Не хватает Столыпина: Россия может порвать Запад в клочья, но

Автор:

Егор Холмогоров.

2 (14) апреля 1862 года родился Пётр Аркадьевич Столыпин. Один из крупнейших государственных деятелей за всю историю России, защитник монархии, победитель смуты, мученик национальной идеи, человек, который решил дать русскому крестьянину землю и право самостоятельно ею распоряжаться и навсегда закрепил за Россией Сибирь и Дальний Восток, заселив их миллионами русских людей. Какие уроки Столыпина мы можем вспомнить сегодня и чему научиться?

Пётр Аркадьевич Столыпин ворвался на небосклон русской истории стремительным метеором. 26 апреля 1906 года Государь назначил мало кому известного Саратовского губернатора министром внутренних дел, 8 июля к этому прибавился премьерский пост. А 5 сентября 1911 года Столыпин скончался в Киеве от ран, полученных в результате подлого теракта.

Чуть более пяти лет огненной жизни политика, оратора, усмирителя и преобразователя навсегда остались яркой страницей истории. Была подавлена способная покончить с Россией прямо на месте грандиозная революция-смута. Страна сделала колоссальный скачок в своём экономическом, социальном, политическом развитии, прибавила и сытости, и уверенности в себе.

Хотя Столыпин не смог предотвратить новой революции – для того его и убили, чтобы не смог, – но оставленное им наследство было громадно. Сибирь заселили миллионы русских крестьян и навсегда исключена была угроза её отторжения от России. На страже города на Неве встали линкоры, ассигнования на которые с таким трудом премьер провёл через Думу – трудно сказать, как бы сложилась наша история, если бы в сентябре 1941-го их там не было. Даже в самые тяжёлые годы разрухи работали построенные при Столыпине, в ходе второй волны русской индустриализации, заводы. А «столыпинские» инженеры и политехнические вузы обеспечили России впечатляющий технологический прорыв в ХХ веке.

В 1905 году самосознание русской интеллигенции было едва ли не поголовно революционным и национал-предательским, к 1911 году к значительной части вернулось национальное, православное, даже монархическое самосознание. Именно в столыпинскую эпоху возникли как массовый тип те белые, которые, даже проиграв в упорной гражданской войне, всё-таки сохранили русскую историческую идентичность в эмиграции и донесли её до нашего времени. Частью этой идентичности было и преклонение перед памятью о великом премьере. И не случайно, что сегодня Столыпину ставят памятники, называют в честь него общества и премии – он стал идеалом русского государственного деятеля, тем образцом для подражания, который следует впечатать в десятки и сотни тысяч наших будущих управленцев, если мы хотим сделать Россию снова великой.

Честный человек у власти

В чём была привлекательность Столыпина как государственного деятеля, которая примагничивала к себе даже недавних политических оппонентов?

Прежде всего в лице Столыпина русское общество столкнулось с таким изумлявшим феноменом, как честное правительство. До того момента чиновников считали замкнутой кастой высокомерных, бесконечно далёких от народа своекорыстных феодалов. Такой взгляд, разумеется, чаще всего не соответствовал действительности – государственные деятели Российской Империи были глубоко преданными Государю и своему делу энергичными администраторами. Бывали среди них, конечно, люди своекорыстные и суетливые (как, к примеру, С.Ю. Витте, несмотря на весь свой громадный государственный ум), но большинство были кристально честны.

Однако только у Столыпина была харизма рыцарственно честного человека, который абсолютно убеждён в том, что он делает, и без остатка отождествляет себя с государством. «Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу», – премьер всегда жил сам по собственной заповеди.

«Вся революция, без „привходящих ингредиентов“, стояла и стоит на одном главном корне, который, может, и мифичен, но в этот миф все веровали: что в России нет и не может быть честного правительства; что правительство есть клика подобравшихся друг к другу господ, которая обирает и разоряет общество в личных интересах», – писал Василий Розанов.

Так это, собственно говоря, обстоит и до сих пор. Не будь неверия масс в честное правительство, в правительство, верящее в Россию и желающее благо ей, а не себе и своим друзьям, и наших «революционеров» можно было бы пересчитать по ведомостям Госдепа. То, что их больше (слава Богу – пока ненамного) – целиком заслуга корыстных самодовольных жуликов в высоких креслах. Только недоверие к честности власти столетие за столетием подвешивает нашу государственность над бездной.

