Т А Н Ц У Ю Щ И Й К Р Ы Ж О В Н И К

Жил-был куст крыжовника. Никто его не поливал, не подрезал, не выдергивал рядом с ним сорняки и не рыхлил землю. Был куст лохматый, некрасивый.

– И зачем меня сюда посадили? – удивлялся крыжовник.

Сначала он радостно цвел и надеялся, что хозяева вспомнят о нем. Но они даже и ягоды с него не срывали. От грусти-тоски перестал крыжовник цвести. Место, где он жил, и огородом нельзя было назвать, и садом тоже. Росли там шесть сосен, огромное дерево черемухи, большой, изломанный в бурю, куст калины, две липы и несколько саженцев ветлы. Хозяйка ухаживала только за соснами: поливала, подкармливала, рыхлила землю. Когда она проходила мимо крыжовника, он цеплялся за ее юбку и шептал тихо-тихо:

– Посмотри на меня.

Но женщина его не замечала. Все крестила и целовала свои сосны, посаженные в честь ее умерших родных. Уже три зимы пережил крыжовник,

и   наступила четвертая. – Не доживу до весны, – подумал кустик и съежился.     За две недели до нового года приехали к хозяевам гости: Константин, Юлия и сын их, шестилетний Тимофей. Папа и мама Тимофея – люди молодые.  

Они часто шутили, играли с сыном в снежки и ходили на лыжах. С хозяином вы уже знакомы – это Михаил Алексеевич, тот самый, у которого живут Тарзан, Беня, кот Васька, кошка Нюрка и курица Куха. А еще есть хозяйка, зовут ее Анна. Она сестра хозяина. Бывает Анна в поместье только по выходным и праздникам, потому, что работает в городе… Для Тимофея Анна – главный человек: ведь она пишет сказки.

Перед сном мама, а чаще сама Анна читают эти сказки Тимофею. Мальчик засыпает и видит чудесные сны, которые никогда ему в городе не снились. Несколько раз он видел пожилую женщину в странной развевающейся одежде, как будто эту женщину всегда сопровождал ветер.

Женщина скользила над снегом и… превращалась в птицу.

Пошел мальчик осматривать владенья хозяев. За ним, почти касаясь валенок мальчика, семенил Беня. Следом шел Тарзан. Кот Васька обогнал всех и вдруг резко остановился, и казалось, что он трется боком обо что-то

невидимое.

Беня тоже выскочил вперед и стал перед кем-то на задние лапы. Тарзан подошел туда же и улегся как будто у чьих-то ног. Удивился Тима непонятному поведению животных и тоже подошел к этому месту. Но там было пусто. К кому ласкались животные – совершенно непонятно. Потом они еще пробежали в одну сторону метров двадцать и успокоились. В том месте, где они остановились, дрожало непонятное облачко, и в нем угадывался силуэт женщины из сна. Мальчик вдруг поклонился этому облачку и сам себе удивился.

– Да что удивляться, – подумал маленький философ, – под Новый год обязательно должны случаться чудеса.

И пошел Тимофей дальше. Увидел шесть сосен. У одной из них была поломана верхушка. Мальчик подошел к этому несчастному деревцу и погладил его ствол.

– Спасибо, мальчик. Ты согрел мое сердце.

– Разве у дерева может быть сердце? – прошептал ошеломленный Тима и отступил подальше.

– Конечно, может быть! Я только тебе открою тайну. Мое сердце находится в моем корне.

– Как же я сумел его согреть? 

– Да очень просто! Ты же погладил меня, и радость прошла до самых корней. Вот тебя, я видел, мама гладит по голове, тебе приятно? 

– Не просто приятно, а мне хочется прыгать, бегать!

– Значит, у тебя сердце в ногах, – задумчиво шепнуло деревце и покачало ветвями.

– А имя у тебя есть? – допытывался любопытный мальчик.

– Анна всегда зовет меня Николаем, а когда плачет, то Колей. Ей виднее, но у меня мечта, чтобы меня назвали в честь древней сосны, наполовину сожженной молнией. В честь этой огромной сосны назван наш ручей Янгыз-Карагай, что и значит – одинокая сосна.

– А почему одинокая?

– Выше всех деревьев в округе была эта сосна, и не с кем ей было

разговаривать. Старики слышали от своих прадедов, что в этой сосне жил лунный дух, играл на курае. А потом в сосну ударила молния и почти вся сосна сгорела. Приходи почаще – я, может быть, быстрее вырасту. Уж больно Анна убивается, ведь это она случайно сломала мне вершинку. Простить себе

не может. А я на нее не обижаюсь, ведь она гусениц хотела снять с меня.

– Да, у тебя верхушка сломана. А ты посмотри вон на то дерево. Я вижу, что у него тоже была сломана верхушка, но эта сосна сумела поднять

одну ветку и направить ее вверх. Теперь эта ветка окрепла и стала стволом.

– Я знаю эту мужественную сосну. Она посажена в честь моей прабабушки Розы. Каждое утро она мне шлет привет, подбадривает. Анна говорит, что по сказкам она в бабушку. Вот только Роза никогда не унывала, Анна же стала совсем унылая, хоть и старается это скрыть. Я-то все вижу…

Но я унывать не собираюсь! Теперь у меня есть еще один друг – это ты. А

тебя как называет твоя мама?

– Мама называет Тимой, Тимошей… Но папа ей говорит: «Не сюсюкай! Называй сына полным именем – Тимофей. Тогда он вырастет самостоятельным парнем».

