Генерал из списка Спилберга

Кинорежиссер Стивен Спилберг, сняв фильм «Список Шиндлера», решил список продолжить. Во многих странах мира, в том числе и в Израиле, действует «Фонд Спилберга», задача которого кино-задокументировать рассказы евреев, спасшихся во время Холокоста. В списке «Фонда» - значится и Роман Ягелл, бригадный генерал ЦАХАЛа в запасе.

Пуля для командира

Это случилось в 1956 году. Роману Ягеллу, полковнику польской армии, командиру полка дивизии имени Костюшко, офицеру, прошедшему Вторую мировую войну от первого до последнего дня, командир дивизии сказал: «Я покажу тебе, где раки зимуют, паршивый жид!»
В ответ офицер Ягелл, выхватил пистолет и выстрелил в командира-антисемита. В тот момент Роман Ягелл не знал, достигла ли пуля цели, попал ли он в командира дивизии. Разве в такие минуты думаешь об этом?! Наверное, думаешь, стоит ли жить на таком свете, в том мире, где недавно – во время Холокоста - погибла вся твоя семья: отец Давид, мать Двойра, сестры Рахель, Эстер, Рузя Геня, братья Хиль, Мендель, Шимек, Ицхак – все близкие родственники – 350 человек. А с дальними – в два раза больше.

И офицер польской армии Роман Ягелл выстрелил еще раз – теперь уже – в себя.

Монолог бригадного генерала

«Я, Роман Ягелл, родился 1 мая 1922 года в Польше (Галиция), в маленьком селе Ягелло. Когда мне было пять лет, наша семья переехала в Бирчу. У нас была большая семья – семь сестер и семеро братьев. Дед был раввином, дядя – хазаном, отец торговал мясом. В 15 лет, после окончания школы, я поехал на учебу в краковскую гимназию. Но, как только немцы и русские разделили Польшу (1939 год), сестра Сара, работавшая медсестрой в краковской больнице, посадила меня на поезд и отправила домой. В пути поезд задержали немцы. Я и сопровождавший меня брат Хиль отправились дальше пешком. По дороге мы опять попали в лапы к немцам, но нам далось бежать.

В Бирче – дома – плакала мама. Она сказала нам, что один из украинцев увел отца неизвестно куда. Мы обегали все село и нашли отца в синагоге. Там же был и тот самый украинец, он заставлял евреев срывать двери с петель, выносить стулья и скамейки из синагоги. Деревянные доски и мебель должны были пойти на строительство столовой для немцев.
Мы с братом упросили австрийца, наблюдавшего за работой, чтобы отца отправили домой, а мы закончим за него.
Евреи Бирчи ждали, что с ними будет. Немцы задержали 50 человек, а остальных выгнали из деревни. Чтобы спасти арестованных, местные жители собрали деньги, кто сколько мог, и выкупили евреев. В то время украинцы еще помогали евреям. И было это до соглашения между русскими и немцами о том, что граница, разделившая Германию и СССР, пройдет по реке Сан.

После подписания соглашения немцы стали покидать Бирчу. В эти последние минуты один из украинцев, с которым я учился в школе, закричал им, что я, Роман Ягелл, еврей и меня надо убить. Немец ответил, что уже не может этого сделать, ибо подписано соглашение. Так я первый раз в жизни избежал смерти».

После выстрела в сердце

Никто не знал, выживет ли полковник Роман. А если и выживет, то как реагировать на его выстрелы?! Отдать под суд? Тогда всплывет причина: антисемитизм командира дивизии имени Костюшко. Но в Польше, как и во всем соцлагере того времени, утверждали, что у них антисемитизма нет. О деле Ягелла старались молчать. Считалось, что министр обороны Польши, маршал Рокоссовский, дал указание: случай, связанный с полковником Ягеллом, а также его имя - не упоминать. А значит – немедленно забыть!

Поправившись, полковник Роман уже не считал для себя возможным оставаться в дивизии Костюшко. Не мог оставаться и в Польше. Ведь когда он вернулся в Бирчу после войны и узнал, что все родные погибли, он стал проклинать Бога, людей – всех! Вот тогда-то он и решил: идти ему некуда, он останется в польской армии и будет в ней служить до самой смерти. Он считал себя настоящим поляком и стопроцентным солдатом. Роман Ягелл не хотел даже вспоминать, что он еврей. Прошлое для него умерло вместе с семьей.
«Но, когда мне напомнили, кто я, - признался Ягелл, - я понял, что еврей остается евреем, и решил репатриироваться в Израиль».