И вот в пору грозных событий 1905—1907 годов революция была подавлена именно явлением честного, умного, энергичного человека, который оказался чище, выше, умнее, порядочней, целеустремлённей революционеров.

«Революция при нём стала одолеваться морально, и одолеваться в мнении и сознании всего общества, массы его, вне „партий“. И достигнуто было это не искусством его, а тем, что он был вполне порядочный человек. Притом — всем видно и для всякого бесспорно. Этим одним», – заключал Розанов.

«Не запугаете»

Честность Столыпина проявлялась и в чистоте его рук, и в невероятной самоотдаче работе, при которой у премьера фактически не было никакой жизни, кроме служения государству, и в ореоле мученика, ещё при жизни созданном ему открытой против него революционерами охотой на уничтожение. 12 августа 1906 года на даче премьера на Аптекарском острове революционерами был совершён теракт самоубийц. Погибло 27 человек, разорванных в клочья, среди них один младенец. Были ранены двое детей Петра Аркадьевича, причём 14-летняя Наталья навсегда осталась инвалидом, ей перебило обе ноги. Сам Столыпин чудом не пострадал.

Трупы лиц, бывших на даче, особ разных рангов и положений, среди которых были дамы и даже один младенец, найдены большей частью обезображенными, в виде бесформенных масс, без голов, рук и ног; и долго объятые ужасом родные отыскивали среди этих обезображенных тел близких им людей. На деревьях набережной висели клочья человеческого тела... Дочь Столыпина, когда её вытащили из-под досок и мусора и понесли в соседний дом, говорят, спросила: «Что это – сон?» «Нет, это не сон, барышня», – ответили ей. Когда её положили на кровать и она увидела свои окровавленные ноги, она горько заплакала. "Когда я вытащил свою дочь из-под обломков, ноги её повисли как пустые чулки", – говорил Пётр Аркадьевич. Одежда министра вся была замазана известкой, на голове у него было большое чернильное пятно, так как во время взрыва подняло стол и опрокинуло чернильницу. Столыпин хладнокровно приказал позвать офицера и сказал ему: «Поставьте караул к столу; я видел здесь человека, который хотел его открыть. Тут государственные документы».

2 августа 1906 года на даче премьера на Аптекарском острове революционерами был совершён теракт самоубийц. Фото: Mary Evans Picture Library/Globallookpress

Общество было шокировано этим чудовищным и не имеющим никаких оправданий преступлением, хотя левой и либеральной печати хватило наглости использовать его для того, чтобы подталкивать премьера к отставке. «Замечательно, что тотчас после взрыва на даче П.А. Столыпина, – саркастически комментировал это патриотический публицист А.С. Суворин, – левая печать настойчиво стала говорить, что он уходит, что страдания его несчастных детей так подействовали на его нервы, что он не может более заниматься делами. И вот все эти дни сердобольная левая печать, наделённая особенно чувствительным сердцем, которое, как известно, находится тоже на левой стороне, усердно дебатирует это предложение министру: уходите, пожалуйста. Благодарите Бога, что вы остались целы, но уходите. Примите в соображение, что убить хотели вас. Вас не убили, а потому сделайте так, что вас как бы убили».

Но не на того напали. Столыпин открыто бросил с трибуны Государственной Думы вызов врагам – и социалистам, и либералам: «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у Правительства, у власти, паралич воли и мысли. Bcе они сводятся к двум словам, обращённым к власти: «руки вверх». На эти слова, господа, Правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: «Не запугаете»».

После трагедии на Аптекарском Пётр Аркадьевич, несмотря на то что Государь велел поселить его в Зимнем дворце и поставить строжайшую охрану, считал себя смертником. Но относился к этому без всякого отчаяния или озлобления – как настоящий христианин и воин.

Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания близости смерти, как расплата за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы, наконец, удастся.

Нравственное превосходство Столыпина, жившего глаза в глаза со смертью и с абсолютным бескорыстием защищавшего свои идеи и убеждения, было настолько абсолютным, что при столкновении с ним революция попросту начинала затухать, так как этому бесстрашию и убеждённости ей нечего было противопоставить. Тем более что премьер не оборонялся, он наступал.

Столыпин без галстука

На террор революционеров правительство ответило репрессиями, которые теперь проводились властью, твёрдо знающей, чего она хочет. Весь советский период в учебниках и публицистике отражались те страх и ненависть, которые революционеры испытывали тогда перед Столыпиным. Залившие страну кровью миллионов русских, большевистские пропагандисты писали о «жестокости» Столыпина. До сих пор можно то тут, то там встретить перепев фразы алкоголика кадета Родичева о «столыпинском галстуке». Эта фраза вызвала тогда на редкость единодушное осуждение депутатов. «Долго в Думе царило враждебное ко мне отношение», – жаловался неудачливый оратор, активно тиражироваться эта фраза стала лишь в советский период.

