Да, были люди...

Я́ков Петро́вич Бакла́нов (1809—1873) — донской казак, русский генерал, герой Кавказской войны.

На службу вступил 20 мая 1824 г. урядником в № 1 Донской казачий полк (Попова), в котором командовал сотней его отец. Изредка он приезжал на побывку домой, в один из приездов женился на простой казачке.

На изображении: Донские казаки

Принял участие в русско-турецкой войне 1828—1829 гг., в начале 1829 г. произведен в хорунжие, а 20 мая того же года за отличие в деле с армией великого везиря при Кулевчи награждён орденом св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость»; 11 июля 1829 г. пожалован орденом св. Анны 3-й степени с бантом за отличие в делах при покорении турецких городов Месемирии и Ахиолло. В боях Бакланов показал себя столь храбрым и дерзким, что за излишнюю пылкость отец не раз собственноручно "дубасил по спине нагайкой", как признавался Яков Петрович впоследствии.

По окончании войны до августа 1831 г. стоял с полком на пограничной сторожевой черте по р. Прут. 21 сентября 1831 г. произведён в сотники.

Активный участник Кавказских походов. Первой серьёзной экспедицией, положившей начало кавказской известности Бакланова, была экспедиция 1836 г., предпринятая в район рек Псефира, Лаба и Белая. Здесь он был ранен в голову. 4 июля 1836 г., преследуя на протяжении 10 вёрст вчетверо превосходящий отряд горцев (между реками Чамлык и Лаба), выдержал множество контратак неприятеля и израсходовал все патроны, в заключение, выбрав удобный момент, близ укрепления Вознесенского ударил в пики, опрокинул неприятеля и преследовал более 15 вёрст, истребив его почти полностью. За это дело 4 июля 1837 г. награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом.

Именно на Кавказе и прославился казак Бакланов. Уважающие силу и мужество горцы, искренне ненавидели и восхищались Боклу (так горцы звали Бакланова). Я́ков Петрович Бакланов был одним из популярнейших героев эпохи Кавказской войны. Получив в командование полк, бывший в отчаянно плохом состоянии, он своей энергией быстро привел его в образцовое состояние и от робкой обороны своих предшественников перешёл к самому энергичному наступлению и скоро сделался грозой горцев, считавших Боклу сродни самому дьяволу и звавших его «Даджал», то есть сатана. Бакланов знал об этом и всячески поддерживал горцев в убеждении что, ему помогает нечистая сила.

Однажды в полк на имя Бакланова пришла посылка. В ней оказался большой кусок чёрной ткани, на котором был изображён череп с перекрещенными костями и круговой надписью из «Символа веры»: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь». Яков Петрович закрепил ткань на древке, превратив её в личное знамя.

Баклановский значок

Даже у бывалых казаков этот значок вызывал тягостное чувство, горцы же испытывали от баклановского символа суеверный ужас. Один из очевидцев писал: «Где бы неприятель ни узрел это страшное знамя, высоко развевающееся в руках великана-донца, как тень следующего за своим командиром,— там же являлась и чудовищная образина Бакланова, а нераздельно с нею неизбежное поражение и смерть всякому попавшему на пути».

На изображении: Генерал Бакланов на Кавказе (казачий танец)

С Баклановым связано много легенд, рассказов, песен казаков. Рассказы о Боклу описывают порой его безрассудную отвагу, его бесстрашие в делах с горцами, его мастерство во владении оружием и удачу!

Однажды казачий отряд под командованием войскового старшины Бакланова возвращался в крепость после рейда по чеченским тылам. Внезапно с вершины высокого утёса грянул выстрел. Командир остановил коня и, прикрываясь рукой от солнца, стал вглядываться ввысь. На скале появился чеченец. Хохоча, он принялся выкрикивать в адрес казаков оскорбительные фразы. Расстояние между противниками было так велико, что человек на вершине утёса казался маленькой чёрной точкой.

