Либералы хуже печенегов и половцев

Социальные сети взорвались после слов Путина, сказанных в ходе открытого совещания с губернаторами по ситуации с коронавирусом. А именно – фраза о терзавших Русь печенегах и половцах, с которыми мы, как заметил президент, справились, как справимся и с нынешней коронавирусной напастью.

  Фраза, заканчивавшая речь, следовательно, акцентировавшая и закруглявшая ее, будучи одновременно неожиданной, интригующей, действительно притягивала внимание и как будто несла в себе некие скрытые смыслы.

  Впрочем, лично у меня, смотревшего, как и все, эту речь по ТВ, никаких особых эмоций эта фраза не вызвала. Ну печенеги, ну половцы, почему нет? Если бы Путин сравнил коронавирус с нашествием Гитлера и Наполеона – вот это было бы действительно странно…

А так, за давностью лет – эпично, мифологично, почти как и сам этот пресловутый вирус. Одним словом, поэтика; одним словом – переживем: сбалансировано по форме и в точном соответствии с содержанием. И главное, без всяких национальных обид: где те половцы? где те печенеги? Вот именно.

  Однако у либеральных блогеров, засидевшихся и заскучавших в вынужденной самоизоляции, фраза президента вызвала неожиданно бурный выплеск креатива. Одни вспоминали полуторавековой давности речь адвоката Плевако (который впрочем, о половцах-печенегах ничего не говорил, в то время как Путин лет десять назад уже поминал их в связи с лесными пожарами, и ни о каком Плевако тогда почему-то не вспоминали), другие гадали, почему в стороне остались монголы, поляки, французы, немцы и иные двунадесять языков, третьи бросались в конспирологический поиск тайных ключей и смыслов загадочной фразы.

  Что ж, вполне невинное и уместное для карантина занятие. Участвуй в этом забеге я, то не пренебрег бы отметить, что Путин обратился здесь к самым древним и сокровенным нашим корням, изящно вписывая киевскую колыбель в контекст извечного Русского мира и замыкая его на русский государствообразующий этнос.

Некоторым же, особо измученным национальными травмами блогерам, вдруг открылось, что Путин, «сравнив смертельно опасный коронавирус с двумя древними тюркскими народами, создал очень рискованный образ народа-вируса», и что «если этот образ неосторожно развить, то можно прийти к отрицанию равенства наций и народностей. И там дальше – бескрайнее, как половецкая степь, минное поле».

  О, ужас, бескрайний как половецкая степь! Ну да, да, победили мы и печенегов, и половцев, да и хазар, победим и коронавирус, и либеральные страхи, и даже их носителей, возможно, излечим когда-нибудь от их сакральных национальных травм, будь им две, три или даже пять тысяч лет.

Все ещё будет! И чего мы только не переживали: и печенегов с половцами, и французов с немцами, и нашествие монголов, и большевиков, и Троцкого с Лениным, и Чубайса с Ельциным…

  Впрочем, во всем этом несколько фантасмагорическом сюжете есть один действительно серьезный момент. Россия в своей долгой тысячелетней истории действительно всегда побеждала своих врагов. И почти всегда – из почти полного разгрома. Россия будто впитывала в себя, поглощала вражеские дружины, неизменно ускользая из их рук, как песок или вода, и снова возвращалась к себе, становясь собой, обогащенная новым опытом, новым знанием, новым смыслом.

Так было и с татарами, и с петровско-европейской реформой, и с французами, и с большевиками, и с немцами. Что же до коронавируса, то напасть эта, очевидно, не так страшна, как нашествие двунадесяти языков и, разумеется, столь неадекватного сравнения и не требовала. Вот половцы и печенеги – в самый раз.

  Иное дело – либералы! Сравни Путин коронавирус с либерализмом – вот это было бы в самую точку! Разумеется, по соображениям такта, этого он сделать не мог. Но мы, не ограниченные президентской ответственностью, можем позволить себе сравнение – это «неосторожно развить».

  Итак, либерализм. Вот где настоящая напасть, вот где опасность, так опасность, пострашнее любого вируса. Либерализм разлагает государство изнутри так же, как разъедает человека вирус гриппа.

  Либерализм учит, что человек – это просто замкнутая на себя монада, единица, ничем не связанная и ничем не обязанная своим ближним. Что государство – в худшем случае его, индивида, враг, в лучшем – инструмент предоставления ему оперативных услуг (впрочем, до времени, ведь банки и неправительственные организации справятся с этим гораздо лучше, не так ли?).

  Либерализм учит, что индивид совершенно самодостаточен и свободен, и не нуждается ни в каких внешних скрепах. И…

И вот – мы воочию видим, как может быть смертельно напуган и исполнен паники этот самодостаточный и свободный индивид, стоит ему ощутить мало-мальскую опасность для своей драгоценной жизни, как ищет он помощи ближнего и бежит под защиту этого ненавистного и ужасного ему государства (не прекращая его тем не менее покусывать).

  Что-то подсказывает мне и другое. Что вся эта история с вирусом скоро кончится. И что после её окончания либерализма в нашей могучей империи станет гораздо меньше, а вот консерватизма и человеческой солидарности, сплотившейся против не мнимой, а реальной опасности – гораздо больше. И очень желаю в этом не ошибиться.