Российская дипломатия: эпидемия бессилия, вредительства и предательства?

22 апреля заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков заявил, что наша страна (хотя точнее сказать — текущая ее властная система) не ставит цели выиграть у США идейную борьбу на постсоветском пространстве. Символично, что сделано это заявление было аккурат к 150-летнему юбилею человека, при котором наша внешняя, да и внутренняя политика имела максимальную идейную заостренность. 

Не менее символичен и современный фон выступления г-на Рябкова. В дни пандемии коронавируса идейные и идеологические основы разных государств отходят на второй план, порой прямо отвергаются либо интерпретируются самым причудливым образом. Так, в Европе самый либеральный, даже либертарианский режим отношения к уханьской хвори, наряду со Швецией, избрала «последняя диктатура» региона — Белоруссия. При этом в мировых оазисах свободолюбия и прав человека устанавливается именно что реальная диктатура военно-цифрового характера. Да, потом, после тушения пожара, для разгребания пепелища и восстановления дома будут крайне важны идеологические и мировоззренческие поиски и решения. Сейчас о них думают разве что на перспективу. Но высокопоставленный дипломат зачем-то решил, спотыкаясь о пожарные рукава, сообщить на всякий случай городу и миру об отсутствии у его ведомства и государства в целом идейных дерзновений и амбиций.

Картина грустная и, как мы уже сказали, винить в ней исключительно и только сам МИД вряд ли уместно. Он не столько формирует и создает, сколько оформляет внешнюю политику. Тем не менее, есть существенные «но». Во-первых, и от оформления, включая его стилистику, многое зависит. Во-вторых, у любого главы МИД все равно есть коридор возможностей, позволяющий склоняться в ту или иную сторону. В-третьих, серьезный политический тяжеловес на министерском посту может и вовсе передвинуть в имеющемся коридоре стены и потолок, подняв капитализацию не только своего направления, но и всего государства. Он, если брать футбольную аналогию, подобен звездному игроку, способному если не вывести средний клуб или сборную на мировой уровень, то как минимум на отдельном отрезке существенно улучшить результаты. Еще более явной такая аналогия будет, если сравнивать министра со звездным тренером (кто-то посчитает, что тренер=глава государства, но нет, и в клубе, и в сборной над тренером президент либо глава национальной ассоциации).

У нас таким тяжеловесом-«звездой» был, например, Евгений Максимович Примаков. Далеко не самая однозначная фигура в нашей истории, человек андроповско-горбачевской политической генеалогии, отметившийся многими сомнительными поступками и фразами — например, незадолго до смерти он призвал к невмешательству в украинские события. Можно охарактеризовать его как человека, вхожего в глобальные управленческие салоны и находившегося на короткой ноге с Киссинджером и Ко. Да, правда. Но именно за счет личного статуса Евгения Максимовича как равноценного визави Киссинджера и Ко российская внешняя политика после его прихода на смену Козырева обрела иной вес, подкрепленный к тому же делами. Сохранилось это положение и в недолгое примаковское премьерство. Памятный разворот самолета над Атлантикой — жест настоящего лидера, равного по силе адресатам данного жеста и одновременно равного по достоинству своей пусть занемогшей, но великой державе. Подобный жест совершенно невозможно представить в исполнении не только Козырева, но и его верного наследника С.В. Лаврова, которого отечественные СМИ упорно рисуют отчаянным ястребом и богатырем, одной левой побеждающим малохольных керри, болтонов и пенсов.

Уязвимые места и периоды слабости были у нашей дипломатии всегда. Хватало неудач в советское время. Нельзя не вспомнить излишнюю увлеченность идеей «конвергенции» и долгосрочного примирения с Западом на основе Хельсинкских соглашений 1975 года, чрезмерную надежду на «здравомыслящих западных политиков» как противовес «милитаристам-реакционерам». Без преувеличения великий Андрей Андреевич Громыко, помимо прочего, еще и сыграл важную роль в приходе к власти Горбачева. Затем он, по некоторым свидетельствам, поменял отношение к своему выдвиженцу в худшую сторону, но внешне этого практически не проявлял. В последнем прижизненном интервью, полную версию которого недавно опубликовала Ассоциация внешнеполитических исследований его имени, Андрей Андреевич крайне хвалебно отзывался о Михаиле Сергеевиче, его речениях и вообще мудрой международной линии.

Еще больше слабостей и провалов было до революции — впрочем, дореволюционный период и более длителен, чем советский. Русская дипломатия жила от Берлинского конгресса до Боснийского кризиса, и критиков хватало не только снаружи МИД, но и изнутри его. Политика, проводимая министерством, обсуждалась и осуждалась в тесной связи с нравами, царившими в его стенах. Можно обратиться, например, к трудам и очеркам дипломата-консерватора Юрия Карцова.

