Ветеран ВМВ Эберхад Хедер о довоенной жизни в Германии.

Опубликовано 01 марта 2015 года

- Я родился в 1918 году в восточной части Померании, в той самой, которая сейчас оккупирована Польшей. Наша семья родом из Укервальд - это такой большой и красивый лесной район под Берлином. Мой отец был профессиональным охотником, специализацией которого являлась дрессура охотничьих собак. Все мужчины в моем роду по традиции становились лесниками. В Первую мировую, в1915-м году отец воевал на Восточном фронте и был там ранен - ему искалечило руку. В дальнейшем это значительно усложнило его профессиональную деятельность. Для того чтобы выстрелить из ружья ему приходилось довольно сильно ее изгибать.

- Отец был предприниматель, но мы жили так бедно, что даже сложно себе представить. Примерно с год мы жили в Южной Америке. Распродав все, что можно в Германии, мы отправились в Бразилию. Там отец хотел открыть предприятие, но его обманул компаньон. Отец потерял все до последнего пфеннига, и мы вернулись в Германию. 

Потом к власти пришел Гитлер, и сразу стало лучше.  Я учился в государственной школе.  В 1934 году я перешел в школу в Берлине, которая через полгода стала называться «национал-социалистическим воспитательным заведением». Нам выдали униформу, и поменяли программу.

В то время в Германии были различные гимназии: классические - с греческим и латинским языком, реальные гимназии, реформированные - с латынью, английским и французским. Я же сначала учился в так называемой средней школе, с французским и английским языками. Потом из всего этого разнообразия оставили школы только с латынью и английским, но уже без французского. Мне кажется это правильным: латынь для университета, английский для всего остального – такая тогда была реформа.

- В школах Советского Союза проводилась очень настойчивая пропаганда. У вас было что-то похожее?

- Когда я сегодня говорю, что пропаганда была ненавязчивой, мне никто не верит. Но я должен Вам сказать, что настойчивой специальной пропаганды тогда не было. Только лишь в биологии и немецком языке подчеркивался национал-социалистический образ мысли. Я даже помню одного учащегося, который писал свою аттестационную работу, дающую право на поступление в университет, по теме "«Капитал» Маркса". Такое было не типично, но вполне возможно, и считалось нормальным! Хотя курса марксизма у нас, конечно, не было. Он сам выбрал такую тему, исходя из личного интереса.

- Прослеживались ли в курсе биологии идеи о превосходстве арийской расы?

- Я бы сказал немного по-другому. Нам это преподносилось в следующем ключе: белая раса создала господствующую в современном мире культуру, и западная, то есть арийская цивилизация, - в виде римской, а затем в виде английской империи, - завоевала мир, создала науку, ну и так далее… А например, про китайскую культуру нам ничего не говорили.

Знаете, я хочу подчеркнуть, что нам говорили о превосходстве немцев. Да, слово «превосходство» использовалось. Но в наших действиях и поступках этого не проявлялось в том виде, как это декларировалось. Сегодня я хочу сказать, что да, некоторая самоуверенность в нас присутствовала… Откуда это пошло? Когда мне было 10 или 11 лет, еще до Гитлера, в 1930-м году я вступил в так называемый Союз Молодежи. В Германии тогда было много различных молодежных организаций: обычно маленьких, с религиозной или патриотической направленностью. Я тоже стал членом в одной из таких групп. Мы в субботу ездили на озеро, пели песни.

- Гитара, костер?

- Да. На гитаре я не играл, но относился к тем кто это умел, с полным восхищением. В будни мы тоже встречались: пели песни, читали друг другу что-то из истории. Иногда нам читали вслух взрослые: и не какие-нибудь специалисты, а наш двадцатилетний вожатый, работавший подмастерьем электрика. Мы говорили не о национал-социализме, а о нашей родной Германии. Мы были патриоты! Понимаете? Там, у костра, именно в те годы, вне зависимости от идеологии национал-социализма, я заложил основы своей жизненной позиции.

- Можно ли сказать, что национал-социалисты, придя к власти, просто дали развиться этим патриотическим настроениям?

- Да, и очень сильно. Нужно учитывать то, что в веймарской Германии до 1933 года, каждый год в каждом регионе Германии было по два-три правительства, и каждый день происходили демонстрации: демонстрация коммунистов, демонстрация социал-демократов, демонстрация СА… Понимаете? Всевозможные! Люди устали от анархии. Неожиданно зимой 1933-го года я услышал по радио первое большое выступление Гитлера в качестве рейхсканцлера в Кенигсберге. Речь в нем шла о Таурогенской конвенции, также упоминались .

Он говорил о том, что мы прорвемся, что мы уже начинаем менять ход истории! А в конце выступления все запели голландскую молитву «на Господа уповаем». Это очень известная религиозная песня, я до сих пор ее помню, она начинается так: «Мы молимся и верим в наше новое будущее». Это было что-то невероятное! Какое было воодушевление и облегчение! Именно облегчение! Вот оно, наконец-то! Сейчас начнется! Исчезли партии, исчезли те же коммунисты, не было никого - мы стали едины. Народ объединился! Все, и мы, немецкая молодежь, стали едины! Это нужно понимать!

Именно тогда появился Имперский закон о молодежи, который гласил, что каждый юноша и девушка должены вступить в Гитлерюгенд. Поэтому нас сразу же автоматически включили в него. Надо заметить, что руководство Гитлерюгенда в нашей школе никаких прав не имело, а мы просто носили униформу, и ничего более.

Летом 1936 года, за 3 месяца до открытия Олимпиады в Берлине, начались приготовления к ней.

