Продолжение Проделки мистического Нечто. Вторая часть. Прокурор, любовь и мистика.

   В команду Толька не вернулся бы: не из -за обиды, и не потому, чтобы помочь команде, которая после его ухода стала откатываться на последние места, он вернулся, так как вместе с ним училась Настя Кудрявцева.

   Загляденье, а не дивчина. Никто не мог так заразительно хохотать, как она, играть большими серыми глазами с пушистыми длинными ресницами. Никто не мог так   заплетать косы, укладывая их на голове, как говорили учителя: каким – то изящным чертополохом, не бояться учителей, не подлизываться. Она была с мальчишескими замашками. Пацанка. Хлопец. Настюха, но только не Настенька. «Ласково, - говорила она, - но с жалостью, а я не люблю, когда меня жалеют, сама за себя постоять могу». Вместе с Толькой она свинчивала самопалы и стреляла в балках, навешивала жаркие оплеухи назойливо пристававшим к ней. Лихо гоняла на лошадях во время летних каникул.

- Тебе что главное, - сказала она, узнав отказ Тольки от игры. – Капитанство или голы забивать? Припаривай так, чтобы ворота трещали, и вратаря выносило.

   И Толька припаривал. Настя отбивала ладони, когда толькин улар по мячу, словно превращал его в разрывавшее воздух разъяренное пушечное ядро. Отбивала бы Настя ладони и на их свадьбе, но астма заломила ее горло, заледенила глаза и охладила руки. Вышла она на свет на мгновенье, но как же много радостного и горького сумела выхватить в это мгновенье.

   Если бы Петрович зашёл в кабинет директора, то услышал бы очень интересный разговор, но он не зашёл. А зачем. Насти нет в школе. Настя в другом месте. Отсюда видно. За железной дорогой. В оградке с памятником, на котором было высечено ее лицо с едва заметной улыбкой. Что обозначает ее улыбка? Хлещет дождь. Сечет снег. Бьет ветер. А улыбку не смывают и не сбивают. Не отрывается она от лица. Держит ее Настя. Не хочет в Настасию Ивановну превращаться.

- А я вот стал Анатолием Петровичем, - говорил он, приходя к Насте. – В посёлке кличут просто Петрович. А шевелюра осталась прежней. Помнишь, как ты меня за неё таскала, а я тебя за косы. – Петрович не отрываясь, смотрел на улыбку Насти.

   А кому она предназначалась? Ему. Толька так и не женился. Жил один, но не завяз в одиночестве. Он отмечал с ней её и свои дни рождения, ходил с ней на праздники, гулял в поселковом парке. Выбирался в степь и балки, а вечерами, сидя на порожках, рассказывал, как обрушивается темень и высекаются звёзды. Ее последние слова были: живи за нас двоих. Близок памятник, к нему тропинка протоптана – дойти можно, но до Насти, сколько не иди – не дойдешь. Нет такой тропинки.

- А, может быть, все совсем не так, - часто думает   Петрович.

   Может быть и не так. Человек несоизмерим со Вселенной. Он штрих на линейке бесконечности, пробивает дорогу в неизвестное и ставит точку на холмике земли. А как же быть с неизвестным?

   За школой высился двухэтажный коттедж директора школы. По обе стороны его стояли ещё коттеджи.

- Всё строят и строят, - сказал Петрович. - А школу обновить не могут. Говорят, что денег нет.

   Ошибаешься Петрович. Крепко ошибаешься. Деньги имеются кое у кого, а у кого, а вот у этого.

   Михаил Иванович Осадчий вздрогнул, когда услышал скрип двери. В последние годы он часто стал вздрагивать, знал: в жизни много дверей. Одну откроешь, войдешь и выйдешь, а в другую войдешь и не выйдешь. Вот такой двери он и боялся.

   В кабинет, тяжело ступая, зашел огромного роста мужик с густой многоцветной (седая, рыжая, чёрная…) бородой до пояса, молча подошёл к Осадчему, пораженного колоритным видом, протянул крупную руку, пальцы которой были похожи на клешни рака, дружески похлопал по спине, обнял, напустив в лицо клубы   воздуха, пропитанные крепким, удушающим сигаретным запахом (сигареты «Космос», которые курил и Осадчий).

   Михаил Иванович почувствовал ледяной холод во всём теле, когда руки его и мужика сомкнулись. Иванович напружился, так что лицо кровью налилось, и с оставшейся силой выдернул руку, опасаясь обморожения. Его смутило то, что от мужика не исходило тепло, но заостряться на этом не стал.

- Вы, наверное, недавно приехали в посёлок, - начал Михаил Иванович, -   и решили избрать нашу школу (а что избирать, если она одна в посёлке). У Вас дочка или сын?

- Ни то, ни другое, - небрежно бросил вошедший, забрасывая «радужную» бороду за правое плечо, словно шарф. – У Вас отличная школа.

