что у меня болят гланды, папа всегда говорил, что это ерунда, – вспоминает Наталия Черкасова. – Он рассказывал: "Вот мне пьяный хирург вырезал аппендицит и при этом курил. Никакой анестезии, разумеется, не было. И ничего – через неделю все зажило, как на собаке".

Из больницы Черкасова отправили в Рыбинскую пересыльную тюрьму. Там он решил испробовать еще один "проверенный" способ – притвориться сумасшедшим.

Бывалые зэки говорили, что это единственный путь к свободе. Черкасов начал имитировать помутнение рассудка. Его пять раз сажали в карцер, но потом все же отправили на обследование в психоневрологический диспансер.

Наталья Черкасова

– Отцу повезло: он попал к умному и понимающему врачу. Тот посоветовал перестать притворяться – иначе могут на всю жизнь упрятать в сумасшедший дом. И написал в карте какой-то диагноз, которого отец так и не увидел. Сказал лишь, что с таким диагнозом можно жить и даже надеяться на свободу. Благодаря помощи этого врача отца отправили из тюрьмы назад на участок и освободили от тяжелых работ. А в сентябре 1939 года ему сообщили, что дело в его отношении решено пересмотреть. Почему было принято такое решение, он так и не узнал.

Два месяца Черкасов шел по этапу, чтобы снова оказаться в камере Петропавловской тюрьмы. Лишь в начале 1940 года его впервые вызвали на допрос. Как выяснилось, следователь Фролов не знал, что никакой Персии уже не существует, с 1935 года есть лишь Иран. А значит, быть персидским шпионом Черкасов ну никак не может. Обвинение начало разваливаться.

– Впервые появилась реальная надежда выйти на свободу. Но шли дни, недели, а никаких новостей так и не было. Тогда отец объявил сухую голодовку. Сидеть без воды и пищи пришлось не раз. В одну из голодовок он выдержал пять суток всухую, после чего его перетащили в лазарет и начали кормить искусственно, через зонд. Здоровье было подорвано, зато 10 февраля 1940 года отец получил долгожданное известие – он свободен! 19 февраля его выписали из больницы.

"Самые дорогие деньги"

Произошло неслыханное: Черкасова не только оправдали по всем обвинениям, но и выплатили денежную компенсацию за то время, что он провел в тюрьмах и лагерях – 18 тысяч 365 рублей, зарплату агронома за годы заключения. Но для Черкасова намного больше значили другие деньги. "Я увидел, как в самых невероятных условиях человек тянется к добру и убить в нем все человеческое невозможно… Когда я первый раз освобождался из заключения, зэки насовали мне из скудных своих сбережений 150 рублей на дорогу. Это были самые дорогие деньги в моей жизни", – вспоминал писатель через много лет.

Когда началась война, Черкасов поехал в Москву и подал документы в Академию моторизации-механизации РККА имени Сталина. А пока ждал решения о зачислении, пришел с романом "Мир как он есть" к Александру Фадееву, на тот момент занимавшему должность секретаря президиума Союза писателей СССР. Черкасов рассказал, кто он, как оказался сначала в тюрьме, а потом на свободе. Фадеев отнесся к сибиряку с участием, взял почитать рукопись и даже поселил у себя на квартире – жить тому было негде.

Военная карьера Черкасова закончилась, не начавшись. В начале июля он вместе с Константином Симоновым дежурил на крыше дома Союза писателей на улице Воровского: зажигательные бомбы могли вызвать пожар, их нужно было сбрасывать. Началась бомбежка, Черкасов слетел с крыши, получил травму черепа и попал в больницу.

– После выписки Фадеев сказал отцу: раз на фронт идти больше нельзя, поезжай в Красноярск. Там намечается организация отделения Союза писателей. И выдал удостоверение, что Черкасов направляется для работы в Красноярск, – вспоминает Наталия Черкасова.

1943 год, Минусинск, Алексей Черкасов с супругой

Вернувшись в Сибирь, Черкасов впервые за долгие годы смог увидеться с матерью. От нее он узнал, что отца расстреляли в декабре 1939 года. В тот же год как сына врага народа по ложному обвинению в краже осудили младшего брата, 16-летнего Николая. Все, что удалось узнать о его судьбе – что тот дважды пытался бежать из лагеря и оба раза был ранен. За попытки побега ему добавили еще 5 лет.

Из Красноярска Черкасов решил уехать в Минусинск. Пошел в крайком партии и добился назначения корреспондентом в газету "Советская Хакасия".

Записки из сумасшедшего дома

Но 21 марта 1942 года Черкасова уволили с работы, а через несколько часов арестовали. Следователи вновь изъяли все рукописи, ни одной из них вернуть не удалось.

– В абаканской тюрьме отца бросили в камеру-одиночку со следами от пуль на стенах, – продолжает Наталия Черкасова. – В этом каменном мешке, в полном одиночестве, следователь Константин Кислов продержал его 8 месяцев и 14 дней, до 5 декабря 1942 года. Даже просто выжить в таких условиях было невероятно сложной задачей. Окно в камере выбито, отопления не было. Чтобы хоть как-то согреться, днем отец непрерывно бегал, а ночью пытался прижаться к отопительной трубе, на которой намерзали сосульки. Раз в день ему давали кружку воды и кусок хлеба – и все, больше ничего. И при этом отец находил в себе силы дважды объявлять голодовки.