— А ну, молодцы,— обернулся к казакам войсковой старшина,— сбейте мне этого крикуна!
Дружно загрохотали выстрелы. Однако, когда пороховой дым рассеялся, выяснилось: чеченец по-прежнему невредим. Пользуясь своей неуязвимостью, он продолжал хохотать, и горное эхо далеко разносило его издевательский смех. — Урус-камыш! — вопил горец.— Плохо стрелять!
— Нешто его достанешь,— оправдывались казаки, — эво куда забрался, окаянный!
— Пули не долетают...— предположил кто-то.
Густые брови войскового старшины грозно нахмурились.
— Горцы стреляют хорошо,— строго сказал он,— но вы — казаки, и вам сам Бог велел стрелять лучше.
С этими словами он сорвал винтовку с плеча и, перекинув её в левую руку, выстрелил. Чеченец покачнулся и рухнул в пропасть. Несколько мгновений стояла тишина, взорванная затем громким «Ура!».
— Вот это фокус! — поразился один молодой казак— Даже не целясь!
— Эх ты, дурья голова,— упрекнул его пожилой сотник,— это же сам Бакланов. Не зря чеченцы называют его дьяволом.

Но, пожалуй самый известный из рассказов про Бакланова, это история о его поединке с горским стрелком Джанем.

Эта история произошла во время перехода через Качкалыковский хребет. Бакланов по приказанию начальника левого фланга кавказской линии князя Барятинского, с отрядом из трёх пехотных батальонов, четырёх орудий и своего казачьего полка, оканчивал просеку от Куринского укрепления к р. Мичик. Отряд покончил уже и с вырубкой молодого орешника; приказано было готовиться к переходу через Мичик, чтоб овладеть неприятельскими завалами, как вдруг случилось следующее происшествие:
Однажды, по возвращении в Куринское, у полковника Бакланова собралось большое общество офицеров; пили чай, играли в карты и толковали о разных разностях.

Был одиннадцатый час ночи, когда вошедший ординарец доложил, что явился лазутчик. — Который? — спросил Бакланов. Казак назвал Али-бея.

Надо заметить, что это был один из самых искусных и верных наших лазутчиков, преданный Якову Петровичу до самоотвержения. Он жил за Мичиком, в ауле Большие Гурдали, и, через постоянные сношения с мюридами Шамиля, знал до малейшей подробности все, что затевалось горцами против кумыкской плоскости. Поэтому Бакланов им дорожил и тотчас же приказал ввести его в комнату.

— Нэ хабар (что нового)? — спросил он, поздоровавшись с Али-беем.

— Особых новостей нет, — отвечал Али и заговорил по-чеченски.

Офицеры, заинтересованные появлением лазутчика, начали просить Якова Петровича говорить по-русски. Уступая их просьбам, он приказал привести переводчика, и тот во всеуслышание передал рассказ Али-бея следующим образом:

Когда Шамиль получил известие, что просека на Мичике почти окончена и что чеченцы не могут остановить Бакланова, он вызвал из гор стрелка, который на Коране поклялся во что бы то ни стало убить Бакланова.

— Горец этот прибыл уже в наш лагерь — сказал, между прочим, Али — и, надо сознаться, произвел на всех впечатление.

— Ты говоришь, — сказали ему старики, — что в расстоянии пятидесяти шагов разбиваешь из винтовки яйцо, подброшенное кверху; быть может это и правда, но мы твоего искусства не видели, а такого человека, в которого ты будешь стрелять, мы видели и знаем: он, в расстоянии полутораста шагов, при нас разбивал из ружья сидящую муху... Смотри же, Джанем, если ты промахнешься, то Боклю положит тебя на месте.

— Ну, что же горец? — спросили офицеры.

— Ничего, — отвечал Али, засмеявшись, — немножко побледнел, однако скоро оправился. — Я, — говорит, — во всю свою жизнь дал один только промах, да и тот, когда был семилетним ребенком.

— Ты знаешь, — продолжал Али, обращаясь к Бакланову, — что за Мичиком, как раз напротив того кургана, где мы становимся, есть батарейка, брошенная нами. Завтра поутру в нее засядет Джанем и будет ожидать твоего появления. Я пришел сказать, чтобы ты поберег себя и завтра не выезжал на курган.