На деле военно-полевые суды были призваны остановить захлестнувшую страну вакханалию террора. К концу 1907 года жертвами террористов стали свыше 4000 государственных чиновников – от министров до обычных городовых. «738 чиновников и 645 частных лиц были убиты в 1906-м, а 948 чиновников и 777 частных лиц ранены. В 1907-м не менее 1231 чиновника и 1768 частных лиц были убиты и 1284 и 1734 – ранены». Всего от рук террористов пострадало свыше 9000 человек, из которых половина была убита.

Что противопоставило этому правительство? За 1905—1907 годы казнили 1293 осуждённых за терроризм. Даже если расширить статистику на всё столыпинское время, то, по самым масштабным подсчётам, с 1905-го по 1910 год вынесено 5735 смертных приговоров по политическим преступлениям, считая приговоры военно-полевых судов, из которых приведён в исполнение 3741 приговор. Доля реально не исполненных смертных приговоров была очень высока, в некоторые годы достигая 60%.

Проводя чрезвычайные меры антитеррора, Столыпин руководствовался строгой философией государства, чётким представлением о том, как оно должно действовать в чрезвычайных обстоятельствах и насколько уместны обвинения в его адрес в нарушении прав человека. Эти слова уместно перечитать и сегодня, они применимы и к совсем иным, нашим обстоятельствам.

«Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в Природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признаётся всеми государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясён до корней, которое не давало бы ему полномочия приостанавливать все нормы права. Это состояние необходимой обороны… Бывают роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теории и целостью отечества… В ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить… кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, принимающих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой – исцелить больного».

Величайший оратор нового времени

Ораторским искусством Столыпин намного превосходил и тогдашних думских краснобаев, и вообще всех, кто когда-либо говорил о политике со времён Цицерона. Политическое красноречие Столыпина следует поставить куда выше, чем даже у таких мастеров, как Уинстон Черчилль. Он чётко излагал цели правительства, ясно формулировал вопросы и задачи, создавал яркие, запоминающиеся образы, чеканил афоризм за афоризмом, которые останутся в веках.

«Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремнёвое ружьё; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружьё. На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым» (О требовании не пользоваться «устаревшими законами»). «В политике нет мести, но есть последствия» (О требовании поляков не вспоминать былые польские мятежи). «Наш орёл, наследие Византии, – орёл двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращённую на Восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью» (О необходимости строительства Амурской железной дороги).

Ну и, конечно, бессмертное: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!»

Русская нация прежде всего

Но не одну только силу и ораторское мастерство противопоставил революционной смуте Столыпин. Прежде всего он выступил против революции с твёрдыми ценностями и ясной программой. Столыпин прекрасно осознавал, что с революцией, руководимой страстной, господствующей над человеком идеей, может бороться только другая идея – столь же страстная и безусловная, столь же подчиняющая без остатка. Основой идеологии революционеров была смесь народничества, лицемерного культа простого человека и самого циничного космополитизма – культа заграницы, заграничного прогресса, отказа от русской самобытности, порой – заурядных русофобии и шпионажа.

Основой идеологии Столыпина был уверенный в себе и последовательный русский национализм. Именно интересы русской нации, охранение государственности и державной власти русского народа были поставлены Столыпиным в центр правительственной политики и неуклонно проводились как против левых и либералов, так и против правых, порой проявлявших сословную дворянскую солидарность с русофобским польским дворянством.

Когда в нескольких верстах от столицы и царской резиденции волновался Кронштадт, когда измена ворвалась в Свеаборг, когда пылал Прибалтийский край, когда революционная волна разлилась в Польше и на Кавказе, когда остановилась вся деятельность в южном промышленном районе, когда распространились крестьянские беспорядки, когда начал царить ужас и террор, Правительство должно было или отойти и дать дорогу революции, забыть, что власть есть хранительница государственности и целости русского народа, или действовать и отстоять то, что ей было вверено.

Философия Столыпина была национальной философией: «Люди соединились в семьи, семьи в племена, племена в народы для того, чтобы осуществить свою мировую задачу для того, чтобы двигать человечество вперёд… народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут, господа, они превращаются в назём, в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы», – говорил он в речи о необходимости укрепления прав России в Финляндии.