Будущем генералу иврит давался с большим трудом. И только после того, как одна семья – мать и сын – крепко взялись за него («Неужели ты хочешь подметать улицы?!»), он поднажал и потихоньку стал продвигаться в языке. Когда он, репатриант, бывший полковник польской армии, встретился с генералом израильской армии, которому еще предстояло стать начальником Генштаба, - Хаимом Бар-Левом. Он сразу заявил Роману, что для танковых войск тот уже староват – тридцать пять лет! А вот в пограничники еще могут взять. Но начинать придется с нуля. Воинские звания, полученные в иностранных армиях, здесь не засчитываются. Так полковник Войска Польского стал младшим лейтенантом пограничных войск Израиля.

Монолог бригадного генерала

«В 1940 году русские стали брать на службу людей с территории Польши. Пришла повестка и моем брату Хилю. Но он служить в армии не хотел, и тогда я пошел вместо него. Я говорил на идиш и по-немецки, и потому меня определили переводчиком в пограничную службу. Однажды к советскому берегу приблизилась немецкая лодка с людьми. В то время немцы частенько выдворяли со своей территории «нежелательных лиц» и передавали их советским пограничникам. Так вот, в одной лодке было десять человек. Среди них – еврей с длинной бородой.

Он советским пограничникам почему-то не приглянулся. И они решили отослать его назад, хорошо понимая, чем это ему грозит. Старый еврей стал умолять пограничников разрешить ему ступить на советскую землю. А сопровождавшая людей немецкая охрана начала издеваться над стариком. Я не выдержал и ударил одного из немцев… Русские пограничники вступились за своего союзника. И меня тут же арестовали. Под трибунал отдать не успели: приближался 1941 год. Но к пограничным заставам больше не подпускали, отказались от моих услуг».

Слух о русском офицере

На израильской границе, где начал свою службу младший лейтенант Ягелл, все было не так, как на советско-польской. Там пограничники, по мнению Романа, могут прохаживаться и курить папироску: везде проволока, сигнализация. Здесь же одни камни и песок на многие километры. Все отрыто. Не применялось даже такое простое средство ограждения, как вспаханная полоса. И младший лейтенант принялся «пахать». Он первым ввел «вспаханную полосу» на израильской границе. После этого «полосу» стали применять и на других участках. А кроме того, Роман заставил своих солдат изучить топографию местности, запоминать, где какой камень лежит.
Однажды поступило сообщение, что готовится прорыв группы террористов. И младший лейтенант Ягелл выставил засаду. Одну – на тридцать километров. И именно в этом месте решили пройти нарушители, и именно на эту засаду – единственную – они и напоролись.

Но не всегда пограничникам так везло. Чаще приходилось вступать в бой, прочесывать близлежащие рощи, склоны в поисках тех, кто убивал людей, крал скот или пытался напасть на слад с амуницией и оружием. А еще надо было найти общий язык с феллахами с противоположной стороны границы. Дело в том, что они не понимали, что такое граница, и привыкли шастать туда-сюда. И тогда с ними приходилось вести «разъяснительную работу»: на своей стороне ходите, но границу не пересекайте, а мы на своей стороне буем ходить куда хотим, но границу тоже пересекать не будем.
Но однажды все-таки ее пришлось пересечь.

Один бандит перешел границ и захватил девушку из ближайшего селения. И увел на свою сторону. Офицеру Ягеллу стало известно, что насильник прячется в садах около границы. Ягелл пошел брать бандита. При задержании будущий генерал выражался таким многоэтажным матом, что на следующий день все – с этой и с той стороны – говорили о том, что операцию по задержанию преступника проводил русский офицер, находящийся на службе в израильской армии.

Монолог бригадного генерала

«В Киеве наша команда получила приказ защищать мост - по нему через Днепр шли поезда с ранеными. Мы засекли группу, которая, по всей видимости, работала на немцев и пыталась этот мост взорвать. Но мы заняли мост и охраняли его, пока не прошел последний эшелон. С передовой нас вернули в Киев. Туда прибыл маршал Буденный. Он хотел создавать партизанские отряды. Буденный сам отбирал людей и лично беседовал с каждым. Вскоре очередь дошла и до меня. Я рассказал, кто я, сказал, что я еврей. Буденный решил: «Ты не можешь идти в партизаны!» Так я и не стал партизаном, а остался бойцом Красной армии.