Щедро наградив Али-бея, полковник отпустил его домой и попросил офицеров, чтобы все, слышанное ими, оставалось в секрете.

На следующий день, как только рассвело, войска, по обыкновению, вышли из Куринского. «Зная, что меня ожидает» — рассказывал сам Яков Петрович — «я остановил колонну несколько далее обыкновенного и, в сопровождении одного ординарца, поехал к кургану. Скоро посреди орешника показались черные прогалины, место нашей недавней рубки. Я подъехал к Мичику и увидел ту батарейку, из-за которой должен был последовать выстрел. Признаюсь, с минуту я сомневался, ехать ли дальше, но вспомнил, что на меня смотрят тысячи глаз, и, взяв у ординарца штуцер, поднялся на пригорок... В эту минуту страшная тишина воцарилась у нас и в неприятельских завалах. Я не скажу, чтобы был совершенно спокоен: кровь то бросалась мне в голову, то приливала к сердцу... Однако, опустив поводья, я стоял неподвижно и пристально смотрел на батарею, до которой через Мичик было не более полутораста или двух сот шагов. Вот наконец, за гребнем ее, мелькнула черная шапка, и через минуту, не более, я увидел блестящий ствол, направленный на меня... Провиденье спасло меня: пуля, пролетела мимо, едва зацепив только край моего полушубка... Когда чеченец поднялся до пояса, чтоб посмотреть на выстрел, он с ужасом увидел, что я сижу на коне, и, пригнувшись за бруствер, принялся вторично заряжать винтовку. По той торопливости, с которой он это делал, я вывел заключение, что нравственная сила этого человека подорвана, и пришел к убеждению, что новый выстрел не может быть верен. Тогда, поверив самого себя и убедившись, что нервы мои совершенно успокоились, я вынул ногу из стремени, положил ее на гриву лошади, оперся на нее рукою и приготовил штуцер... Как только раздался выстрел, я быстро вскинул ружье... курок брякнул и мой татарин, взмахнув руками, опрокинулся навзничь: пуля попала ему между бровей и прошла через голову».

Когда Бакланов, повернув лошадь, начал спускаться с кургана, обе стороны, с напряженным вниманием следившие за тем, чем кончится странный поединок, приветствовали его восторженными криками. В войсках загремело ура!.. Чеченцы, махав папахами, вскочили на завалы, били в ладони и оглашали воздух. неистовым: «якши Боклю! браво Боклю! молодэц Боклю!»

Нечего и говорить о впечатлении, которое произвела на горцев вся эта сцена, принявшая, в их пылком воображении характер какой-то чудесной, сверхъестественной легенды, перешедшей даже в народные пословицы. «Не хочешь ли убить Бакланова?» — говорили после того в Чечне, когда хотели остановить похвальбу какого-нибудь расхваставшегося юноши.

С 7 июня 1863 г. по 7 января 1867 г. Бакланов находился в командировке в Вильне и во время Польского восстания состоял заведующим Донскими полками в Виленском округе. 6 февраля 1864 г. за усердно-ревностную службу и труды награждён орденом св. Владимира 2-й степени с мечами над орденом.
В 1867 г. Яков Петрович Бакланов вышел в отставку и поселился в Санкт-Петербурге. После тяжелой и продолжительной болезни умер в бедности 18 октября 1873 года, похороны состоялись на кладбище петербургского Новодевичьего монастыря за счет Донского казачьего войска. Пять лет спустя его могилу украсил памятник, созданный на добровольные пожертвования и изображавший скалу, на которую брошены бурка и папаха, из-под папахи выдвинут чёрный «Баклановский значок».

Я. П. Бакланов в 1873 году

В 1911 г. прах Якова Петровича был торжественно перезахоронен в усыпальнице Вознесенского собора Новочеркасска, рядом с могилами других героев Дона — М.Платова, В.Орлова-Денисова, И.Ефремова.

Памятник Я. П. Бакланову. Волгодонск