Художник как пророк.

Израильский писатель и диссидент Ури Авнери спросил египетского генерала: как египтянам удалось удивить израильтян, когда они начали войну в октябре 1973 года? И генерал ответил: «Вместо чтения разведывательных докладов, вы должны были читать наших поэтов». Яростное чувство предательства, охватившее американское общество, редко или почти никогда не проникает в СМИ. Чтобы понять дикую экономическую и эмоциональную цену деиндустрализации, разрушения демократии, мрачно-нигилистического насилия массовых расстрелов, господства опиоидов, усиления милитаризма и концентрации богатства в руках крошечной клики коррумпированных олигархов, необходимо прислушаться к поэтам, писателям и другим художникам. Эти художники, которые, как правило, находятся на обочине нашей массовой культуры – наши невидимые пророки.

«Что есть общего у Кьеркегора, Достоевского, Ницше и большинства других пророков, так это сильное этическое мировоззрение и повышенная чувствительность к принципам и морали – как очевидным, так и к тем, что скрываются под поверхностью», - написал живописец Энрике Мартинес Селайя. - «Им также свойствена немедленность. Пророки не склонны ждать подходящего момента. Их пророческое видение требует действий, оставляя мало места для расчётов и дипломатии. Для пророков, истина – это не просто вера, а моральный долг, который заставляет их говорить и действовать, не обращая внимания на удобство и выгоды. Но пророки должны делать больше простых разговоров и действий, недостаточно быть апокалиптическим. Надо что-то выдвигать вперёд». Все деспотические режимы, включая и наш, вели войны с культурой. Они стремятся исказить и убить историческую память. Селайя назвал это нападение на память «философским насилием». Оно вызывает в нас «чувство чужеродности, изгнания, чувство, что у нас нет возможности проверить, откуда мы пришли, потому что многие знания утеряны».

Недавно я брал интервью у романиста Рассела Бэнкса, который сказал мне: «Для меня примечательно, как быстро теряется память в Америке и других местах. Мир был сильно децентрализован. Никто не живёт со старшими, как правило. Только с помощью памяти мы можем сравнить настоящее с прошлым, чтобы оценить, что происходит. Если вы не можете оценить, вы не можете судить об этом. Вы не можете понять, что происходит. Вы не можете занять моральную позицию». Рэнделл Джаррел в эссе «Печальное сердце в супермаркете» называет нашу потребительскую культуру «периодической». «Мы верим, что всё это заслуживает смерти и что-то другое должно занять его место», - написал он. - «И эта вера противоположна миру искусства, где нет коммерческого и научного прогресса, где кость Гомера, Моцарта и Донателло всегда имеет значение, где прошлое, даже очень далёкое, всегда определяет, как мы понимаем и оцениваем настоящее».

«Работа и жизнь художника предполагают постоянные принципы, ценности, растянутые на несколько веков, будущее – это продолжение и модификация прошлого, а не противоположность или неуместная замена. Отношение художника или человека культуры к прошлому почти обратно отношению большинства нашего общества. Для него настоящее – не более чем кольцо на срезе дерева, которое понятно и ценно только с учётом всех остальных колец. Остальное общество видит только последнее кольцо, а что находится за ним – непонятно и неизвестно ему». В своём романе «Расщепитель облаков» Бэнкс рассказывает историю Джона Брауна глазами Оуэна – сына, который выжил после нападения на Харперс Ферри и подавления восстания рабов.

«Белые американцы всегда говорят, что Джон Браун был благонамеренным, но безумным», - сказал он в интервью. - «Чёрные американцы думают совсем не так. Они считают его героем. От Малкольма Икса до Болдуина, кого бы вы ни спросили. Биография Брауна, написанная У. Э. Б. Дюбуа, была первой его биографией, написанной с сочувствием к нему. Очень интересно, что расовое отношение к этому человеку настолько различно, что никто не соглашается с фактами. Эти факты известны с 1859 года. Никто не раскрыл никаких новых фактов. Но они приводят к двум диаметрально противоположным взглядам на историю. Это началось с XV века, с того захвата власти, который привёл к геноциду небелых и неевропейцев. И это продолжается до настоящего времени. Вы думаете о Шекспире. Мавр становится Калибаном. Рост работорговли точно совпадает с тем 10-летием, в котором написаны «Отелло» и «Буря»».