Если говорить о внешней общественной критике, то достаточно типовым ее образчиком (и уж точно типовым для правой части общества) видится статьявыдающегося националистического публициста Михаила Меньшикова «Почти иностранное ведомство». Перечислив десятки, даже сотни инородческих фамилий в реестре дипломатической службы, Михаил Осипович горестно размышлял:

«У нас, к глубокому сожалению, действительно русские люди давно оттерты от государственности и сама государственность остыла в своем национальном чувстве. Со времен бесконечного управления ведомством иностранных дел Нессельроде там укоренились всевозможные инородцы. Именно тогда установился обезличивающий, обесцвечивающий всякое дарование международный космополитизм, весь разум которого состоит в том, чтобы как можно менее походить на русских и как можно более на французов или англичан. 
Как известно, посольства за границей пользуются правами экстерриториальности. Дом посла считается территорией той страны, которую он представительствует. Это основное требование международного права вытекает из глубокого сознания неотделимости дипломатии от ее отечества. Не только стране, посылающей посольство, но и стране, принимающей его, важно, чтобы представительство было действительно национальным. Но что толку, если в экстерриториальном дворце русского посольства, под русским флагом будет заседать равнодушный к России немец или равнодушный итальянец, голландец, румын или грек? Почему эти почтенные сами по себе люди считаются наиболее способными представительствовать Россию? Пусть они не изменят России сознательно, но безотчетная холодность к ее существованию, способность глядеть на нее как лишь на нанимателя непременно внесут в дипломатическую службу то безразличие, которым так блещут наши представители за границей».

Нынешний МИД и, шире, совокупность авторов и факторов дипломатии не просто суммировали и на порядок умножили все недостатки и провалы былых эпох. Ситуация стала намного хуже на уровне источника, причины этих провалов. Наверное, было бы соблазнительно списать, по лекалам Меньшикова, если не все, то многое на разрушительное влияние «инородцев». Тем более что аргументов в пользу такой постановки вопроса можно найти немало. Скажем — бывший посол в Молдавии Фарит Мухаметшин. В Иинтернете можно найти его краткую нетолерантную характеристику: «Послом РФ в Молдавии был Мухаметшин. Любой с фамилией на «ов» был для него шовинистом. МИД РФ, в лице этого [этнически нерусского работника] раздувал анти-русскую истерию в Молдавии. Кульминацией стала публикация им списка «русских сепаратистов», которых затравили и пересажали, что шокировало даже румын». По духу, повторимся, характеристика резка, но по содержанию вполне верна, чему свидетельство и материалы ИА REGNUM о посольской работе г-на Мухаметшина.

И все-таки, при несомненности такого явления, как этнические симпатии, антипатии, привязанности, землячества и лоббистские узлы, сводить все к ним было бы крайним упрощением. В конце концов, тот же г-н Рябков вроде бы вполне этнически русский. И г-жа М. Захарова, под стать г-ну Лаврову рекламируемая как «ястребиня» и задолго до г-на Рябкова заявлявшая об отсутствии у России ценностных и идеологических расхождений с Западом — тоже русская. Эта же г-жа Захарова пару лет назад с искренней детской гордостью хвасталась, как прогуливалась в крайне экстравагантном леопардовом пальто по центру Нью-Йорка и какая-то местная старушка сказала ей: «Я счастлива, что сегодня в центре Нью-Йорка я увидела то, что давно искала — настоящего его обитателя. Так выглядит человек, который олицетворяет Манхэттен!».

Еще несколько случаев прошлых лет. В 2018 году активисты незарегистрированной партии «Другая Россия» забросали дымовыми шашками латвийское посольство в Москве, протестуя против задержания в Риге легендарного общественного активиста Владимира Линдермана-«Абеля», постоянного автора многих российских СМИ. Российский посол в Латвии г-н Евгений Лукьянов, получив от латвийского МИД ноту протеста, заявил, что полностью с ней солидарен:

«Я согласен с министром, что это провокация. К тому же ее реализовали активисты, представляющие запрещенную в России партию национал-большевиков. Это крайне радикальная политическая организация, которая действует в России незаконно. Понятно, что эти противозаконные действия нацелены на то, чтобы скомпрометировать наши отношения с Латвией».

Этот же г-н Лукьянов вскоре в интервью службе новостей «Латвийского радио» прокомментировал поправки к «Закону о вузах», исключившие возможность получения высшего образования на русском языке даже в частных вузах:

«Какими бы отношения ни были, они будут только лучше. Мое отношение к Латвии — оно очень позитивное, очень позитивное. И давнее, выдержанное, я бы даже сказал. Этому отношению уже сорок восемь лет, скоро вот пятьдесят будет — надеюсь, еще в рамках срока моей работы здесь. Когда тебе что-то нравится, то объективность не главный критерий. Нужно очаровываться, нужно давать бонус какой-то — эмоциональный, этический. Здесь все славно! Извините, не ставят никаких препятствий для получения русского образования. Русское образование надо в России получать!».