Волонтеров на работу на Олимпиаде набирали в том числе и в Napola. Я, разумеется, записался. Нас всех собрали, каждый волонтер получил специальный белый костюм, и началась подготовка.

Во время открытия я приветствовал сборную Бразилии. Мне вручили большой бразильский флаг, и я представлял их команду. С тех времен и до сих пор у меня хранится значок от Бразильского Олимпийского Комитета! А в последний день олимпиады я нес флаг Перу. Команда Перу уже уехала, но кто-то же должен был ее представлять… Все те, кто нес флаги, вместе с 30 или 40 командами олимпийцев, выстроились перед главной трибуной, на которой находился Гитлер и члены Олимпийского Комитета. Помню, что рядом со мной стояли команды Австрии и Филиппин. Вперед вышли очень красивые и прекрасно одетые девушки, которые должны были на каждый национальный флаг повесить золотой венок. Его каждая делегация могла увезти домой. Мы, по команде, склонили знамена, а юные красавицы повесили на них венки, которые фиксировались небольшим крючком. Было темно, мы стояли в свете прожекторов, направленных на нас. По команде мы поднимаем флаги, и тут венок с моего флага падает на землю! Только у меня одного! Прямо перед Гитлером и всеми остальными! У меня одного! Вот Гитлер, вот упавший венок и я…! Мой товарищ из Napola, стоявший сзади, зашептал, что я должен опустить знамя, а он выскочит и наденет венок. Но я решил, что опускать знамя и возиться с венком не стоит. Просто товарищ поднял его и после церемонии отдал мне. Он хранился в моем доме, - который теперь находится на территории Польши. Жаль, венок был очень красивый, с эффектной золотой лентой.

Олимпиаду я видел с первого до последнего ее часа. Должен вам сказать, что это было абсолютно восхитительным событием.  На стадионе было очень много иностранцев. Когда появлялся Гитлер, все тут же вставали. Сами! Их никто не заставлял!

- В советской и в западной пропаганде говорилось, что Гитлер очень переживал, когда выигрывали негры, это правда?

- Нет, я в это не верю. Я сидел у беговой дорожки, рядом с Джеймсом Оуэнсом, который сначала выиграл забег на 100 метров, а потом на 200. И все этому были рады, черные и не черные. В 1972 году во время Олимпиады в Мюнхене, Оуэнс снова приезжал и выступал по телевидению, я смотрел его интервью. Его спросили: «Господин Оуэнс, как вы пережили Олимпиаду 1936 года? Там же был Гитлер?» Оуэнс ответил: «Ничего не знаю, это была отличная Олимпиада». Его опять спрашивают в том же ключе:  А он им отвечает, что ничего такого тогда не ощущалось. Думаю, это очень показательная ситуация.

30 января, в день, когда Адольф Гитлер пришел к власти, в  нашей школе проводился большой праздник. Нашему классу зарезервировали место в факельном шествии, которое проводилось в честь его победы. Мы маршировали мимо Имперской канцелярии по заполненным ликующими людьми улицам. Был праздник, все радовались, вышел Гитлер, мы вместе со всеми закричали: «Хайль!» Потом точно также его приветствовали в Вене 13 марта.

Школу я закончил в 1939-ом и получил право на поступление в университет. Вместо этого я захотел пойти в военное училище, чтобы стать офицером армейской пехоты. Но мне приписали проблемы с глазами, которых у меня тогда не было, и не взяли меня. Я возмущался, говорил, что этого не может быть, что это ошибка. В ответ они предложили повторить попытку через полгода.

Неожиданно я увидел рекламу Ваффен СС… Я выяснил, что обучение проходит в одинаковых с армией условиях, и засчитывается как служба в армии, то есть как выполнение воинского долга. Если бы у меня что-то не заладилось, то через два года меня бы уволили, и я смог бы поступить в университет. На тот момент такие условия оказались очень приемлемыми. Вот так и случилось, что в 1939 году я поступил добровольцем в офицерскую школу СС. Вы должны понимать различия Ваффен СС от СС: это необходимо, чтобы правильно понять то, о чем я буду рассказывать. Мы обучались точно так же, как и обыкновенные армейские офицеры. Существовал приказ Верховного командования, который гласил, что контроль над обучением в юнкерских школах Ваффен СС должен иметь Вермахт. Именно Вермахт! Обучение должно происходить таким образом, чтобы в случае войны обучающиеся смогли выполнять обязанности офицера, такие как тактика, оружейное дело, логистика, и прочие.

- А танцы у вас тоже были как в училищах Вермахта?

- Я совсем не ожидал такого вопроса. Да, в училищах Вермахта были танцевальные часы… А у нас не было танцевальных часов, но нас учили, как нужно правильно двигаться. Например, в Брауншвейге имелось всего два танцевальных клуба. Там после обеда происходили танцы с чаем. Там также появлялись наши преподаватели, но уже в гражданской одежде. Мы считали, - это для того, чтобы контролировать, хорошо ли мы себя ведем.

- Какие были отношения с вашими товарищами по юнкерской школе?

- Вполне товарищеские, нормальные.

- Сколько времени продолжалось обучение?

- Десять месяцев, с апреля до декабря 1939-го.

- Был ли в юнкерских школах Ваффен СС точный план обучения?

- Да, все было расписано по неделям, так, как положено.

- С первой по четвертую неделю - введение, военная история от античности до современности, с пятой по восьмую - обязанности немецкого солдата.

- Нужно ли было при поступлении доказывать свое арийское происхождение c XVIII века?

- Да. Про XVIII век не скажу, но свое арийское происхождение я смог подтвердить с 1800 года. Для этого я собрал свидетельства о крещении своих родных. Сегодня о своих предках я знаю намного больше.