«Нет расходников, средств защиты, антисептиков, респираторов, персонала»

На модерации Отложенный

Грозит ли России дефицит аппаратов ИВЛ и готовы ли больницы к пандемии COVID-19? Объясняют врачи

В Италии, где число заразившихся коронавирусом COVID-19 уже превысило 53 тыс. человек, а почти 5 тыс. скончались от осложнений болезни, не хватает аппаратов для искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Власти хотят закупить дополнительное оборудование, но из-за скорости распространения инфекции производителям справиться с количеством заказов уже не под силу.

О готовности заняться производством аппаратов ИВЛ заявил даже глава компании Tesla Илон Маск, который ранее называл коронавирус глупостью. Что касается России, то вице-премьер Татьяна Голикова несколько дней назад рассказывала о 40 тыс. аппаратах ИВЛ в стране. Правительство выделило деньги на закупку дополнительных 500 единиц оборудования.

Аппараты ИВЛ в случае с COVID-19 необходимы для больных с осложнениями, так как одно из них — тяжелая форма пневмонии. В таких случаях состояние быстро ухудшается, и у человека уже в течение суток развивается дыхательная недостаточность, при которой необходима искусственная вентиляция легких.

По официальным данным, в больнице в Коммунарке, где размещают прибывших в Москву людей с подозрением на коронавирус и тех, у кого COVID-19 уже подтвердился, нет ни одного больного на ИВЛ. Другие учреждения тоже не сообщали о пациентах с COVID-19, подключенных к аппаратам искусственной вентиляции легких.

Однако если развитие эпидемии в России пойдет по общемировому сценарию, то отечественные больницы уже вскоре столкнутся с большой нагрузкой и повышенным спросом на аппараты ИВЛ. «Новая» спросила практикующих врачей, готовы ли отделения интенсивной терапии к скачкообразному росту числа пациентов.

 

Василий Штабницкий

Врач-пульмонолог, соучредитель фонда «Живи сейчас»

 

— В каждой крупной стране мира есть как минимум две-три серьезных фирмы по производству аппаратов искусственной вентиляции легких (немецкая Draeger, американская Datex-Ohmeda, швейцарские аппараты Hamilton и так далее).

Производятся от самых простых аппаратов для домашней вентиляции до так называемых аппаратов экспертного класса для самых тяжелых случаев в отделениях реанимации.

В России тоже есть несколько таких компаний: это «Тритон» и «Уральский приборостроительный завод». В целом, на мой взгляд, благодаря здоровой конкуренции российское оборудование подтянулось, и к моменту начала импортозамещения у нас было выпущено несколько аппаратов. Их нельзя назвать идеальными, но какие-то вещи они могут делать достаточно неплохо.

Сам процесс вентиляции легких — это очень сложная техническая процедура. Алгоритмы работы аппарата такие, что восемь-десять разных показателей взаимодействуют друг с другом. Ты увеличиваешь один показатель — уменьшается другой, увеличиваешь другой — уменьшается третий, потом идет субъективная обратная связь пациента, объективная аппаратная связь от аппарата, обратная связь от показателей дыхания, обратная связь от рентгенологических данных.

Это чем-то напоминает управление самолетом. Конечно, есть и автопилот, но в целом, чтобы это делалось профессионально, надо знать все особенности, все детали. Без медицинского образования разобраться в этом невозможно.

Главная проблема в том, что, во-первых, в России есть, по сути, только одна степень интенсивности реанимации, нет никаких промежуточных вариантов.

Конечно, есть палаты интенсивной терапии, отделения кардио- и нейрореанимации, но они либо дублируют общую реанимацию, либо не оказывают должной интенсивной терапии.

Проблема здесь даже не в отсутствии ИВЛ, а в отсутствии коек в реанимации. Считается, что 10% коек в больницах должны быть интенсивными: в многопрофильной больнице на 1000 коек должно быть 100 реанимационных. Обычное реанимационное отделение у нас — на 8‒12 человек. Иногда там по факту находятся 16 пациентов, они лежат в коридоре, как, например, сейчас в Италии.

