Смерть делает шута пророком

Рав Зиновий Коган

«Смерть делает шута пророком», — написал он на своей странице в Фейсбуке ровно месяц назад, получив свои 9 лайков.

… В пятницу вечером, 23 августа 1991 года, раввину Зиновию Когану позвонили и не допускающим возражений тоном предложили прибыть завтра на площадь пятидесятилетия Октября (так назвалась Манежка) для отпевания одного из погибших во время путча, Ильи Кричевского, оказавшегося евреем по паспорту.

— В субботу по иудейским законам хоронить нельзя, — возразил он.

— Переносить нельзя, это государственные похороны, — ответили ему.

Наутро, за пятнадцать минут до назначенного часа, Зиновий Львович вышел из метро «Площадь Революции» и увидел необъятное людское море. У маленького человека в кипе с молитвенником под мышкой не было никакого шанса протолкнуться до Манежа. Тем не менее он надел талес и стал прорываться вперед, извиняясь и объясняя встречным-поперечным, куда направляется. И, представьте, стоявшие через каждые двадцать метров люди с военной выправкой пропускали его вперед безо всяких документов. Да у него их и не было, за исключением пропуска с основного места работы, «Гипропрома», Богу он служил на общественных началах.

К Манежу, рядом с которым выстроили трибуну, он добрался в момент зачтения Горбачевым указа о награждении погибших званием Героя Советского Союза, посмертно. Внизу стояли три гроба, рядом с которыми на низких скамеечках сидели родители погибших.

— Ты не имеешь права, — откуда-то сзади послышался голос Изи, знакомого хасида, невесть как оказавшегося у него за спиной. — Сегодня суббота. Пусть хоронят завтра.

— Давай спросим у родителей покойного, что они по этому поводу думают.

Убитые горем родители были советскими людьми, далекими от того, что еще недавно считалось религиозным дурманом, и их удивила сама постановка вопроса. К тому же им в голову не могла прийти мысль сорвать государственные похороны. Выслушав ответ и обернувшись к коллеге, он обнаружил, что того и след простыл.

Раввина узнали по талесу и позвали на трибуну, где сразу после митрополита, будущего патриарха, он вышел к микрофону и, раскрыв молитвенник, прочитал перед сотней телекамер поминальную молитву по всем трем несчастным молодым людям.

Позже, на кладбище, после того как два гроба понесли в часовню, а один — ненадолго оставили, Зиновий Львович сказал, обращаясь к Нему, лишь то, что положено говорить на проводах еврея из этого мира. А когда процессия только двинулась с Манежки к Ваганькову, раввину предложили место в руководящем автобусе, он отказался — дескать, в субботу не имею права, только пешком.

Рав Зиновий Коган у свечи памяти в Музее Отечественной войны. Фото с персональной страницы в сети Facebook

* * *

Еще одно воспоминание об ушедшем. Октябрь девяносто третьего — за это время многое изменилось, демократы переселились в Кремль, а в оставленном ими Белом доме засели новые путчисты, покуда тех не выкурили с помощью прицельного огня. Однако номер его телефона, видно, оставался в кремлевских анналах, и его вновь позвали на митинг, на этот раз к Белому дому. Зиновий Львович вновь приехал на метро — несмотря на близость к власти, денег на другой транспорт так себе и не нажил.

По пути от «Краснопресненской» он проходил мимо стадиона, где незадолго до того держали мятежников — тех, кто штурмовал мэрию и участвовал в марше на Останкино, и тех, кто просто попал под раздачу. У стадиона стояла толпа. Зиновий Львович заметил в ней священника в рясе с крестом и решил, что ему сюда. Тот читал молитву, он, в свою очередь, достал Тору и начал читать. На него недовольно покосились, попросили потише, но не тронули — пусть себе бубнит.

Наутро раввину позвонили из Кремля и укорили в неявке. Он стал было спорить, покуда не понял, что по ошибке вчера попал туда, где поминали погибших защитников Белого дома. Его же ждали на митинге победителей, по другую сторону покалеченного в недавних боях здания.

… Этот новый путч ни в чем другом не походил на предыдущий, но завершался, как и тот, первый, под звуки еврейской поминальной молитвы — ничего не поделаешь, двести лет вместе.