Русская национальная политика стала тем стержнем, на который опирались многочисленные и разнообразные меры столыпинского правительства. Не боясь быть обвинённым в несправедливости, Столыпин систематически конструировал такую модель государства, в которой русское имя, русская честь, русское гражданство, русский интерес были бы на первом месте. «Признайте, что высшее благо – это быть русским гражданином, носите это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане», – отвечал он польским депутатам, жаловавшимся на то, что их якобы числят «гражданами третьего разряда».

Предоставив русским законодательные преимущества по закону о земстве в Западном крае, Столыпин обосновывал это вполне определённо: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжёлые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал».

Этой столыпинской мысли очень не хватает сегодня, когда наша политика систематически страшится оказать предпочтение своим перед чужими, мало того, стремится любой ценой ублажить чужих, лишь бы не жаловались, а русский мужик потерпит и так. Как далека эта бездушная уравниловка к ущербу русских от столыпинской политической философии, не боявшейся прослыть «неполиткорректной» и быть обвинённой в предоставлении русским преимуществ.

Создать гражданина

Однако, чтобы Россия была великой, необходимо было, чтобы русский человек, который должен был стать на надлежащее место в Империи, стал богатым, сильным, независимым, поистине свободным и при этом осознающим себя в качестве русского человеком. Именно в этом был стержень знаменитой аграрной реформы Столыпина.

Русский крестьянин к тому моменту составлял подавляющее большинство населения страны. Однако после освобождения от крепостной зависимости крестьянам, по сути, не нашлось места в новой экономической реальности. И элиты, и зачастую правительство, продолжали смотреть на крестьян крепостническими глазами – как на опасный подрывной элемент или как на пассивную материальную ценность.

Ни в чём это не выражалось с такой яркостью, как в институте сельской общины, который в равной мере носили на руках как ретрограды-бюрократы, так и социалисты. Первые видели в общине удобный полицейский инструмент, который якобы воспитывает в мужике верность монархии и традиции, вторые усматривали ячейку будущего социалистического общества. Характерен и в том и в другом случае крепостнический взгляд, в котором мужик и его интересы были не целью, а лишь средством по осуществлению целей, поставленных враждующими фракциями элиты.

И ради этих интересов крестьянина лишали гражданского полноправия – права на владение частной собственностью, права на выход из общины и на хозяйственную инициативу. Фактически русское крестьянство обрекалось этим общинным доктринерством сверху на искусственную бедность, так как организация общинного хозяйства была таковой, что высокая урожайность практически исключалась.

Обманулись как те, так и другие, но бюрократы обманулись сильнее – община стала в годы смуты факелом революции, когда запылали «иллюминации» из тысяч усадеб, сожжённых крестьянами, уверенными в том, что помещики украли их землю.

Хотя Столыпин не смог предотвратить новой революции – для того его и убили, чтобы не смог, – но оставленное им наследство было громадно. Фото: Mary Evans Picture Library/Globallookpress

Столыпин осознал: для того чтобы в России развивались экономика, государственность, представительные учреждения, рос уровень образованности и бытовой культуры, нужны не формальные права и свободы, а реальный живой гражданин, в которого должен был превратиться русский крестьянин.

«Прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина, крестьянина-собственника и мелкого землевладельца, а когда эта задача будет осуществлена — гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом – гражданственность. У нас же обыкновенно проповедуют наоборот. Эта великая задача наша – создание крепкого единоличного собственника, надёжнейшего оплота государственности и культуры… Становясь личным собственником, единоличным кузнецом своего счастья, наш крестьянин получает широкую возможность проявлять свою личную волю и свой личный почин в разумном устроении своей жизни, своего хозяйства...»

В отличие от социалистов и либералов, пытавшихся решить крестьянский вопрос в России путём «пересаживания музыкантов» – отъёма и передела помещичьей земли, которой было очень мало и изъятие которой ничего бы не изменило, Столыпин и полностью поддержавший его император Николай II решили изменить положение русского крестьянства, стимулировав общий подъём производительных сил в стране. Для этого необходимо было высвободить частную инициативу, создать новый, сознающий свои цели и предприимчивый тип мужика, способный воспользоваться советами агрономов, сложной сельскохозяйственной техникой и т.д.

