В чём наша идея?

«Больше всего следует опасаться идей, которые переходят в дела», Френк Херберт

Непрост этот разговор об идее для общества, не знаешь, как к нему подступиться. Дело в том, что под идеей этой мы обычно понимаем лишь некую организацию общества, его устройство, его экономический или социальный уклад, или что-то подобное. Всё это очень спорно.

Вот и сейчас – одни тоскуют по советскому строю, по социализму, когда было бесплатное образование и здравоохранение, государство обеспечивало нас бесплатным жильём, и ругают наступивший капитализм. Другие говорят, что ничего бесплатным не бывает, а создано это всё как раз таки нами же, и мы же ещё и благодарить должны, что некоторую часть из этого распределяли «поровну» между нами те, кто у власти находился, распределяли в объёмах и нормах, позволяющих нам функционировать в качестве «производительной силы». Первые говорят об успехах социалистического строя – победа в войне, индустриализация, ведущие места по выплавке металла, добыче угля, человека в космос мы первые запустили. Вторые отвечают, что к войне Красная Армия подошла обезглавленной, а общество – деморализованным вследствие Большого Террора, победа далась нам, в основном, за счёт того, что немцев «трупами наших солдат завалили», результаты наших рекордов по выплавке металла – это кладбища комбайнов, отслуживших один-два сезона и брошенных ржаветь на полях, в городе тоже везде свалки металлолома, школьники его на субботниках собирали, человек в космосе, а на земле жизнь человека – это борьба с дефицитом буквально на всё, стояние в очередях как основное времяпрепровождение. Первые говорят, что мы сейчас чуть ли не первые в мире по количеству долларовых миллиардеров, наживших свои миллиарды «непосильным трудом» и ошарашивающих всю Европу разгулом и тратой сорванного дуриком куша в нашем воровском государстве. Вторым здесь вроде бы нечего ответить, лишь то говорят, что, а как же, мол, в советское время никуда за границу эти деньги таким путём не уходили, все фабрики и заводы работали на всех парах, а ничего не было, вечно всего не хватало, нефть и газ тоже текли за границу – и что мы от этого видели, куда что девалось? А что и было у нас для нас произведено, так качества никудышного, автомобили наши мы теперь вёдрами с гайками называем.

В общем, спор бесконечный. У одних – «идея» в социализм вернуться, у других – чтобы опять туда не попасть. Мало того, что общество разделено, кипит уже этими «идеями», так главное-то, что идеи эти никуда не ведут, не идеи они вовсе никакие, а поводы для споров, для всевозможных революций и контрреволюций, для шараханья нашего очередного между социализмом и капитализмом в поисках «лучшей жизни».

Для разговора дальнейшего, чтобы он взаимно откровенным был, должен я свою позицию обозначить. Не хочу я в тот коммунизм казарменный возвращаться. Я прожил в нём 2/3 своей жизни. Нет, никаким диссидентом не был. Пожалуй, так и наоборот даже. В партии не состоял, но не по идеологическим каким-то причинам, а потому что искусственность во всей этой партийности мне виделась, не хотелось какую-то роль играть, карьеру на этом делать не планировал. Но достижениями всеми нашими искренне гордился – и в космосе, и стройками великими, и спортсменами нашими, и тем, что «в области балета мы впереди планеты всей», и тем, что лагерь социализма такой большой – верна, значит, идея коммунистическая! Конечно, над «вождями» нашими, со всеми их «сиськи-масиськи», от души вместе со всеми смеялся (для молодёжи напомню, что «сиськи-масиськи» – это Леонид Ильич, который уже и ходить-то толком не мог, наверное, и соображать тоже, так слово «систематически» выговаривал, читая речь по бумажке). А уж когда они через каждые полтора в среднем года умирать прямо на посту стали – Брежнев, Черненко, Андропов, когда главы государств зарубежных зачастили к нам на похороны приезжать – а куда от этих, с их кнопкой красной денешься, война-то холодная в самом разгаре была, вот тогда у многих у нас наши смешки были с чувством стыда и позора смешаны.