В обычных больницах есть две, три, четыре реанимации, формально по 12 коек, тогда там в лучшем случае 50 реанимационных коек. Если в любой момент зайти в любое отделение реанимации, может, за исключением праздников, когда люди уезжают, реанимация будет полностью заполнена.

К тому же нет дополнительного персонала, который будет готов работать в интенсивной терапии. В Италии врачи написали письмо:

«Мы очень устали, мы понимаем, что другого варианта нет, но, пожалуйста, не могли бы вы нам сделать шестичасовые смены».

В России стандартные смены у медсестры — 24 часа.

Во всем мире у сестер уже либо 12, либо 8 часов. Это очень тяжелая работа.

Если мы уменьшаем количество часов в сменах, то нужно увеличить количество работников: не только врачей, но и медицинских сестер. В норме должно быть такое соотношение: на одного пациента — одна медицинская сестра. У нас в лучшем случае один к трем, обычно — один к шести в реанимации. У нас на трех больных одна сестра, которая работает 24 часа. Эта проблема всегда игнорировалась, и сейчас я не знаю, как будем выплывать.

 

А ЕЩЕ

Коллеги из The Moscow Times узнали, как богатые россияне массово скупают аппараты ИВЛ для себя

 

 

Анестезиолог-реаниматолог (на условиях анонимности)

стаж 23 года, высшая категория

 

— Привычка врать в рядах нашего чиновничества не оставляет шансов поверить, что наша страна — островок безмятежного спокойствия в море бушующей пандемии. Посмотрите на карту распространения инфекции, что у нас, что вокруг. Так не бывает. COVID-19 безусловно «прячется» медиками сознательно (начальство велело — тромб в легочной артерии у погибшей найден) или несознательно (не знаем никакого коронавируса, осложненных форм гриппа хватает) под «маской» с обобщающим названием — внебольничная пневмония.

Мы не готовы ни к чему. Нет расходников, средств защиты, антисептиков, аппаратуры, респираторов, газовых анализаторов, подготовленного персонала. Нет в нужном количестве людей, которые не растеряются, когда на них обрушится волна поступающих.

Чтобы убедиться в этом, журналистам достаточно сделать внеплановый визит не в витриночное учреждение, следуя за главврачом, на костюме которого едва сходится халат, а в обычную рабочую больницу.

Что касается Москвы — здесь все гораздо лучше (в плане оснащения. — Ред.), чем на периферии. Хорошо оснащенные федеральные центры с подготовленным персоналом — это одно. И есть другой, нищий край спектра нашей медицины. Это начало прошлого века. Стены, кровати, фонендоскоп, разные мумиё-таблетки и... почти всё.

Больной, лягте и ждите.

[Кроме стационарных] существуют переносные аппараты ИВЛ, которые используются для коротких транспортировок. В нашей реальности этим почти никогда не занимаются врачи других специальностей, кроме реаниматологов, если только это не большие энтузиасты. Они встречаются примерно так же редко, как пилоты в сравнении с теми, кто умеет водить машину. Плюс обученные родственники или сами больные с прогрессирующими мышечными заболеваниями с сопутствующей дыхательной недостаточностью, например, со спинальной мышечной атрофией.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Малыш Малик. Власти Чечни нашли деньги, чтобы закупить дорогостоящее лекарство для ребенка со СМА

Родителей таких детей обучают, они максимально мотивированы и лучше любого медика научатся управлять этим аппаратом.

Переносные аппараты ИВЛ можно использовать, но это не для поврежденных легких. Если речь идет о тяжелых случаях коронавирусной инфекции, то это сильно поврежденные легкие. Нужны оптимальные условия вентиляции, в том числе так называемое кондиционирование дыхательной смеси — увлажнение и согревание.

Кроме того, кислород — это газ, поддерживающий горение, окислитель, это касается и биологических тканей. Он может в буквальном смысле «сжигать» легкие без огня при длительной вентиляции с высокой концентрацией кислорода. Кроме того, в транспортных респираторах сильно ограничен набор опций и современных, комфортных для пациента, режимов вентиляции. Цель этих устройств — поддержать газообмен пациента в дороге.

 

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Как надо было бороться с вирусом и как это делают в Петербурге: интервью экс-главврача инфекционной больницы

 

Мария Ефимова