Старушка 2.0: теперь с двумя морковками

А вот и тяжелая артиллерия подкатила. В самом деле, сколько можно про старушку с двумя картофелинами? Даже самые деревянные уже начали что-то подозревать и меньше лайкать. А ведь за какие-то жалкие 600 р. можно нанять усопшего писателя, ныне - живого блогера, потомка усопшего писателя, родителя живого блогера (это один и тот же человек), и он тебе все-все умиленно распишет - чтобы навзрыд, чтобы "на разрыв аорты", и смайлики такие плак-плак!
Особенно иронично прозвучал финал. Татьяна Толстая, славящаяся в широких кругах невообразимой жадностью, даже в своих фантазиях не сумела поделиться с чистенькой старушкой деньгами. А картофельники предыдущей старушке на кассе чото покупали!
----------------------



Майский, сладкий, совсем летний день. Выношу мусор. Несколько баков стоят под общим навесом. В соседнем баке тихо, деликатными движениями роется старушка.
Я стою в стороне, не приближаясь, держа завещанную врачами дистанцию. Старушка с виду "интеллигентная", как принято говорить, то есть на самом деле просто городская старушка из какого-то образованного класса - то ли учительница, то ли библиотекарша. Не бабка, а дама. Курточка цветная, потрепанная. Темная юбка. На вид лет восемьдесят.

Бомжей-то я знаю, бомж всегда в замурзанной одежде, - он же спит где попало; на нем шапочка, от него пахнет. И женщина у бомжа такая же, с опухшим малиновым лицом. Эта - не бомж.

Меня разбирает любопытство. Спрашиваю нейтральным тоном: "Что-то ищете?"

Старая дама оборачивается ко мне. И лицо такое хорошее, и волосы, белые, вполне себе подстрижены.
Не лохмы. Голос, так вообще интеллигентный.

"Тут морковку очень хорошую выбросили, - говорит она. - Морковку достаю".

"Хорошую выбросили, надо же", - бормочу я, чтобы что-то сказать, поддержать беседу. Но она понимает меня неправильно. Она решает, что я тоже заинтересована. В морковке.

"Хотите?" - и она поворачивается и протягивает мне хорошую, действительно, крепкую морковку, выловленную ею из гниющих очистков и туберкулезных плевков бака.

Буря чувств, как пишут в плохих романах, захлестывает меня. Она бедная. Она добрая. Она щедрая. Она пришла сюда поесть, к этим заразным объедкам, мреющим на майском солнышке, но увидела во мне человека, который, должно быть, тоже хочет есть и, не задумываясь, поделилась со мной, с незнакомкой, своим обедом.

Первый порыв - дать ей денег, сколько взяла с собой, шестьсот рублей, но я не решаюсь. Боюсь унизить ее. Каково ей - такой деликатной, такой чуткой - почувствовать себя нищенкой, которой суют подачку у помойки? Но надо, наверно, дать. Чтобы она сегодня больше не рылась. Или это оскорбительно? Или лучше зажмуриться и дать? Насколько же легче дать, чем чувствовать себя виноватой вот в этом во всем, в чем ты не виноват: в ее старости, в ее нищете, в том, что у тебя сегодня день рождения и тебя заваливают подарками любящие люди, и вечером будет семейный обед по скайпу, а у нее ни скайпа нет, ни обеда.

Нет, какой-то обед будет. Из морковочки.

Я стояла и металась: давать или не давать, оскорблять или не оскорблять, унижать или не унижать, и сердце мое разрывалось на цветные, именинные, праздничные, легкие, мертвые клочья.
Нет, я не скажу, что я сделала. Этот груз со мной, мне его и нести.