Когда меня опять в социализм зовут, вспоминаются неизбежно унизительные очереди в магазинах, хамство продавцов, во многом даже и вынужденное – «на всех не хватит! вот за тем гражданином в шляпе очередь уже не занимать! вас много, а я одна!», и эти похороны самоназначаемых вождей из Дома престарелых – так мы тогда называли Политбюро ЦК КПСС.

Ещё раз повторю: никакого антисоветизма у меня тогда не было, и даже то, что называю теперь те очереди унизительными, так ощущение этой унизительности уже потом ко мне пришло, когда ушли мы из того строя. А тогда они воспринимались лишь как некоторое неудобство, с которым приходилось мириться. И так же и со многим другим мирились. Вот с тем, например, что жильё бесплатное людям не только что годами приходилось ждать, а то так и десятилетиями. И не твоё оно было, а государственное. Родственники какие, дети или внуки могли в нём продолжать жить после смерти «квартиросъёмщика» если только они в этой квартире были прописаны, соответственно, лишь при наличии у них права на прописку. О, какое же это великое слово – «прописка»! Знаю случай, когда у наших знакомых умерли пожилые родители, вернее – умер дед, а через полгода, что ли, бабушка тяжело заболела, всё как-то скоропостижно получилось, и знакомые наши, бросив всё, стали срочно оформлять прописку для внука в бабушкину квартиру, иначе она государству обратно отходила. Пришлось каких-то знакомых просить о помощи в этом спешном оформлении. Буквально за какие-то лишь несколько дней до кончины бабушки успели всё оформить. Подобное было сплошь и рядом. Постоянная борьба с государством, с его рогатинами, которыми оно держало нас в подчинении, в зависимости от себя.

А как со сменой места жительства? Ты же квартире не хозяин, не можешь её продать и купить новую там, где тебе хочется. Имеешь право только обменяться. Существовали специальные обменные пункты, которые этот обмен документально оформляли.

Поиски нужного варианта – это довольно-таки наглядная картинка из советской жизни. В определённые дни, по-моему – среда и суббота, около обменного пункта собираются желающие произвести какой-либо обмен. Это несколько сот человек. Целая ярмарка, барахолка. Пишут картонные таблички с условиями обмена, вешают на шею, приделывают к пуговице, или в руках держат, и перемещаются от группы к группе. Такие таблички: «2-х на 3-х, кроме 1 и верх.эт.», «АМЗ на ЧМЗ 1,5 на 2-х», «1,5+2-х на 3-х» и т.д. У нас в городе однокомнатные квартиры почему-то принято «полуторками» называть, поэтому и пишется «1,5». Иногда надписи более подробны, ещё какие-то условия и данные вписываются. В табличке может быть несколько вариантов сразу, или человек держит в руках несколько табличек. Это, видимо, те, кто ищет не для себя, а для кого-то варианты обмена. Сейчас бы их риэлторами назвали, это обычно пенсионеры. Не всегда получается прямой обмен, чтобы условия у обоих менщиков их обоюдно устроили. Тогда начинаются подбираться промежуточные варианты, которых может набираться целая цепочка. В 1984 году мне моя мама, она тогда была на пенсии, помогла найти вариант обмена «2-х на 3-х» с доплатой. Ходила туда как на работу, варианты подбирала. Так там цепочка собралась из 14-ти что ли звеньев. Стоило по каким-то причинам одному звену выпасть, и начинай собирать всё сначала. (Повесть моя, по мере её написания, выкладывалась отдельными главами в интернете. Одна из читательниц мне написала, что вообще-то эти «ярмарки-барахолки» были запрещены. Нужно было подавать свои объявления в обменное бюро, предварительно заплатив какую-то сумму в сберкассе, а они вывешивали их на специальные стенды под стекло, стенды около обменного бюро были установлены. Конечно же, такой порядок поиска вариантов обмена работал плохо, не сравнить с живым, непосредственным общением. Так вот участники этой ярмарки всё время оглядывались: «Участковый не идёт разгонять?». И хотя такое случалось крайне редко, но ощущение, что ты совершаешь что-то государством запрещённое, и это может быть в любой момент пресечено – это было тоже унизительно, запомнилось.)

А ведь бывает же ещё необходимость междугородные обмены производить, и так же вот ищутся варианты через родственников или знакомых, живущих в тех городах, в газетах объявления помещаются, интернета тогда никакого не было. Собственно, и объявление в газету подать было непросто.

