Весь народ в группу риска?

Александр Алексеевич Редько, профессор, доктор медицинских наук, академик Российской академии естественных наук (РАЕН). Депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга второго и третьего созывов, руководитель Санкт-Петербургской профессиональной ассоциации медицинских работников, имеет высшие категории по хирургии и организации здравоохранения. 

Доктор медицинских наук я, конечно, не по эпидемиологии и инфекционным болезням, но, тем не менее, я думаю, что мне, как хирургу – организатору здравоохранения, совершенно очевидно, что даже существующие нормативы сегодня уменьшили для приближения вот этого счастливого для кого-то дня. Может быть, для Билла Гейтса, может быть, для нашей администрации – поголовного вакцинирования нашего населения. Думаю, что даже эти нормативы не вмещаются в то прокрустово ложе, которое сегодня объявил Путин. Поскольку существуют нормы, эти нормы исчисляются годами: от 3 до 12 лет, минимально для прохождения клинических испытаний любого препарата – это 6 лет.

Не так давно интернет разразился целым рядом коротких информационных сообщений о том, что вакцина может быть получена следующим образом. На выявление нового вируса и подготовку отдельного штамма – 1 месяц; верификация – 1 месяц; изготовление реагентов для тестирования – 6 месяцев; оптимизация условий для роста вируса – 1,5–2 месяца; производство вакцины; контроль качества должен быть от 3 до 6 месяцев; расфасовка и выпуск вакцины тоже исчисляются 1 месяцем, как и испытания. И написано: «В некоторых странах». То есть, в «некоторых странах», что это? Это в одних 3 месяца, а в других 6? Или в «некоторых странах» вообще не проводятся испытания, а один месяц – это как максимум? Таких справок никто не дает. Проведение анализа и выдача разрешений – тоже 1 месяц.

Вы понимаете, что для получения таких разрешений мы, люди, которые связаны с медициной, которые делали препараты в свое время, проходили через это все – для того, чтобы провести препарат для лечения рака, доклинические испытания должны проходить в течение полутора-трех лет. Это мышки, крысы и так далее. Потом, после этого, должны быть клинические испытания. Они должны вместиться в пятилетний срок. А они проводятся специализированными клиниками, и в них проводится испытание на 250 больных. Каждая клиника может принять 10–12 больных, добровольцев, которые соглашаются, что они попадают в этот протокол, на них все проводится. Потом надо провести это все в других странах, согласно правилам ВОЗ. Это очень серьезная процедура, которая обставлена юридически, финансово. Заключаются договоры, огромное количество документов.

Когда мне говорят, что на дочери нашего президента проводятся какие-то испытания, – извините. Задействованы совершенно какие-то другие эмоциональные стороны нашего народа, непонятно для какой цели. Для того чтобы всех убедить, что это безопасно, безвредно? Ну, кто-то, может быть, в этом и убедится, но сказать каждый может. А что фактически было сделано? Никаких документальных подтверждений этому нет. Для чего нужно сегодня вот таким образом людей сдвинуть? Чтобы объяснить, что можно вакцинироваться всем подряд? Тогда мне непонятно, зачем вообще об этом говорить. Ведь мы прекрасно понимаем, что вирус мутирующий. Того, который был в начале года, уже нет. То есть это уже совершенно другой вирус.

Мы делаем вакцину к тому вирусу, следующему, который будет у нас в сентябре-октябре, и если он будет, эта вакцина не подойдет. То есть она нас защитит от предыдущего вируса, но когда вы создали, господа управленцы, 33 штаба в нашем городе, – поручили руководство этими штабами кардиологам: хорошим, выдающимся, заслуженным, академикам, но кардиологам! Перепрофилировав стационары, собрав в одной палате все вирусы. А у нас иммунитет от одного вируса не работает на предохранение человека от другого заболевания. И когда люди получают букет этих вирусов в одной палате, то, разумеется, смертность в стационаре получается у нас выше, чем дома. 