Под Харьковом, возле местечка Перятино, мы попали в окружение, а затем – в плен. Немцы стали проводить селекцию пленных. Один из «наших» донес, что я еврей. И меня отправили в группу пленных евреев. Немцы забрали у нас сапоги и вещмешки. А потом один из них вдруг заговорил со мной по-польски. Я ответил, рассказал, где родился. Он вернул мне сапоги и вещмешок, объяснив свой поступок тем, что он сам из тех же краев. Через некоторое время нас – два десятка евреев – посадили в грузовик, накрытый брезентом, и куда-то повезли. Мой «знакомый» немец сказал мне по-польски, что я лично могу бежать. Я  отказался и попросил его отвезти нас подальше и оставить там. Но когда я узнал, что есть приказ расстреливать всех евреев и коммунистов, а остальных отправлять в Германию, то сказал одному из пленных, что мы должны бежать. И мы совершили побег».

Губернатор Старого города

На заставе, где служил Роман Янгелл, никогда не было спокойно. А охраняла эта застава участок границы с Иорданией – пятьдесят километров. Генералу Ягеллу, который привык ко всему, кажется, что только в 1965 году, когда начал действовать ФАТХ, граница стала «горячей».

С иорданской армией израильские пограничники, по словам Романа Ягелла, ладили. Иорданцы даже помогали ловить бандитов. Ведь были такие, что убивали и здесь, и там. В этих случаях пограничники нередко координировали свои действия. Но уже тогда чувствовалось - что-то должно произойти.
Это случилось в 1967 году. Роман лежал в госпитале, но, когда услышал, что египетские войска вступили в Синай, схватил вещи – и на заставу. Она размещалась в здании железнодорожной станции, построенном еще в незапамятные времена. И он знал, что иорданцы за все войны хорошо к ней пристрелялись. Ягелл – к тому времени уже командир полка – первым делом решил вывести своих солдат, а среди них было много новичков, из-под возможного обстрела.

Он отвел бойцов на не пристрелянное место, приказал отрыть окопы и возвести перед ними укрытия из шпал.

Пограничный полк Ягелла сделал два боевых рейда. На языке пограничников это называется «прочесыванием». Один – до Калькилии, второй – до Туль-Карема. А потом их направили брать Иерусалим вместе с бригадой парашютистов Моты Гура. С ней вошли в Старый город. После освобождения – почти месяц – роман Ягелл был военным губернатором Старого города, генерал Лахат (Чич) – мэром всего Иерусалима, а Хаим Герцог – губернатором освобожденных земель.
Получив новое назначение, опытный офицер Ягелл оказался в роли новичка. «Что это такое – военный губернатор?» На что Моше Даян ответил: «Мы сами не знаем, что это такое и как это делается. Но англичане знали, как это делается, и все же проиграли. А мы не знаем, как это делается, но выиграли. Значит, будем делать это хорошо».

Первым делом Ягелл обследовал улочки Старого города. В иорданской казарме он обнаружил склад продуктов. Они немедленно были распределены между голодными и перепуганными арабами. После этого военный губернатор приказал купить огромные замки и повесить их на дверях магазинов, хозяева которых – арабы – бежали из города.
Оставшиеся арабы видели, как ведет себя военный комендант, и при встрече целовали ему руки и ноги. Он тогда свободно ходил по Старому городу. «Сейчас стало хуже, - признался мне при нашем разговоре бригадный генерал Ягелл, - я уже редко езжу в Иерусалим. Опасаюсь – чуть свернешь влево или вправо – и попадешь к арабам. И это говорю я – генерал! Вот до чего дошло!»

На вопрос, не было ли ошибкой удерживать арабов, а в некоторых случаях даже насильно возвращать их в свои дома, генерал ответил: «Солдат может быть убийцей, а может быть и честным человеком. Не надо переходить эту грань. Солдат должен беречь свое лицо».

Монолог бригадного генерала

«После Киева мне вручили медаль «За отвагу» и сказали, что создается польская дивизия. Я сразу же отказался туда ехать, все-таки я уже привык к своей роте, своим товарищам. Но меня и других поляков отправили к месту дислокации дивизии имени Костюшко.