Художник делает невидимое видимым. Он разрушает шаблоны и мифы, используемые для искажения реальности. «Всякий раз, как они говорят о статистике безработицы или о состоянии экономики, читайте комментарии», - сказал мне поэт Линь Динь во время нашей беседы в начале этого года. - «В комментариях люди воют и ругают статьи. Большинство людей понимают, что эти статьи – чепуха. Если вы не боретесь за выживание, вы верите в эти статьи. Самое тревожное – ненависть к рабочим людям. Левые всегда делают вид, что они говорят о массах, рабочем классе, но они, на самом деле, ненавидят рабочий класс. Они издеваются над его ценностями». В своих романах, начиная с «Континентального дрифта» 1985 года, Бэнкс, как и Селайя и Динь, неустанно ведёт хронику экономических и психологических последствий деиндустрализации для рабочего класса.

«Если вы поднимите камень буржуазной респектабельности, то увидите под ним реальность», - говорит Бэнкс. - «Это касается не только маленьких городов Нью-Йорка, Нью-Гемпшира или Флориды. Это верно для всего человечества. Это просто те миры, которые я знаю дольше и лучше других. Поэтому моё внимание сосредоточено на них. Но я знаю, что, на самом деле, пишу о всём человечестве. Иисус говорил: «бедные всегда будут с нами». Думаю, он говорил о намного большем, чем мы думаем. Я считаю, что пишу о большинстве людей на этой планете. Моё внимание обращено на этих людей.

Они повсюду. Когда говорят, что я пишу о меньшинствах и изгоях, это неправда. На этой планете цветных больше, чем белых». Селайя сказал: «Художники нам нужны сейчас намного сильнее, чем раньше, чтобы выражать совесть момента, чтобы отразить нам в зеркале, что это за общество, чтобы мы могли понять. Мы не можем этого понять из-за лжи и шоу. Нам трудно понять, что происходит. Я хочу, чтобы Достоевский родился снова и написал книгу о нашем времени». Физическое разложение городов заставляет замолчать важную часть нашего прошлого. Оно позволяет корпорациям создавать фальшивую историю и ложную культуру, которые превращают нашу жизнь в тупиковое одиночество.

«Истории создают место», - пишет Линь Динь. - «Без историй нет места, но без места могут быть истории. Если ваши истории созданы не естественно, а навязаны вам теми, кто ненавидит в вас всё, то вы практически мертвы». В беседе со мной Динь сказал: «Куда бы я ни поехал, в каждом городе не видно промышленности. Нет никаких фабрик. Нет ничего. Мы ничего не делаем. На самом деле, мы – самая бедная страна в мире, но люди отказываются это понимать. Мы только выживаем. Мы выглядим хорошо только из-за нашей военной мощи, потому что мы – империя. Но эта мощь не будет вечной. Это ведь очевидно, мы только задираемся, заставляя других отдавать нам деньги и вещи, которые мы не заслуживаем, которые мы не заработали. Как мы сможем выжить? Сотни тысяч американцев выживают как дикари в этой самопровозглашённой величайшей стране».