Но при этом у нас еще и выросла в 3,5 раза смертность от других заболеваний, потому что мы осложнили людям получение доступной медицинской помощи по ст. 41 нашей Конституции. То есть мы остановили плановую госпитализацию; во-вторых, мы так напугали людей, что они даже с собственными заболеваниями стали бояться поступать в стационар, что справедливо. А как они могут поступать? Оставшиеся стационары перегрузили аппендицитами и т.д., создав там невозможные условия для получения помощи, а при этом в стационарах, которые не приспособлены для оказания помощи инфекционным больным, отсутствуют боксы и происходит движение воздушных масс с помощью лифтов, которые, как поршнем, гоняют по этажам инфекцию. На одном этаже у нас красная зона, мы гоним воздух с этого этажа по всей больнице. Все болели, смертность у нас у докторов в 16 раз выше, чем обычных смертных. В конечном итоге мы побили все рекорды мировые, у нас умерло больше людей, чем в Москве, в два раза, а в Москве чуть менее, чем в 10 раз больше, чем в остальном мире.

Что мы сделали? Кому мы помогли? Мы создали систему, в которой первая медицинская помощь разрушена. Мы сократили количество инфекционных больниц в результате оптимизации в три раза. Количество центральных, районных больниц мы сократили на 90% – из 4790 больниц у нас осталось 460. Мы сократили фельдшерско-акушерские пункты на 8,5 тысячи. 1000 станций скорой помощи. У нас стационаров было 11 тысяч в РСФСР! Мы уничтожили первую помощь, создали какие-то федеральные центры высоких технологий, и в этих центрах, где должны оперировать кардиохирургических больных, мы начали лечить сопли, мы начали лечить коронавирус, который всегда был, который никем не был изобретен. Кто-то добавил в этот вирус несколько дополнительных свойств, сделав его опасным, и в результате того, что намешали божий дар с яичницей, собрали всех в одну кучу, мы ухудшили показания, при этом мы заставили людей ходить по улицам в масках, ухудшив состояние их легких.

В результате, благодаря этим маскам, мы стали больше заболевать. Изолировав людей дома, мы создали у них кучу осложнений, их вопросов.

А сколько случаев запущенного диабета от отсутствия активности, сердечно-сосудистые, легочные заболевания, и, в конечном итоге, мы создали КАТАСТРОФУ в результате того, что назвали «эпидемией» и «пандемией» обыкновенную вспышку обыкновенной инфекции. Должны были заболеть 5%, чтобы была эпидемия. В нашей стране должны были заболеть не 300 тысяч, а 7,5 миллиона человек! А если бы у нас заболело 7,5 миллиона человек при этой смертности, это что? В этом случае такое даже и вспышкой нельзя назвать. Потому что упала бы в 30 раз смертность. Поэтому то, что сегодня объявляется вакцинацией нашего населения, я не знаю, это катастрофа. Доктор Менгеле отдыхает, потому что он делал свои опыты на ограниченных контингентах. А здесь мы хотим провести испытания на всем населении Российской Федерации.

А если через 5 лет у всего населения РФ мы обнаружим рак легкого? Или рак какого-то другого органа? Но у всех. Мы что будем делать? Каким образом и кто будет отвечать за вот этот волюнтаристский подход к здоровью нации? Это что, игрушки? Нельзя играть со здоровьем населения целой страны. Это геноцид и это основа депопуляции. Она уже идет семимильными шагами…

Прежде чем говорить о вакцинации, посмотрите, у кого из нас есть антитела. Во-первых, нигде не описана география коронавируса Российской Федерации. Я могу сказать, что в городе Бийске Алтайского края, откуда я родом, заболели 17 человек коронавирусом, и то приезжие. С чем это связано? Да с тем, что семья моей матери, там десять человек в квартире проживает, они все переболели в декабре 2019 года. Матери 90 лет, она перенесла одностороннее воспаление с потерей вкуса, обоняния и т.д. Она перенесла это заболевание, когда еще нулевого пациента не было объявлено, когда в Ухане еще ничего об этом не слышали. Мы имели коронавирус раньше. Отдельные регионы не вошли в этот трагический пул заболевших. И Алтай пережил это относительно легко. Там не было вот этих эпидемий. 