Правительство, наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять население до возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему благами. Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писанный закон не даст ему блага гражданской свободы. Для того чтобы воспользоваться этими благами, ведь нужна известная, хотя бы самая малая, доля самостоятельности. Мне, господа, вспомнились слова нашего великого писателя Достоевского, что деньги – «это чеканенная свобода». Поэтому Правительство не могло не идти навстречу, не могло не дать удовлетворенья тому врождённому у каждого человека, а следовательно поэтому и у нашего крестьянина, – чувству личной собственности, столь же естественному, как чувство голода, как влечение к продолжению рода, как всякое другое природное свойство человека,

– подчёркивал Столыпин, выступая перед депутатами.

И новый тип крестьянина начал создаваться стремительно. Не случайно революция 1917-го ни в феврале, ни в октябре не была крестьянской революцией. Насилие и грабёж в деревню принесли развращённые пропагандой и деклассированные солдаты с фронта. А вот сопротивление русской деревни большевикам в 1918—1921 годах оказалось весьма значительным – по сути, это был второй фронт гражданской войны, избавиться от которого Ленину удалось, только введя НЭП, по сути – капитулировав перед столыпинскими идеями. В 1920-е существовала всеобщая уверенность в том, что большевизму суждено переродиться, капитулировав перед столыпинским мужиком НЭПа. Этого, увы, не произошло, но только потому, что Сталин решился, по сути, под ноль уничтожить старую русскую деревню, руководствуясь при этом прежде всего политическими, а не экономическими соображениями.

Тем досадней, когда сегодня некоторая часть русских консерваторов, по сути, присоединяется к абсурдным нападкам тогдашних левых на столыпинскую реформу. Община объявляется родовой культурной чертой русского народа, которую якобы подорвал Столыпин, чтобы ввести западнический капитализм. Нет ничего абсурдней этой лжи, единственная техническая необходимость изобретения которой состояла в том, чтобы представить большевистские колхозы, а не столыпинские хутора, настоящим продолжением русской традиции, вывести из русскости сталинский тоталитаризм.

Единицей русской социальности была не крестьянская община с земельными переделами, а русский сельский мiр, группировавшийся вокруг церковного прихода. На этот мiр правительство и не посягало, напротив, освобождало его от несвойственных хозяйственно-принудительных функций. Свою же задачу Столыпин видел в том, чтобы новый свободный крестьянин, обладающий собственностью гражданин, стал сознательной силой, которая защищает традицию и монархию как подлинных выразителей своих интересов.

Монархист от чистого сердца

Споря с думцами, Столыпин в частных беседах подчёркивал, что парламент может служить только выразителем интересов меньшинства – «образованной публики». Интересы же большинства, прежде всего массы русского крестьянства, основной части русского народа, может выражать лишь монархия:

«Я не сторонник чистого народоправия. Скажу откровенно – я убеждённый монархист. Народное представительство наше – только выразитель части народа, созревшей для политической жизни. Мой идеал – представительная монархия. В таких громадных государствах, как Россия, многие вовсе не подготовлены к политической жизни и требованиям, выдвигаемым ею. Примирить же взаимные интересы в стране – моральные, экономические, духовные – может своим авторитетом только Монарх», – так передавал позицию Столыпина депутат-октябрист И.П. Шубинский. Жаль, что этот взгляд не был услышан. Образованная публика посредством Думы и дальше пыталась выдавать себя за всю нацию и привела её в 1917 году к катастрофе.

Откровенной ложью является и миф, созданный либералами до революции и активно поддерживаемый советскими и постсоветскими историками, о каком-то «недоверии», которое испытывал к Петру Аркадьевичу император Николай II. Напротив, со стороны Государя премьеру оказывалось от первого и до последнего дня величайшее доверие. Дважды Государь со всей определённостью отклонял отставку Столыпина. Причём весной 1911-го речь шла об очень серьёзном кризисе, в ходе которого недоверие премьеру, по сути, вынесли обе палаты – Государственный Совет и Государственная Дума. Все были убеждены, что Столыпин будет отставлен, однако этого не произошло – премьер пал от руки убийцы на своём посту, сохраняя всю полноту власти. Если бы не киевская трагедия, вероятно, столыпинская эра в русской политике продлилась бы ещё немало лет.

Преображённая Россия: свидетельство оппонента

Даже самые отчаянные враги премьера вынуждены были признать удачу его дела: столыпинская Россия переживала настоящее экономическое возрождение и подъём.