   Михаил Иванович понадеялся на дополнительную похвалу, потому что футбольная команда школы всегда занимала первые места, так как он перед началом игры подходил к арбитру и показывал снимки футболистов, во главе которых стоял сын прокурора, и с нажимом бросал: понимаешь?

   Надежды Осадчего не сбылись. Он попал под сокрушительный удар, от которого мысли в его голове, словно закипятились.

- Я не завожу детей, боюсь, что они попадут в такую же школу, как и Ваша, а в такой школе, как Ваша им повредят интеллект, - мужик перебросил бородатый «шарф» с правого плеча на левое. – Я видел некоторых Ваших выпускников в бусугарне, как говорят в народе: в стельку пьяными и драчливыми.

- При чем здесь бусугарня? – взвился Михаил Иванович, пытаясь понять, что происходит.

   А происходило нечто странное. Именно: вошедший вёл себя бесцеремонно, словно в своём хозяйстве.

- Вы выпускаете ущербные интеллекты, можно даже усилить: интеллекты вседозволенности, - начал мужик, прижигая взглядом с металлическим блеском Михаила Ивановича. – Я думаю, Вам известно, что такое ущербный интеллект и интеллект вседозволенности. Вот у Вас, какой интеллект?

- Перестаньте нести ерунду, - вспыхнул Осадчий. – Говорите, зачем пришли?

- А, чтобы отпороть Вас хворостиной, - небрежно и спокойно бросил мужик.

   «Ага, - подумал Михаил Иванович. - Ясно. Ненормальный, псих или после бусугарни мозги заклинило, там такое бывает: сидишь, пьёшь пиво, а тебя ни с того, ни с сего кулаком хрясь и в лом», - добавил, криво улыбнувшись.

   Любопытство одолело.

- А за что меня пороть, извольте спросить?

- О, – воскликнул мужик. - Вы не знает за что? Вы польстились на прокурорского сынка, а моего кореша турнули из капитанов. А Ваше письмо в Министерство образования о сказках, Разве это не причины, чтобы отпороть Вас?

   «Откуда он знает о письме, - залихорадило Михаила Ивановича, - он из Министерства».

- Нет, нет, - ответил мужик, словно читал его мысли, - я не из Министерства.

   Он посмотрел через окошко на Петровича, разглядывающего школу, зацепил взглядом подъезжающий к станции тепловоз с двумя вагонами, на одном было написано огромными буквами «Интеллектуальный поезд».

- Я любитель сказок, и был сильно возмущён Вашим письмом.

- Это было не личное, а согласованное письмо, - завертелся Осадчий.

- Ну, да. Вы его согласовывали с прокурором и начальником полиции. С интеллектуальными пройдохами. Прокурор ещё сказал, что всех сказочников перебил бы протезом, а оставил бы одних прокуроров и начальников полиции.

   Михаила Ивановича продрал страх. Мужик слово в слово повторил сказанное прокурором. Как узнал?

- А узнал просто. – Борода с левого плеча перескочила на правое. - Прокурор и начальник полиции надрались в бусугарне и разболтали.

   «Врёт. Вчера бусугарня была закрыта. Архиповна болела».

   Михаил Иванович дёрнулся к двери.

- Да что Вы так волнуется. Вчера бусугарня была закрыта, но они говорили об этом раньше.

   Михаил Иванович, облегчёно вздохнув, успокоился, но последовала новая атака.

- А что Вы с прокурором и начальником полиции в письме Министерству предлагали. Запретить читать такие сказки, как «Дюймовочка». «Малыш и Карлсон». Это же шедевры. «Малыш и Карлсон» особенно хорош, но вы написали: сказка отрицает традиционные семейные ценности, формирует неуважению к родителям. Воткнули «Приключения Тома Сойера и Гекельберри Финна». Они, по вашему мнению внушают детям мысли о бродяжничестве, а сказка про «Колобка» содержит элементы физического насилия. Это Ваш интеллект Михаил Иванович. Разве он не достоин хворостины. Ну, чем плох Карлсон, - насел мужик. - Такой симпатичный. Вы только представьте.

   Осадчему показалось, что мужик сузился, снизился, на спине появился пропеллер.

- А мучительница, какая прекрасная дама, - не отставал мужик. - Вы же любите дам? Любите. Я знаю, у Вас имеются одна мучительница, которая не отзывается на Ваши позывы, и Вы всячески стараетесь изгнать её из школы.

   А это откуда?

   Шум пропеллеров затих. Карлсон исчез.   Вместо него появился Колобок. И, наконец, Том Сойер и Гекельберри Финн с сучковатыми палками.

   Михаил Иванович затряс головой, чтобы выбить видения, особенно пугали Том Сойер и Гекельберри Фини.

- Я вызову полицию, - вскинулся он и броситься к телефону.

   Телефон исчез.

- А полиция уже тут.