Там нас выстроили и стали выяснять, нет ли среди нас евреев или украинцев. Я хотел сделать шаг вперед, но мой друг, тоже еврей, удержал меня от этого шага. В польскую дивизию не хотели брать ни евреев, ни украинцев. Боялись, что все поляки сбегут и останутся одни евреи и украинцы. Но так как мы промолчали, нас направили на медкомиссию. Я и мой друг попали к врачу, который, мне кажется, тоже был евреем, так как, оглядев нас, все понял, но сказал только одно: «Годен!»
К тому времени я уже был сержантом Красной армии, и потому меня послали на первые офицерские курсы для подготовки командного состава новой польской армии.
Помню первый бой, который приняли наши бойцы. Из 130 человек в живых осталось 30. Я был ранен и попал в госпиталь. А когда вылечился и нашел свою дивизию, то узнал, что меня вычеркнули из списка личного состава как без вести пропавшего.

Когда мы вошли в Бердичев, там со мной произошла следующая история. Как-то я проходил мимо синагоги. Там я увидел евреев. Уцелевших в этом аду. Один из них признал во мне еврея. Он пригласил меня в синагогу – ведь сегодня Песах. Оставшиеся в живых молились в тот день за тех евреев, кто попал в руки к фашистам. Тогда я еще не знал, что случилось с моими близкими.

Первое слово Кадиша

Заместитель военного коменданта Старого города, зная, что у коменданта вся семья погибла во время второй мировой войны, сказал ему: «Знаешь, Роман, ты никогда не читал Кадиш по своей семье, потому что не знаешь, где она похоронена, но сейчас, когда освободили Стену плача и мы стоим возле нее, ты можешь произнести эту молитву».
Ягелл согласился. Ему наложили тфилин – и не успел он произнести первое слово Кадиша, как лишился чувств. С того времени он не может произнести Кадиш. Иногда, вспоминая близких, плачет, считая, что он просто сентиментальный человек.

«Но я солдат, - пояснил генерал. - И есть моменты, когда надо держать свои чувства в руках. Когда я был атташе Израиля в Бонне, то приехал по приглашению в Дортмунд. Там я должен был присутствовать на поминовении. Мне дали Тору в руки. Не надо ничего говорить, только держать ее в руках. Скажу честно, в тот момент мне было очень плохо. Но я держался из последних сил, чтобы не упасть. Неудобно, все-таки генерал – и падет в обморок, как только звучит первое слово Кадиша».

Монолог бригадного генерала

«Только в Люблине мне стало известно, какая трагедия случилась с еврейским народом. А после освобождения Праги мне дали отпуск, чтобы я повидал своих родителей. Я поехал в Бирчу и узнал, что вся семья погибла в концлагере. Мне удалось разыскать трех родственников, которые сбежали от немцев. Они рассказали, что моих родителей и других евреев отправили в газовые камеры. Они задыхались от газа, а в это время немецкий оркестр играл туш».

Приглашение к месту любви и казни

Ровно через 38 лет генерал Роман Ягелл получил приглашение приехать в любимую Варшаву.
Вначале он не знал, что делать: может, дело о выстреле еще живо? Тогда он позвонил Юзеку Каминскому – польскому генералу, руководителю Союза ветеранов Польши: «Юзек, я могу приехать?» Юзек убедил: все в порядке. Он был в курсе происшедшего. После того, как Роман выстрелил в себя, жена Юзека сидела у его больничной койки все шесть месяцев, пока он не поправился.

В Польше Романа встретили однополчане – поляки и евреи. Один из них сразу принялся благодарить его за то, что когда-то он, Роман, дал ему лопату. Если бы не эта лопата, он бы не вырыл ту щель, в которой ему удалось укрыться за минуту до взрыва. Окопчик был неглубокий. Но все-таки защиту обеспечил. И осколок задел только ногу. А после пришел другой: «Ты – Роман Ягелл?» Генерал подтвердил: «Точно. А что?» И человек заулыбался: «Помнишь, как ты стрелял в командира дивизии? Так вот, я тот следователь, который вел твое дело». Роман аж закричал: «А что с этим делом?» Но в ответ услышал: «А Бог его знает?»

Потом был званый обед. Собрались ветераны польской армии. Юзек Каминский представил Романа так: «Сегодня с нами наш верный друг Роман Ягелл, генерал из Израиля».

