Россия после референдума. Что ждет путинский режим

Путину придется дать ответ на вопрос «Что дальше?»

Как только с Красной площади в Москве сошли танки, российская машина пропаганды мгновенно переключилась с прославления современного милитаризма на освещение следующего поворотного политического события — голосования за пакет поправок к Конституции.

Парад победы был перенесен с 9 мая из-за пандемии COVID-19, с тех пор так и не утихшей, но президент РФ Владимир Путин нуждался в демонстрации военной мощи России, чтобы создать патриотический импульс, кульминацией которого должна стать громкая политическая победа.

Голосование осуществляется различными способами, в том числе и в электронном формате, при абсолютном отсутствии независимого мониторинга. Это, скорее, не референдум, а одноразовая мобилизация общественной поддержки для закрепления уникального статуса Путина.

Действительно, единственное значимое предложение среди десятка поправок, изворотливо сформулированных невнятным языком, позволяет Путину поучаствовать в президентских выборах в 2024 году, «обнуляя» его предыдущие сроки.

До сих пор не до конца ясно, почему глава Кремля решил достичь этого таким сложным и юридически сомнительным способом, искажая нормальный процесс внесения поправок в Конституцию и обращаясь к столь окольному способу сбора явно фальшивого «подавляющего большинства» голосов в пользу его политического проекта. Мнение российского общества об обоснованности поправок по-прежнему разделено, но ожидаемая беззастенчивая фальсификация выборов переметнет многих безразличных к политике людей в лагерь потенциальных протестующих. Либеральные эксперты и активисты утверждают, что этот процесс серьезно подрывает саму Конституцию — в недалеком будущем, возможно, простого закона, принятого Государственной Думой, будет достаточно, чтобы отменить все изменения. Возможно, это первый шаг к написанию и принятию абсолютно новой Конституции.

Упрямое осуществление путинского плана, намеченного в начале года, удивило даже самых осведомленных наблюдателей. Оно наглядно иллюстрирует желание Путина доказать, что внезапному кризису не изменить то, как управляют Россией. Все же влияние этого кризиса гораздо больше, чем это готов признать Кремль.

«Подарочки» Путина для бедных семей и пострадавших бизнесов не уберегут от болезненного и набирающего обороты экономического спада. Грубая манипуляция общественной поддержкой так называемой «потемкинской Конституции» должна доказать сомневающейся элите, что Путин незаменим — ведь он единственный эффективный популист, способный общаться с недовольными «массами» и контролировать их. Но элиты разочарованы его равнодушным руководством, их беспокоит сохранность наворованных состояний, они устали постоянно демонстрировать льстивую лояльность и недовольны неуверенностью в завтрашнем дне.

После желанной победы на спорном плебисците Путину придется дать ответ на вопрос «что дальше?», касающийся и экономической рецессии, и возможной второй волны пандемии. Конечно, он предпочел бы добиться серьезного внешнеполитического прорыва. Например, путем проведения саммита с участием пяти постоянных членов Совета безопасности ООН — глобального квазиправительственного форума, подобного Ялтинской конференции, о которой он часто тепло отзывается, говоря о конце Второй мировой войны.

Основным партнером на этих воображаемых переговорах должны быть США, но Путину не удастся найти полезное пересечение с политической повесткой президента Дональда Трампа.

К примеру, Россия отчаянно настаивает на продлении Договора о стратегических наступательных вооружениях, но ей не удается заинтересовать в этом Китай, а Трамп возражает против любой сделки по контролю над ядерным вооружением без участия Китая. В это же время Москва пытается использовать «историческую правду» о причинах Второй мировой войны, чтобы надавить на Польшу — в то время, когда Трамп принимает польского президента Анджея Дуду в Белом Доме. Наконец, Россия не может поддержать план Трампа известный как «Мир во имя процветания» для Израиля и Палестины. Российская гибридная война в Сирии и Ливии в свою очередь раздражает Вашингтон, а не приглашает его к сотрудничеству.

Единственная область, в которой Кремлю похоже удалось найти что-то общее с администрацией Трампа — это борьба с экстремизмом, анархией и терроризмом. Но выведение местных проблем на международную арену — неловкий и маловероятный шаг. Российская власть готова бороться с анархистами с особой жесткостью. О чем свидетельствуют, например, долгие тюремные сроки для якобы членов сомнительной организации известной как Сеть, несмотря на крайне неубедительные доказательства их причастности к какой-либо преступной деятельности.

Эти жесткие меры подавления контрастируют с известным делом Кирилла Серебренникова — знаменитого театрального продюсера, обвиненного в присвоении бюджетных денег, которому — на фоне громких протестов со стороны московской интеллектуальной элиты — дали условный срок. Российская машина репрессий готова к крупномасштабным операциям, но для того, чтобы превратить ее в полезный инструмент внешней политики, стране понадобится всплеск межгосударственных актов экстремизма и террористических атак. Российские спецслужбы вполне способны попытаться «организовать» такой всплеск. Однако потенциальный ущерб от разоблачения попыток манипулировать террористами, например, в Афганистане, может быть значительным.

Череда новых мировых вызовов и углубляющихся местных кризисов создает в России новую социальную динамику. Поскольку растущее недовольство все больше фокусируется на этих проблемах, попытки Кремля «зацементировать» фундамент автократии обречены на провал. Какие бы цифры, свидетельствующие о поддержке бессрочного правления Путина со стороны «подавляющего большинства», не нарисовали бы обеспокоенные чиновники — это не сделает эффективнее структуру власти, испорченную коррупцией и деформированную милитаризмом. Вариант медленной стагнации и привычного принятия несправедливости со стороны пассивного населения уничтожен разворачивающейся катастрофой, поэтому правящую бюрократию, скорее всего, ждет переход от отрицания к запоздалой чрезмерной реакции и панике.

Павел Баев, «Новое время»