«Во всех областях пошли сдвиги. Стремительно развивались просвещение и все отрасли народного хозяйства, промышленность, банки, транспорт, земле­делие. Трудно было уследить за движением, осмыслить всё, что происходило в стране…

Городской голова Новониколаевска (переименован теперь в Новосибирск) имел большой успех. Он рассказывал, как за какие-нибудь 10 лет маленький посёлок разросся в образцовый город с 200 тысячами населения. Были разбиты сады, проложены хорошие мостовые, проведены трамваи, электричество, телефоны, построены просторные общественные здания, школы, театр, комфортабельные частные дома. Маленький посёлок перегнал старые го­рода, получил всё, что давала тогда передовая техни­ческая цивилизация. Мы слушали что-то, напоминаю­щее рассказы из американской жизни. Росту городов и промышленности помогала правительственная система кредитов, правильная постановка железнодорожного хозяйства… Этот рост ощущался на каждом шагу, даже в нашем небольшом деревенском углу. Мужики становились зажиточнее, были лучше обуты и одеты. Пища у них стала разнообразнее, прихотливее. В дере­венских лавках появились такие невиданные раньше вещи, как компот из сушенных фруктов. Правда, он стоил только 18 коп. фунт, но прежде о такой роскоши в деревне не помышляли, как не воображали, что пше­ничные пироги можно печь не только в престольный праздник, но каждое воскресение. А теперь пекли, да ещё с вареньем, купленным в той же деревенской ла­вочке. Варенье было довольно скверное, но стоило оно 25 коп. фунт, был в нём сахар, были ягоды, все вещи, от которых под красной властью коммунистов приш­лось отвыкнуть. С быстрым ростом крестьянского ско­товодства и в Европейской, и в Азиатской России увеличилось и производство молока и масла. Жизнь действительно становилась обильнее, легче…

Деревен­ская молодёжь стала грамотной. Стали появляться деревенские интеллиген­ты из крестьян. Одни из них отрывались от земли, уходили в города, другие возвращались после школы в деревню и там, в родной обстановке, становились местными общественными деятелями, искали способов улучшить крестьянскую жизнь. Правительство шло им навстречу. Уж на что у нас было принято ругать каждое министерство отдельно и всё правительство в целом, но и оппозиция вынуж­дена была признать, что Министерство земледелия хорошо работает, систематически проводит в жизнь очень разумный план поднятия крестьянского хозяй­ства. Мелкий кредит, ссуды для кооперации, произво­дительной и потребительской, опытные сельскохо­зяйственные станции, агрономические школы, разъезд­ные инструктора, склады орудий, семян, искусственных удобрений, раздача племенного скота, – всё это быст­ро повышало производительность крестьянских полей». Напомним ещё раз, что Ариадна Владимировна Тыркова принадлежала к числу последовательных политических врагов Столыпина, была членом ЦК кадетской партии и, однако, вынуждена была признать: Россия усилиями Петра Аркадьевича преобразилась.

По столыпинскому пути

Именно в это преображение, в эту созидающую силу, дающую крестьянам масло и сухофрукты, городам – трамваи и канализацию, стране – железные дороги, флоту – броненосцы, всем русским людям – чувство национального достоинства и уверенность в сохранении русской традиции – и стрелял террорист Богров в Киевской опере 1 сентября 1911 года. По тогдашней России циркулировали упорные слухи, что премьер перед смертью обсуждал с окружением планы национализации кредита – создания банковской системы, которая будет кредитовать прежде всего русских людей, поддерживать талантливые русские начинания, выведет русского человека из-под гнёта международной финансовой олигархии и её агентуры в России. Если так, то становится понятней и причина выстрела Богрова, и то, почему перед убийцей так резво раскрывались все двери и он смог подойти к премьеру на расстояние выстрела.

Петру Аркадьевичу Столыпину не удалось предотвратить революционную и геополитическую катастрофу России в ХХ веке, хотя он сделал всё, что от него зависело. Увы, удар по полководцу, как не раз доказала всемирная история, чрезвычайно эффективен. Мы не можем изменить прошлого, в котором Россия не смогла пойти по столыпинскому пути. Ей помешали. Но мы можем и должны провести реставрацию будущего. Устроить нашу жизнь в России XXI века такой, какой она была бы, если бы Петру Аркадьевичу дано было воплотить все его замыслы. Нам нужны политики столыпинского масштаба, порядочности и честности. Нам нужна столыпинская Россия. В XXI веке только она сможет оградить нас от великих потрясений.