Конечно, я хочу вырасти таким парнем. Правда, мне кажется, что я уже вполне самостоятельный. Поэтому зови меня – Тимофей!

– Тимофей, придумай самостоятельно, как мне быстрее вырасти. Я буду тебя слушаться…

– Янгыз, я буду думать!

Друг хотел сделать деревцу приятное и назвал его частью желанного полного имени, попросту сократил его.

– Ты постарайся вложить силы в одну ветку и поднять ее к небу – как будто тебе нужно поближе облака рассмотреть. Не унывай! Я приеду к тебе на все лето! Скажу Анне, чтобы звала тебя Янгызом. И ты вырастешь самостоятельным парнем, – пошутил Тимофей.

Задумался мальчик, погладил у деревца веточку и не заметил, как оказался перед некрасивым лохматым кустиком. Кустик уцепился одной веточкой за его валенок.

– Понятно, – подумал Тима, – он слышал, как я говорил с Янгызом.

– Ты подслушивал? – мирно спросил мальчишка, отцепил веточку и растянулся на снегу рядом с крыжовником. Кустик молчал.

– Обиделся ты, что ли? – мальчик не спешил.

Он  прислушивался.  Через  пару  минут  Тимофей  различил  чуть

слышный звон. Полузасохшие стебли дрогнули. Тима погладил один стебель,

потом другой. И услышал вздох.

– Э-хе-хе… Давно на меня никто не обращал внимания. С тех самых пор, как посадили в эту самую лунку.

– Давай я тебя укрою от холода… Хотя бы на ночь.

– Не нужно, я привык.

Тимофею стало грустно. Он ничем не мог помочь этому говорящему кустику. Все же он вечером поставил над ним большую картонную коробку, чтобы друг мог дышать, но не очень мерз. Когда взошло солнце, Тимофей убрал коробку. Взял самый жалкий стебелек в ладошку и царапнул им свой нос на стене и стал думать. Свет в зал падал только из коридора. Тима думал о растениях и не слушал, о чем говорили взрослые.

Вдруг они замолчали… Потом послышался грустный голос Михаила Алексеевича: 

– Убитая косуля лежала, как живая. Из глаз ее тянулись две бороздки –– Ты хочешь меня развеселить? – прошептал крыжовник, и голос его уже не был таким грустным, как вчера, – тебе это удалось. Я уже почти веселый!

Центральная веточка крыжовника задрожала и стала раскачиваться так,

как будто танцевала под музыку.

– Ты что, танцуешь, что ли? – мальчик еще от общения с сосной не совсем пришел в себя, а сейчас от удивления и радости он перевернулся на спину и так быстро стал дрыгать ногами, как будто он щенок. Куст от такого поведения приятеля совсем развеселился. У него уже не одна веточка раскачивалась, а пять. Смотрели на веселящихся сосны и тоже подрагивали

верхушками.

– А у тебя есть имя? – поинтересовался любознательный Тимофей. –Так имена же люди дарят! А обо мне все забыли… –Ты опять загрустил? Вон смотри на сосну с поломанной верхушкой.

Теперь ее будут все называть Янгыз. Давай и тебе придумаем имя.

– Я хочу, чтобы мое имя позванивало, – прошептал кустик.

– Есть такое имя! Послушай: динь-бом, динь-бом, динь-бом! Давай,

пусть у тебя будет двойное имя. Подойду к тебе утром: «Здравствуй, Динь!» А вечером скажу: «Спокойной ночи, Бом!» А когда мы с тобой будем

танцевать, то я буду напевать: «Динь-бом, динь-бом, динь-бом!»

– Я очень и очень согласен, Тимон-мон-ти!

Верхние веточки крыжовника то отклонялись в стороны, то поднимались прямо вверх, средние – кланялись, а нижние раскачивались

горизонтально.

Танцующий крыжовник! Непонятно почему, но мальчику пришло в голову, что говорить обо всех этих чудесах никому не нужно. Так он и сделал.

Тима имел одну особенность: он мог задумываться в любое время дня и ночи и при любых обстоятельствах. После разговоров с крыжовником и сосной он лег спать пораньше. Хотел, чтобы никто ему не мешал думать. Спал он в зале на маленьком диванчике. Женщины пили чай на кухне, а мужчины сидели за столом и тихо разговаривали. 

– Больше никогда для охоты я не брал ружья в руки, как меня не уговаривали друзья-охотники.

Потом раздался голос отца Тимы:

– Я подобным образом навсегда расстался с удочкой. Поймал я как-то огромного карпа. Стал вынимать крючок, а карп-то пищит. Он тоже жить хочет. Выпустил я рыбину в воду. Эх, и упрекали же меня женщины! Я ответил им очень коротко: «Обойдетесь…» Ночью пошел купаться. И вдруг вокруг меня сделала круг большая рыба. А потом она дотронулась до моей ноги и слегка куснула ее. Думаю, что это выпущенный мной карп

поблагодарил меня.

– Ну, уж это ты совсем сказки рассказываешь, – засомневался хозяин, –это бывает, особенно, если купаешься ночью и потревожишь рыбу.

– Рыбу я ем, – продолжал Темин  отец, но как-то без особого удовольствия.

Послушал Тима взрослых и стал думать о косуле. Она ему и приснилась. Стоит она рядом с его другом, сосной, жива-живехонька, и бьет копытцем в снег. Прыжок… И косуля исчезла.