Лишь когда Черкасова наконец-то вызвали на допрос, он узнал, в чем его обвиняют. Нашлись свидетели, которые рассказали: он выключал радио, чтобы не слушать сводки Совинформбюро, а если слушал, то неверно их трактовал. Пораженческие настроения Черкасова подтвердили несколько сотрудников газеты "Советская Хакасия".

С сыном Алексеем, 1953 год

5 декабря 1942 года Черкасова перевели в Минусинскую тюрьму, посадили в одну камеру с уголовниками, которые решили проверить Черкасова на прочность.

"Отец сам потом удивлялся, как ему удалось справиться с шестью уголовниками, – говорит Наталия. – Неизвестно, откуда взялась сила, чтобы отбиться от нападения. Его посадили в карцер на трое суток за драку, зато по возвращении в камеру больше не трогали.

31 декабря 1942 года Черкасова посадили в столыпинский вагон и отправили в Красноярск. А 23 февраля вызвали из камеры с вещами и объявили, что переводят в психиатрическую больницу на улице Вейнбаума.

После тюрьмы сумасшедший дом показался едва ли не курортом. Да, на окнах по-прежнему решетки, палата на 40 человек, зато есть своя койка и подоконник, на котором можно писать. Отдушиной для Черкасова стала возможность писать письма матери.

Но письма из психбольницы тоже подлежали цензуре. Так строки Черкасова попали на стол к девятнадцатилетней Полине Москвитиной, которую недавно сводный брат пристроил на работу цензором НКВД на Главпочтамте. Девушка быстро справлялась с нормой – 800 писем в день, поэтому ей отдавали самые толстые письма, которые не успевали читать другие.

Однажды в руки к Полине попали письма из сумасшедшего дома. Она почему-то решила, что автор – несчастный старик, которому нужно помочь. В письмах тот просил мать прислать ему махорки, и цензор Москвитина решила отнести передачу прямо в психиатрическую больницу.

Полина, 1941 год

"Встречи бывают разные: мимолетные и радостные, оставляющие в душе светлое воспоминание, случайные и быстро забывающиеся… Но бывают встречи неповторимые, неизбежные, роковые… Они, как гром среди ясного неба, ошеломляют вас, выявляют всю вашу сущность и направляют жизнь в определенное русло. Такой была эта встреча 9 апреля 1943 года", – записала Полина Москвитина, впервые увидев Черкасова. Больше всего ее поразило лицо этого человека: "Оно сразу же показалось знакомым, тем лицом, которое повсюду искала… Такое детское, незащищенное лицо, с горькой складкой у чувственных губ".

Их роман развивался сначала в письмах друг другу, потом – во время личных встреч, благо, эту возможность у них не отнимали. Полина сделала все, чтобы добиться освобождения своего возлюбленного. Ей довольно дорого это обошлось: из-за романа с Черкасовым она лишилась работы цензора, рассорилась с родными. И все же своего добилась. Благодаря помощи и заступничеству Александра Фадеева Черкасова удалось вызволить из заключения в психиатрической больнице.

При первой же возможности пара поспешила пожениться. За благословением Черкасов пришел к будущему Святителю Луке Войно-Ясенецкому, который после освобождения из ссылки в Туруханске работал хирургом военного госпиталя. Тот долго не давал благословения на брак.

– Он сказал: "Молодой человек, подумайте. У вас за плечами труднейший путь. А она девочка, ей всего 19. Перед ней такая светлая жизнь. Что вы сможете ей дать?" Отец пришел еще раз. И тогда святитель ответил: приводите, я на нее посмотрю.

Лишь познакомившись с невестой и увидев ее решимость, святитель уступил и благословил этот странный союз. Фактически это было венчание.

Алексей Черкасов и Полина Москвитина сумели построить жизнь, о которой мечтали: двое детей, огромные тиражи романов, над которыми они работали вместе. Но здоровье писателя, подорванное годами лишений, начало ухудшаться. В 1969 году врачи настояли на переезде в Крым.

– В первый же день после приезда в Симферополь они с мамой поднялись к храму Всех Святых и увидели каменный белый крест на могиле. Оказалось, что это могила Святителя Луки. И тогда отец сказал маме: "Посмотри, кто нас сюда привел…" – рассказывает Наталия Черкасова.

1950-е

13 апреля 1973 года Алексея Черкасова не стало – инсульт. Чтобы смириться с утратой, Полина Москвитина носила у сердца землю с могилы мужа и с могилы Святителя Луки. Носила по совету свекрови, матери Черкасова, которая пережила всех своих детей, кроме дочери Анны.

– Отцу было всего 57 лет. Разве это возраст?.. Только сейчас, дожив до 60, я понимаю, как это мало. Как еще хочется жить, работать… И я благодарю Бога за то, что моя мама жива. На 98-м году жизни она каждый день напоминает мне: "Радуйся о каждом денечке", – говорит Наталия Черкасова.