В четырёхполосной полноформатной газете частным объявлениям отводился небольшой кусочек на последней странице, всё остальное было занято идеологическими, в основном, материалами. То есть так просто собраться и переехать в другой город ты не можешь, ты привязан к своему бесплатному жилью, принадлежащему тебе довольно таки условно – вроде бы это твоя квартира, ты в ней живёшь, а случись какая ситуация, так её у тебя как собственности-то и нет, не можешь ею распоряжаться, уезжаешь или умираешь – оставляй государству.

Социалистическое государство не любит, когда его граждане от него имущественно и экономически независимы – управлять социалистической экономикой можно лишь имея жёсткую власть и наибольшую зависимость населения от государства. И частнопредпринимательская деятельность поэтому уголовно наказуема. Государство всё на себя берёт – и жильё тебе дать, и работой тебя обеспечить.

Не могу не рассказать о том, как государство обеспечивало нам всеобщую занятость. Без дела не сидели. В 1976 году мы с туристической группой спускались на надувных плотах по речке Юрюзань. Уральская река, горная, сплавная – т.е. по ней сплавлялся лес. Маршрут был рассчитан на 20 дней, вторую половину его мы плыли среди спиленных и сброшенных в воду брёвен. Слышно было как на склонах гор не переставая работают бензопилы, большущие бульдозеры сталкивают спиленный лес в реку.

И вот, километров за 5-7 до впадения Юрюзани в Павловское водохранилище – оно искусственно создано с помощью плотины на реке Уфа, вечером обнаруживаем, что на берегах как-то сконцентрировались стоянки таких же, как мы туристских групп. Обычно-то мы, выбирая место стоянки, отплывали на сотню-две метров и останавливались. А тут все остановились рядом друг с другом. Спрашиваем – в чём дело? Отвечают – затор. Не очень пока понятно, ладно, разбили палатки, переночевали.

Утром пошли на разведку. Я такого никогда не видывал! Река сплошь – от берега до берега и до самого дна – забита брёвнами! Река не из воды, а из брёвен! По этому сплошному массиву можно, наверное, ездить на тракторе. Мы по нему и пошли в сторону водохранилища. Прошли километра три-четыре, видим – посреди реки большой плавучий кран. Берёт впереди себя огромными клешнями-захватами охапку брёвен, переносит их назад, бросает, берёт следующую охапку и т.д. Спрашиваем у машиниста о смысле этой работы. Говорит, что пробирается к водохранилищу уже второй сезон, до чистой воды ещё столько же.

Пошли дальше. В месте впадения Юрюзани в водохранилище, она перегорожена сетью из мощных якорных цепей – по большой воде ходят пассажирские суда на подводных крыльях (тип «Заря»), и для них крайне опасным могло быть столкновение с «топляком» (это бревно, пролежавшее годы в воде, плавает практически под водой, как правило – в наклонном состоянии, один конец близко к поверхности воды). Но сеть не спасает – топляки в водохранилище всё равно попадались. Здесь же плавают такие же плавучие краны, берут из воды брёвна, выволакивают их на берег, бригады рабочих загружают их на железнодорожные платформы. Причём скорость выемки брёвен из воды была, по нашим прикидкам, существенно ниже скорости заготовки и поступления леса.

А там, в верховьях реки лесорубы ВЫПОЛНЯЮТ ПЛАН, получают зарплату за ненужную и вредную (!) работу, борются за переходящие знамёна ударников социалистического труда... Вид этой загубленной реки тридцать с лишним лет стоит перед глазами. Один мой знакомый рассказывал, что такие же реки видел в Карелии.

Мало того, большая часть леса, погруженного на железнодорожные платформы, отправлялась потом на переработку за несколько тысяч километров в северокавказские республики, там из брёвен получали доски и брусья, и эту продукцию везли уже к нам, обратно. На железной дороге тоже простоя не было.