Все зааплодировали. Роман не заметил, как один из ветеранов сжался от этих слов, весь покраснел и словно стал меньше ростом. Потом Юзек рассказал Роману об этом и сказал, что это был командир дивизии имени Костюшко, в которого стрелял Роман.

Монолог бригадного генерала

«Я был уже в звании капитана, когда мы вошли в Берлин. В 4 утра меня ранило. Меня отправили в госпиталь. Там для меня и закончилась война. А выздоровев, я опять поехал в родные места. Там узнал, что мой дядя погиб от руки одного из украинцев. Я остался один на всем белом свете. Поехал в Краков и присоединился к группе евреев, изучающих иврит. Через некоторое время меня арестовали. И продержали в тюрьме девять месяцев. Но улик, чтобы предать суду, не было, и меня отпустили. Правда, предложили покинуть Краков».

Ночной еврей

Сегодня в Польше евреев так мало, что в итогах последней переписи населения они даже не попали в отдельную графу – затерялись в разделе «Другие». Но есть среди них и те, кто днем стопроцентный поляк, а ночью, во сне, они бредят и из их уст вылетают слова на странном языке.

У такого человека и остановился Роман по приезде в Польшу. Они – друзья. Воевали еще в Красной армии. И вот ночами старый друг спрашивал: «Что делать, Роман?» Генерал советовал: «Приезжай к нам». Но друг заливался слезами: «Как я могу? У меня трое детей, пять внуков, правнуки. Ну как я могу сейчас признаться им, что я еврей? Что я всю жизнь им лгал? Я хочу уйти с этого света так, чтобы никто не узнал о том, что я еврей»,
Как восприняли бы его дети эту тайну, никто не знает. Быть может, они и простили бы отца за ложь о его происхождении, а может быть, - и нет. Но хочется верить, что дети поступили бы так, как поступил недавно один поляк.

Он приехал в Израиль, нашел генерала Ягелла, который служил с его отцом в польской армии и спросил напрямую: «Скажите, мой отец еврей?» В первый раз Роман ответил: «Что отец сказал тебе – тому и надо верить!» Но молодой человек пришел снова: «Мой отец еврей или нет?» И предупредил, что не уйдет, пока не узнает правды. И Роман Ягелл сказал ему правду. Незнакомец выдохнул: «Очень хорошо. Теперь я знаю, кто я», - и поцеловал бригадного генерала на прощанье.

Подтверждение слуха о русском офицере в ЦАХАЛе

В польском Союзе ветеранов как-то был вечер дивизии Костюшко. На этот раз не предупредили, что гость приехал из Израиля. Представили просто: «Генерал Ягелл, первая польская дивизия!»
И тут подходит поляк и говорит: «Господин генерал, я тоже служил в первой... Как прибыл туда, осмотрелся и… заплакал. А генерал Берник подходит ко мне и спрашивает: «Сыну, почему ты плачешь?» А я ему отвечаю: «Я пришел в польскую армию, а тут одни жиды и русские маршируют!».
И тогда бригадный генерал Роман Ягелл вспомнил, чему еще научился в Красной армии. Он встал и закричал по-русски: «Ах ты, ё… твою мать. Я – Роман Ягелл – израильский генерал!» И далее – по списку.

И от этого мата ветеран дивизии Костюшко дал деру. После того случая к генералу пришла делегация польских воинов с извинениями за своего боевого товарища. О других случаях употребления русского мата бригадным генералом Израиля рассказывать не стоит. Надо только упомянуть, что, слыша такие фиоритуры, кто-то решил: в израильской армии действительно служит русский генерал!

И все-таки с миром и евреями что-то случилось. В этом генерал уверен, как в себе самом. Когда он был в Кракове и прогуливался со своими друзьями по площади, то услышал, как польская молодежь поет на идише еврейские песни. А около тысячи зрителей им подпевают. Оказывается, в Польше каждый год проходит фестиваль еврейской песни. А когда Ягелл улетал домой, то в Варшавском аэропорту увидел юношей и девушек, которые пели песни на иврите. Это были студенты из Израиля. У поющих на иврите не было страха в глазах. Они не боялись говорить, кто они и откуда. Пусть мир смотрит: вот мы – евреи. Мы все перед вами. В том числе и плачущий по ночам стопроцентный дневной поляк.