Конец коммунистического эксперимента: рукотворный или исторический?

Болярин Ростислав худому не научит. Вот и в этот раз предлагает понять, был ли шанс у СССР сохраниться, когда из него выдернули скрепу — руководящую роль КПСС.

29 лет назад, на Яблочный Спас, произошли события, которые многие нынешние политики и историки трактуют, как начало распада СССР. 19 августа 1991 года в стране было введено чрезвычайное положение и создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). В Москву и некоторые другие крупные города были введены войска.

Руководство РСФСР во главе с Ельциным назвало создателей ГКЧП путчистами, призвало к борьбе с ними и потребовало вернуть к власти президента Горбачёва, статус которого и тогда был непонятен (формально он временно не  мог управлять страной по состоянию здоровья) и сейчас до конца не прояснён (со временем появились многочисленные свидетельства того, что Горбачёв не находился в полной изоляции и имел возможность влиять на происходившие события).

Через три дня ГКЧП прекратил своё существование. Горбачёв формально вернулся к власти, но оказался в полной зависимости от Ельцина и его группировки. Ещё через четыре месяца, при полном непротивлении союзного центра, СССР был отменён и ликвидирован даже без намёка на соблюдение конституционной процедуры.

Для тех, кто считает, что неконституционность развала СССР даёт какие-то законные основания его восстановления сразу скажу, что при распаде и создании государств никто и никогда не руководствуется действующим законодательством предшественника. Российская империя также уничтожалась вопреки её действовавшим Основным законам. Если же двигаться к истокам полной легитимности, последовательно отменяя все незаконно пришедшие к власти режимы, придётся вернуться в пещеры, причём даже не к племенному строю, а к родовой общине. Смена власти считается «заигранной» (легитимированной) после того, как в стране проходят первые после переворота свободные выборы.

Также ошибочным считаю связывать с ГКЧП начало распада СССР или даже возлагать на него серьёзную долю ответственности за таковой распад. Это была последняя попытка удержать от распада страну, спасти которую было уже невозможно.

Независимо от того, принимал ли Горбачёв участие в подготовке ГКЧП или для него всё случившееся было полной неожиданностью, ГКЧП обладал в рамках советского режима несомненной легитимностью. В него вошли вице-президент (вступивший в исполнение обязанностей президента), премьер-министр, министры внутренних дел, обороны, заместитель председателя совета обороны и председатель КГБ СССР (это не считая двух «представителей общественности»). Кроме того создание данного органа было поддержано председателем парламента. Таким образом, до заседания парламента, который мог бы подтвердить полномочия ГКЧП, либо отказать ему в окончательной легитимации, в стране не было органа, который мог бы отменить принятые им решения.

Порочность ГКЧП заключается не в том, что он был создан, а в том, что был создан слишком поздно, да и действовали его члены вяло и непоследовательно. Даже Ельцина с командой интернировать не смогли, предоставив им свободную трибуну и позволив невозбранно агитировать народ выходить на улицы и отказывать властям в повиновении.

Впрочем, не думаю, что сумей они реально захватить власть и подавить протесты, им бы удалось сохранить СССР. Обращаю внимание, что в состав ГКЧП не вошли партийные руководители, даже члены политбюро ЦК КПСС присутствовали там в своём государственном, а не партийном качестве. Это не случайность. 6-я статья Конституции СССР, определявшая Коммунистическую партию, как руководящую и направляющую силу советского общества, была отменена за полтора года до создания ГКЧП.

Между тем, государственные органы в СССР всегда действовали под партийным контролем. Именно КПСС была единственной централизованной силой, объединявшей в единое целое конгломерат формально суверенных республик. Как только партийной власти не стало, подчинение Москве превратилось из жизненной необходимости во всё более обременительную для местных элит традицию. Причём касалось это не только союзных республик. Квази таможни, препятствующие вывозу товаров за пределы региона, возникали и на границах российских областей. Эрзац-валюты (для своих) выпускали не только отдельно взятые регионы, но даже предприятия. Экономический распад СССР шёл полным ходом и политические решения должны были лишь зафиксировать новую реальность.

Если члены ГКЧП действительно хотели сохранить СССР, они должны были в первую очередь провозгласить возвращение всей власти в стране в руки КПСС. СССР создавался как монопартийное государство и только в таком виде мог существовать. Но дело в том, что к моменту создания ГКЧП не только стартовал экономический распад СССР, но и состоялся его моральный распад.