Эти зарисовки о бесплатном жилье и об этой речке решил поместить для молодых читателей. Есть у меня наблюдения, что среди них, практически не заставших те времена, немало таких, у кого какая-то ностальгия по СССР. Вот и посчитал, что раз уж обращаюсь со своей документальной повестью к своим читателям, в том числе и к молодым, то имеет смысл привести сюда эти сюжеты, мною виденные, для расширения характеристики того времени. Можно много бы ещё чего рассказать о «коммунизме», который мы «строили», который как раз таки и был всего лишь схемой общественно-экономической. В основе этой схемы – обобществление средств производства, централизация всей власти, всех её ветвей в руках всесильного Политбюро, «плановое» ведение народного хозяйства, оборачивающееся полнейшим бардаком и в большом, и в малом. Был, например, период, когда по всему СССР неожиданно возник дефицит спичек, что-то в каких-то планах не предусмотрели, торговцы на рынке продавали спички по спекулятивным ценам поштучно, по десятку. Это не война, а 60-е или 70-е годы... Но это была бы уже другая книга.

Реакция на подобные рассказы часто бывает такая: а сейчас что – лучше? И начинают приводить отрицательные примеры нашего времени. Стоп! – говорю я моим оппонентам. Разве же я для того это рассказываю, чтобы сегодняшнюю дурь и ложь защищать? Я к этой дури и лжи, возможно, ещё и более чем вы критичен. Разница лишь в том, что вам они не нравятся, но вы надеетесь, что их ТАМ, в социализме не будет, а я вам говорю: ребята, я там был, там тоже дурь и ложь!

Прошлое – это часть нашего будущего. Ни проклинать его не надо, и ни идеализировать, и, конечно, ни канонизировать. Наше будущее зависит от того, готовы ли мы из прошлого извлекать уроки, или оно лишь будет в какой-то заданной его интерпретации служить для утверждения каких-либо идей.

Не в том идея должна быть, чтобы надеяться на какое-то такое устройство общества, которое автоматом нам всем всё хорошо сделает. Не будет этого НИКОГДА – чтобы автоматом! Чтобы общество было справедливым, надо постоянно за эту справедливость бороться. Справедливым же его можно устраивать вне зависимости от того, управление экономикой осуществляется ли по капиталистическому принципу или по социалистическому, с обобществлением всех средств производства. Пожалуй, что в первом-то случае это-то как раз таки и более возможно, поскольку капиталистический принцип управления экономикой более эффективен и гибок.

Тогда, скажете вы, в чём же задача-то должна быть, в чём идея наша?

Без какой-либо идеи общество жить не может. Вернее так: общество не может жить, чтобы не выдвигать для себя какие-то идеи. Оно объявляет их за истину, следует им. Обычно это следование является для всего общества обязательным, принудительным. Под идеей будем понимать не обязательно идеологию, сформулированную и оформленную в виде какой-то теории, концепции. Это могут быть, например, традиции. Общество при монархическом правлении живёт по монархической идее, и т.п.

Долговременных идей, в наибольшей степени определяющих или могущих определять развитие общества, по моему пониманию и по несомненной моей убеждённости в этом, есть только две. О том, какой я вижу ту идею, которую считаю истинной, разговор будет в конце книги.

А сейчас будем говорить о первой из них, о том, что была идея или идеи, её разновидности, благодаря которым общество могло развиваться, достигать расцвета такого уровня, который и сейчас вызывает у нас восторг и удивление, но потом эти же идеи становились причиной упадка, угасания целых цивилизаций (Египет, майя, остров Пасха). Это идеи религиозные, и именно разговору о необходимости пересмотра нашего отношения к религии, и посвящена большая часть этой книги. Подробно говорить об этом приходится по той причине, что в сознании даже атеистической части общества есть представления о нежелательности исключения религии из списка идей, без которых общество пока не может обойтись. Пытаюсь их переубедить.

Так же, как я это делал по обозначению своей позиции по вопросу возвращения в социализм, чётко и конкретно обозначу свою позицию и по вопросу отношения к религиозной идее. (Религиозной идеей называю то, что изложено в религиозных текстах, суть и содержание религиозных учений.) Я – материалист, атеист. Не воинствующий атеист, с религией, как таковой не воюю, хотя и абсолютно критично к ней отношусь. Но я категорический антиклерикал, противник религионизации общества, его сознания, морали, философии. Итак, продолжим наш разговор о религии в следующих главах.

Это одна из глав документально-публицистической повести "В чём наша идея?"