Петербург должны были основать на юге?

Балтика и новая столица на северных болотах до 1700 года не рассматривались Петром I как серьёзная цель. В приоритете были южные моря. Сначала — Азовское и Чёрное, а в ближайшей перспективе — и Средиземное.

220 лет назад, 14 июля 1700 года, глава Посольского приказа Русского царства Емельян Украинцев и великий драгоман Дивана Оттоманской империи Николай Маврокордато обменялись трактатами о мире на тридцать лет. Дело было в Константинополе, так что тот договор вполне логично называют Константинопольским миром.

Статья в справочнике или энциклопедии о любом мирном договоре в обязательном порядке включает в себя важный момент — чего именно получили или лишились договаривающиеся стороны. Однако случай с Константинопольским договором особый. Русское царство, диктовавшее условия договора с позиции силы, разумеется, кое-что приобрело. Но одновременно потеряло нечто такое, что очень трудно измерить квадратными километрами территории, городами, крепостями и деньгами. Этот мирный договор в буквальном смысле разделил царствование Петра Великого на «до» и «после». И фактически сформатировал ту Россию, в которой мы живём.

Итак, что же приобрели Русское царство и лично царь Пётр I? На первый взгляд — достаточно много. Русские получали взятую в ходе войны крепость Азов и ещё несколько построенных крепостей — Таганрог, Павловск, Миус. Плюс — приазовскую территорию. Со стороны Крыма — до реки Миус, со стороны Кубани — на 10 часов конной езды. Кроме того, с Русского царства снимались обязательства по выплате ежегодной дани Крымскому ханству. Её, конечно, уже лет тридцать как не платили, но юридическое оформление тоже кое-чего стоит.

Что же было потеряно? В ходе той же самой войны русские полководцы сумели отвоевать у Турции и Крыма не только часть Приазовья, но и часть Причерноморья. Самое завидное место, дающее речной выход к морю — устье Днепра с несколькими турецкими крепостями. Именно этой территорией в ходе переговоров пришлось пожертвовать.

Но по факту потери Русского царства были гораздо больше. Дело в том, что Константинопольский мирный договор официально перечёркивал всю геополитическую стратегию Петра I. А она была крайне перспективной и могла направить развитие России по принципиально иному пути.

Почему-то считается, что Пётр изначально, чуть ли не с детства, мечтал о Балтийском море, новой столице на «чухонских болотах», а также о посрамлении шведов и отъёме у них «наших древних ливонских вотчин».

На самом деле все его шаги вплоть до самого 1700 года говорят об обратном. О том, что Балтика вообще не рассматривалась как сколько-нибудь серьёзная цель и приоритет. Главной целью Петра были южные моря. Пока — Азовское и Чёрное. В перспективе, причём ближайшей — ещё и Средиземное.

Именно ради этого, по большому счёту, и затевалось Великое Посольство 1697-1698 гг. Дипломатическая миссия, которую царь считал настолько важной, что принял в ней личное участие, оставив управление страной в критический момент, когда деструктивные силы запросто могли пошатнуть его престол. Кстати, почти так и вышло — Великое Посольство было свёрнуто, когда из Москвы пришли вести о бунте стрельцов.

Так вот. Наиважнейшей целью Пётр считал эскалацию войны против Турции и поиск новых союзников для участия в антитурецкой Священной лиге. Плюс — решение кадрового вопроса для дальнейшего ведения этой самой войны.

Полагая, что основные действия будут идти на море, Пётр отправляет для обучения морскому делу людей: «Стольникам обеих палат сказано в разные государства учиться сим наукам». В приоритете именно южное направление. В Англию и Голландию едут 22 человека, в Венецию — 39 человек. Более того. На юг Европы отправлен «дворянин наш Григорей Григорьев сын Островский для неких дел тайно». Что же за дела ему предстояли и где?

Послан он был в «землю Шклявонскую», то есть в Далмацию. Средиземноморская территория, населённая славянами, находящаяся под властью Венеции. А вот что «дворянин наш» должен был там делать: «Проведать подлинно, кто морского дела и употребления есть в той земле, употребляет ли славенской язык, и мочно ли с ним русскому человеку о всём говорить и разуметь. А такоже есть ли там начальные люди: капитаны, порутчики, шиперы, штюрманы, боцманы, которые б умели славенского языка и морского искусства, и наймать их на Государеву службу».

Словом, Петру нужны:

Во-первых, те, кто уже столетия воюет с турецким флотом на Средиземном море;

Во-вторых, не все, а только славяне, с которыми можно сразу «о всём говорить и разуметь». То есть уже готовые к зачислению в штат военные моряки — без языковых барьеров.

Очевидно, что такие могли пригодиться только на Черноморском театре военных действий. Чего Пётр и не скрывал, поскольку открыто просил военных займов на борьбу с султаном у Англии и Голландии. И не менее открыто призывал европейских монархов сплотиться «против общих неприятелей Креста Святого».

При прочих равных условиях этот проект обязан был бы сработать.

Дела — в самом грубом приближении — должны были идти примерно следующим образом. Австрия и Польша наваливаются на Турцию сухопутными силами. Русское царство и Венецианская республика действуют на морях. Русские — на Азовском и Чёрном, итальянцы — на Средиземном.

Ожидаемый результат — полное и окончательное изгнание турок из Европы, закрепление за Русским царством Крыма и Проливов. В процессе этой войны возможен перенос столицы к морю — у царя была к этому явная слабость. Разница лишь в том, что новую столицу построили бы не на северных болотах, а в южных степях. В Европу было бы прорублено не окно, а дверь. И не через шведов, а через турок.

Этот многообещающий и вполне реалистичный проект пришлось закрыть. В январе 1700 года державы антитурецкой Священной лиги заключили с Турцией сепаратный мир. Русское царство оказалось на обочине.

Константинопольский мир 1700 года — всего лишь относительно успешная попытка хоть как-то обезопасить южное направление. Потому что после такого «кидалова» со стороны европейских держав Петру пришлось пересмотреть всю свою геополитическую концепцию. Стало ясно, что антитурецкий союз — фикция, а в одиночку с Турцией пока не сладить.

Тогда, и только тогда сложился другой проект — Балтика, новая столица на болотах, северное «окно в Европу». Константинопольский мир запустил формирование той реальности, в которой мы сейчас живём.