Когда Казахстан заявил о переходе с кириллицы на латиницу, замглавы МИД г-н Карасин заявил:

«Я думаю, что и в этом случае наша позиция спокойная, в конце концов это внутреннее дело Казахстана — определять, в какой степени какие языки будут использоваться… Я убежден, что мы найдем способы, как приспособить наши двусторонние отношения, как приспособить русский язык к новой ситуации с латиницей».

Посол в Казахстане г-н Бочарников выступил в унисон: «Россия с пониманием и уважением относится к решению суверенного Казахстана о предстоящем переходе государственного языка на латиницу».

Наконец, более ранняя, докрымская история. В 2011 году г-н Константин Косачев, тогдашний председатель думского комитета по международным делам, сейчас руководящий аналогичным комитетом палатой выше, признался в интервью украинскому журналу «Профиль»:

»Если дать русскому языку такие же полномочия и свободы, как украинскому, то от этого мог бы пострадать уже украинский язык, что было бы совершенно неправильно для судьбы государственности, для суверенитета Украины».

«Книга русской дипломатической скорби» столь многостранична, что почти бесконечна. Фамилии сплошь и рядом русские. Вот дела — нет. «Российские». Или, уместнее выразиться, «российско-федерационные».

Ответ на уже поставленный выше вопрос о причинах подобного положения дел можно сформулировать по-разному, в зависимости от того, под каким углом мы смотрим. Основная же причина, на наш взгляд, следующая. Не совсем верно воспринимать российскую внешнюю политику и политику вообще как государственную, проводимую с искренним стремлением принести пользу государству, его народу и зарубежным соотечественникам, но ушедшую в абсолютно неправильную сторону и отягощенную индивидуальной глупостью многих участников. На самом деле для российской внешней политики и политической системы государство, его граждане, их интересы и чаяния — не предмет неустанной заботы, а маскировка и одновременно инструмент решения настоящих задач. Задачи же эти и цели ставятся и осуществляются в интересах пестрой мозаики привилегированных сословий, кланов, ведомств, корпораций и отдельных личностей. Финальная точка этих интересов в их финансовом, экономическом, имущественном и потребительском разрезе находится на Западе, потому и политика получается прозападной, с явными чертами перехода от просто компрадорской ко все более колониальной. Так как осуществить указанную своекорыстную политику можно лишь за счет и в ущерб интересам государства и нации, то и выходит она антигосударственной и антинациональной. Есть, правда, еще «китайская партия», но она слабее «западной» и тоже ориентирована на свои частно-групповые, а не национально-государственные интересы. Разве что, возможно, чуть реже совсем им параллельна и чуть чаще ситуативно перпендикулярна.

***

В заключение — небольшая иллюстрация к нашему тексту, такая же свежая, как заявление г-на Рябкова. Все мы помним ситуацию четырехлетней давности. Тогда в примирительном письме Р.Т. Эрдогана по поводу нашего сбитого в ноябре 2015 года самолета турецкое слово, означающее что-то типа «всякое бывает», перевели как извинение. Жаркая дискуссия, извинился все-таки Эрдоган или нет, закончилась ничем. Но все-таки если и было лукавство российской стороны, унизительное для самой России, его теоретически можно было оправдать острой геополитической нуждой.

Однако сейчас случился казус, внятные и разумные объяснения которому подобрать сложно. Лидеры России и США сделали совместное заявление по поводу встречи наших и американских солдат на Эльбе. Заявление, под стать поводу, торжественное и взаимоуважительное. Однако в его тексте, опубликованном на сайте Kremlin.ru, можно увидеть фразу: «Это событие стало предвестником решающего поражения нацистского режима». То есть, получается, решающее поражение состоялось где-то на рубеже апреля-мая. Это противоречит даже самым смелым западным версиям, согласно которым перелом в войне наступил то ли после высадки союзников в Нормандии, то ли после срыва немецкого наступления в Арденнах (сорвалось оно, правда, из-за нашего наступления в Польше, начатого по просьбе «западных партнеров» раньше срока, но сия информация уже лишняя).

Удивление усиливается, если взглянуть на текст заявления в американском варианте. Там альтернативно-историческая фраза выглядит следующим образом: «This event heralded the decisive defeat of the Nazi regime». В переводе — «это событие возвестило/символизировало неминуемое поражение нацистского режима». То есть — стало символом, важно с символической, а не военно-стратегической точки зрения. Нейтральный и корректный исторически оборот.

Вот и думай: то ли перед нами крайний непрофессионализм переводивших текст клерков, то ли их въевшееся буквально на уровне инстинктов и машинальных реакций желание восхвалить заокеанскую державу в ущерб собственной. Первое прискорбно, но второе совсем печально, ибо heralded слишком о многом.