За пять перестроечных лет руководство СССР и КПСС сумело открыть и вдолбить в мозги населению самую страшную тайну советского режима: он создавался на базе репрессий и мог существовать только опираясь на репрессивный аппарат. Конечно, травоядная эпоха Брежнева совершенно не похожа по размаху репрессий не только на времена Ленина и Сталина, но даже на время правления Хрущёва. Репрессии эпохи Брежнева были точечными и чтобы их заслужить надо было уж очень постараться. Тем не менее, именно наличие готового к любому размаху работы репрессивного аппарата, сама возможность включения механизма массовых репрессий, служила серьёзным сдерживающим фактором, а точечные репрессии против слишком активных диссидентов регулярно подтверждали, что при необходимости партийно-государственная власть легко увеличит их размах.

К 80-м годам народ уже не верил в  возможность построения коммунизма. Партия потеряла значительную часть доверия и поддержки населения, поскольку ради постоянно отодвигавшегося за горизонт светлого будущего мало кто желал жертвовать комфортным настоящим. Между тем относительная эффективность советской системы базировалась на огромном мобилизационном потенциале. Большая часть проблем решалась экстенсивным (за счёт приложения больших, чем конкуренты усилий, привлечения больших масс людей) путём. Однако этот потенциал был действенным лишь до тех пор, пока верящие в коммунизм «комсомольцы-добровольцы» соглашались ехать «за туманом и за запахом тайги» добровольно. Чем меньшую часть составляли добровольные романтики, чем больше людей приходилось заманивать «длинным рублём» или принудительно отправлять на «стройки пятилетки» заключённых, тем менее конкурентоспособной становилась советская модель. Платить и Запад умел (причём зачастую платил больше), а труд заключённых лишь формально бесплатен — их надо кормить поить, а также охранять. Охране с семьями надо создавать нормальные условия жизни. Да и сам труд из-под палки редко бывает эффективным.

Вот на этом фоне, когда партийный авторитет падал, а советская экономическая модель скатывалась в кризис, КПСС была окончательно дискредитирована в глазах населения, которому объяснили, что весь режим недостижимого «светлого будущего» может существовать лишь пока человечество к счастью подгоняют штыками. Энтузиазм десятков миллионов обывателей быстро проходит. Чтобы поддерживать его на должном уровне, надо не только иметь впереди пряник «светлого будущего», но и палку репрессий. В таком случае выбор между потерпеть сегодня и хорошо жить завтра или уже сегодня отправить в лагерь, а то и расстрельный подвал несомненно делался в пользу борьбы за «светлое будущее».

Но когда стало ясно, что «светлого будущего» не будет, а механизм партийной власти в глазах населения был делегитимирован, как держащийся исключительно на насилии и неспособный достигнуть поставленной цели, остатки моральной поддержки советского режима растаяли, как снег весной. Без экономической базы и моральной поддержки режим был обречён. ГКЧП был его последней судорогой.

Не случайно и тогда, и сейчас сторонники сохранения (возрождения) СССР постоянно говорят о массовых репрессиях против всех недовольных. Они даже Сталина любят не за его реальные достижения (создание эффективного бюрократического аппарата), а исключительно за расстрелы. Причём почему-то себя всегда видят расстреливающими, а не расстреливаемыми.

В принципе, за исключением преувеличенного представления о собственной важности, эти люди абсолютно правы в том, что сохранить в 1991 году (а уж тем более воссоздать сейчас) советский строй можно только путём массовых репрессий. Большая часть народа, как бы лояльно она не относилась к советскому патернализму теоретически, просто не согласится добровольно на необходимое для его функционирования ограничение собственных прав. Но репрессивное государство не может эффективно конкурировать в рамках информационного общества, в котором мозги решают значительно больше, чем лопата. Творческого человека невозможно заставить работать эффективно против его воли. Более того, во многих случаях результаты его труда невозможно проконтролировать. Информационные технологии это не самолёт, который либо взлетел, либо не взлетел. Они требуют постоянного гибкого совершенствования, что возможно только при работе заинтересованных людей и коллективов.

Если же информационными технологиями пренебрегать то будет как в известном демотиваторе, в котором лиса говорит вороне: «Ты пойми, даже вопрос так не стоит: отдавать сыр или нет». СССР информационными технологиями (которые тогда были намного проще) пренебрёг и свой сыр ему пришлось отдать. Потому что штыками можно защитить эффективно работающую систему, но если система работать отказывается, то рано или поздно ей просто не на что будет содержать штыки.