Болезнь империи – вера в то, что военная мощь - это добродетель – ослепляет нас до полного высокомерного безумия, до нашей склонности к насилию и деградации. Селайя говорит, что это ведёт нас к созданию миниатюрных, искажённых, персональных империй. Дональд Трамп олицетворяет такое стремление к персональной империи, такой же порочной и эксплуататорской, как и американская империя. Империи создают культуру, в которой люди посвящают свою жизнь строительству монументов самим себе. «Меня интересует эта фабрикация империй», - сказал Селайя. - «Подразумевается, что мы всегда смотрим на место, которое лучше того, где мы находимся сейчас. Мы всегда стремимся к будущему, которое аннулирует наше настоящее. Империи опасны по многим причинам. Империи опасны, потому что они игнорируют реальные условия. Они отрицают самих себя. Они отрицают реальные условия настоящего. Империи – это иллюзорные фальсификации, которые обманывают себя и других. Они отражают человеческое тщеславие. Вот чем они являются. Тщеславие воображает себя завтра лучшим, чем сегодня».

Сёрен Кьеркегор понимал, что фундаментальная проблема современности заключается в том, что массовая культура превратила людей в нелюдей. Он считал, что только художнику-пророку предназначено разоблачить ложь бессмысленных песнопений, внедрённых в толпу. Тирании всегда стремятся уничтожить нас как отдельных автономных существ. Христос «хотел не создать партию, группу интересов, массовое движение, он хотел быть самим собой, правдой отдельного человека», - писал Кьеркегор. - «Поэтому каждый, кто будет искренне служить правде, уже поэтому будет мучеником. Завоевать толпу – не искусство, для этого требуется только неправда, бессмыслица и небольшое знание человеческих страстей. Но ни один знающий правду не желает связываться с толпой».

В своём романе «Потерянная память кожи» Бэнкс рассматривает, как отчуждение и изоляция современности усугубились в цифровую эпоху. «Если вы оцифруете свою эротическую жизнь, у вас потеряется память кожи», - сказал мне Бэнкс. - «Это самое главное в этой истории и в опыте этого парня. Это 22-летний парень. Эволюция во взрослую жизнь значительно усложняется из-за цифровизации нашей эротической жизни и других аспектов существования – экономики и политики. Это ключ к этому роману. Он живёт в своём экране. И всё же эта книга не фокусируется на этом факте. Это среда. Я хотел показать погружение в эту среду. Где у вас нет точки для сравнения. Где у вас нет настоящего внешнего опыта, который помог бы вам сравнивать и понимать реальность. Моему внуку 9 лет. У него нет жизненной памяти, пока он не смотрит в экран. Это страшно, потому что это влияет на мозг и весь воспринимающий мир аппарат».

«Наша система делает такого человека как Трамп не только возможным, но и неизбежным в роли президента», - сказал он. - «Вы можете сказать в окружении миллиардеров и генералов, что это настоящая олигархия. Семена её проросли задолго до Рональда Рейгана. Как только вам не нужно больше это скрывать, потому что вы достаточно укрепились во власти, тогда всё отлично, и можно поставить наверх кого-то вроде него. До сих пор мы чувствовали, что это нужно скрывать, но всё меньше и меньше. И теперь у нас проблемы. У нас серьёзные проблемы». Русская поэтесса Анна Ахматова в разгар сталинского террора могла попасть в ленинградскую тюрьму. Одна женщина подошла к ней и прошептала: «Ты можешь описать это?» Ахматова ответила: «Да, могу». «И что-то вроде тени улыбки пробежало по тому, что когда было её лицом», - написала поэтесса.

В 1935-1961 годах Ахматова тайно работала на своей элегией «Реквием». 10 пронумерованных стихов, которые не были опубликованы полностью до 1987 года, содержат хронику отчаяния, горя, потерь и страха, перенесённых при сталинской тирании. Она стала одним из самых красноречивых и сильных голосов угнетённых. Её искусство было использовано против жестокости власти для защиты святости жизни. Она написала:
«Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках».
Художник, если он по-настоящему верен своему призванию, восстанавливает прошлое и объясняет настоящее. Художник – настоящий летописец того, кем мы были и откуда пришли. Культура во времена бедствий – это не роскошь, а жизненная необходимость.


Источник: The Artist As Prophet, Chris Hedges, popularresistance.org, August 6, 2019.