Почему мы не провели иммуноферментный анализ? Почему мы не провели анализ крови на антитела?

Почему мы не использовали у алтайских доноров кровь для лечения больных? Сколько мы потеряли наших сограждан? Мы потеряли главного окулиста нашего города, Астахова, потеряли главного врача 38-й больницы, Абханова. Почему не было лечения сывороткой крови переболевших больных? Потому что специалистам этот вопрос не был поручен. Он решался администраторами: губернаторами, какими-то главами районов, которые входили в эти штабы бесконечные. Вот они возглавляли… Что они в этом понимают? В результате мы потеряли 80 человек, а вы даже вот этот список врачей, погибших на своем рабочем месте, не можете исполнить, как положено, он у вас на строительном заборе висит. Они высчитывали по постановлению губернатора 27.04.2020 процент вины заболевшего, который должен главный врач подписать. Исходя из этого процента, сокращаются выплаты компенсаций за то, что он заболел, и за то, что он умер.

А цинизм в высшей степени – постановление «о президентских выплатах», которые сегодня касаются всего лишь небольшой доли тех, кто участвует. Человек, который поставил диагноз «коронавирус», их не получает, хотя сталкивается на передовой с этим диагнозом, он его выявляет. Он герой, потому что он без СИЗ, без защитных снаряжений первым вступает с ним в борьбу. После этого больной с этим диагнозом идет, поступает уже в отделение, где знают, что у него этот диагноз. Поэтому его остерегаются, находятся в защите третьей степени, чуть ли не в противочумных костюмах, и они получают за это деньги. Не все, правда, но получают. А тот, кто диагноз поставил, не получает, потому что он не работает с теми, кто обслуживает зараженных вирусом. Ну, так считается. 

Возвращаясь к вакцинации. Какие категории людей сейчас есть? Первая категория, которым не надо делать, – это те, у кого есть антитела. Обследуйте всех в стране, но не за пять тысяч рублей, как это сейчас делается, а всех бесплатно, в этом главная задача власти сегодня. Выявите тех, кто сегодня имеет антитела и кого не надо прививать. Никакую вакцину напускать на него не надо. Ничто ему не угрожает сегодня. Он переболел, скрыто или явно. Сегодня 75% обследованных на коронавирус не знают результатов своего обследования, им никто не сообщает. Они не получают этой информации. Эта информация является секретной. Более того, сегодня 70% неверных обследований и диагнозов. Зачем вы тогда это делаете? Если гипердиагностика или гиподиагностика не выявляют этого, зачем это делать? Мы на сегодня имеем ситуацию определения, кому категорически противопоказана эта вакцина. Она противопоказана больным легочными заболеваниями, больным с иммунодефицитом, больным с целым рядом заболеваний, с онкологией, получающим химиотерапию.

Когда мы поймем это, мы должны сделать срез ситуации по населению и определить противопоказания. Без этого нельзя делать никакую вакцину. Но этого среза не выдержит никакой бюджет. Это невозможно. Это раз. Мы должны выявлять группы риска. А какая группа риска у проехавших в метро в толкучке? Вот врач имеет большую группу риска или человек, который нос к носу едет с больным? Тогда давайте всех, кто входит в метро, будем считать группой риска. Это два. Мы сегодня в группу риска записываем учителей. С какой стати, если у вас идет дистанционное обучение? Тогда вы отменяйте его, мы в ладоши только захлопаем, потому что я просидел с внуками два месяца, проучил их лично. Ребусы, которые заставляют отгадывать на дистанционном обучении, просто дебильны. А учителя не могут справиться со своей цифровой техникой! Их никто этому не обучил, да и материально-техническое оснащение многих школ оставляет желать лучшего. Поэтому никакого обучения не было. Давайте учителей еще заставим вакцинироваться. 

Президент заявлять о вакцинации не имеет никакого права по одной простой причине – это касается мизерного процента нашего населения. Может быть, там 2–3%, которые придут вакцинироваться, несмотря ни на что, и которые получат эту непонятно от чего вакцину.