А было ли воцерковление?

Тема расцерковления обсуждается в православной блогосфере довольно часто. И вроде бы уже всё сказано, добавить нечего. Но мне кажется, критический объём высказываний (критический — это после которого что-то начинает меняться в жизни) ещё не достигнут — а потому рискну внести в тему свои «пять копеек».

Начну с того, что под словом «расцерковление» обычно понимают три разных явления — но мешают всё в одну кучу.

Во-первых, расцерковление — это когда человек уходит из Православной Церкви, достаточно громко хлопая дверью. Причём уходит вовсе не обязательно в атеизм или в иную религию. Он может по-прежнему называть себя православным, но Церковь ему более не нужна. «Храм не в брёвнах, а в рёбрах» — вернее, здесь доведение этого принципа до абсурда. Понятно, что ничем хорошим такое хлопанье дверьми не кончается — утратив связь с Церковью, человек некоторое время тешится иллюзией «Бога в душе», но потом возникают иные интересы, и вера если и не исчезает полностью, то впадает в некий анабиоз. Это я о разрыве именно с Церковью, а не с Православием — переход в иные религии и культы тема отдельная.

Во-вторых, расцерковление — это когда никакого демонстративного разрыва с Церковью не происходит и человек по-прежнему позиционирует себя как православного, как чадо Православной Церкви. Но вот в церковь при том заглядывает изредка, из его жизни почти полностью уходят молитва, богослужение, участие в церковных таинствах. Иными словами, «…забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно» (Мф. 13:22). Такой человек обычно не встаёт в позу, не обличает церковные язвы — просто отходит в сторону. Он может даже сознавать, что такой уход — это слабость, но при том находит миллион извинений своей слабости. Не всем дано быть святыми… мы люди маленькие… ну не хватило мне сил, не хватило… зато куличи святим… и так далее.

И, наконец, третий случай — это то, что подразумевал игумен Петр (Мещеринов) в своей знаменитой фразе о том, что иногда лучше расцерковиться. То есть когда человек думающий, всерьёз взыскующий Истины, в какой-то момент начинает ощущать, что обычная церковная жизнь, с ее субботними всенощными и воскресными литургиями, с утренними и вечерними правилами, с постами и праздниками никак не приближает его ко Христу, ничего не меняет в душе.

Сейчас не о том речь, верно ли его ощущение — главное, что оно есть, что человеку в Церкви становится душно и тесно. При этом человек честен перед собой, он уже не может, как раньше, успокаивать себя словами, что, мол, все эти сомнения от лукавого, что церковный образ жизни освящен опытом двух тысячелетий, что нужно безропотно «тянуть лямку», которая пусть и невкусна, но полезна. До поры до времени человек может такие аргументы принимать умом, но в какой-то момент ум — как и сердце! — начинает их отвергать. Человек вдруг понимает, что никакой встречи со Христом у него ещё не было, что пришёл он, по сути, не в Церковь с большой буквы, а в приходскую субкультуру, с которой он психологически несовместим.

Хочется реального духовного роста, хочется чего-то настоящего, а все эти типиконы-октоихи-минеи кажутся кандалами, не пускающими в Небо. Если такой человек достаточно образован, то какое-то время его удержат знание аскетики — он вспомнит о прелести, вспомнит, что жаждать духовных радостей, непрестанного катарсиса (желательно, сопряжённого с чудесами) — опасно, что для души чёрствый хлеб полезнее пирожных. Но вскоре на все эти соображения он найдёт убедительные — во всяком случае, с его точки зрения! — контраргументы.

Кончиться это может по-разному, но с довольно большой вероятностью — тем же «Богом в душе», постепенно отсыхающим, или, как вариант, уходом в какую-нибудь раскольничью общину, где, как сперва покажется, духовности моря безбрежные, и лишь потом, и то если человек сохранит критичность мышления, поймёт, что у раскольников — ровно те же помидоры.

Тут возникает резонный вопрос: а во всех трёх перечисленных случаях было ли реальное воцерковление? Что человек успел найти в Церкви, прежде чем «расцерковиться»? Ощутил ли он реальность Божьего присутствия? Получил ли какие-то духовные утешения, испытал ли духовную радость, научился ли хотя бы в какой-то мере видеть свои грехи, преодолевать свой эгоизм не ради упражнений, а ради любви? Или всё воцерковление заключалось в усвоении «православного режима дня» и прочих платочках-просфорках-свечках? Воцерковление было или восубкультуривание?

В одной давней статье на схожую тему я, говоря о том, что всякое содержание нуждается в своей форме, использовал такой образ: подлинная христианская духовность — это как вино, а внешние церковные формы, все эти наши богослужения, молитвословия, обряды — это как бутылка, в которую вино налито.

И многие люди всю жизнь лижут бутылку, думая, что познали вкус вина.

Так вот, некоторым людям лизать бутылку рано или поздно надоедает, и они догадываются, что вино — это всё-таки нечто иное. Но если расцерковление — это просто реакция на неправильное воцерковление, то, может, что-то в «консерватории» поменять? Может, как-то иначе нужно с новоначальными работать? Может, на приходском и на епархиальном уровне пора осознать, что не всё ладно в нашем «датском королевстве», что проблемы нужно не только обсуждать в блогах и форумах, но и решать? Как, например, в Абаканской и Кызылской епархии, где отныне запрещено крещение без оглашения.

Но что делать на епархиальном и общецерковном уровне — это всё-таки дело священноначалия. А вот мы, обычные миряне — нас-то каким образом касается вопрос о расцерковлении?

Касается. Потому что, когда из Церкви кто-то уходит — это больно, и если мы действительно члены Церкви, то это наша боль. Даже когда уходят вроде бы посторонние люди. А если наши друзья, наши родные, наши знакомые? Можем ли мы быть равнодушны? Не возникает ли у нас естественный вопрос: что делать? Что мы-то конкретно можем?

А можем. Прежде всего — создавать у себя на приходах атмосферу, в которой расцерковлений (любого типа) становится меньше. Когда форма не подавляет содержание, когда уровень фарисейства приходских активистов хотя бы не зашкаливает, когда в приходе есть не только общая литургическая жизнь, но и внебогослужебная — то есть социальное служение, педагогические инициативы, культурные, творческие. А главное, когда человек в приходе не оказывается одинок.

Знаю случай, когда вполне вроде бы воцерковлённый прихожанин ушёл из Церкви после того, как на улице, по пути на всенощную, его избили хулиганы, и когда он в таком виде вошёл в храм, никто даже не поинтересовался, что с ним случилось, нужна ли помощь. Да, можно сколько угодно ругать этого человека за то, что он не Бога в храме искал, а человеческого отношения, но, думаю, вина его знакомых по приходу ничуть не меньшая. Трудно ведь найти божественное там, где не наблюдается даже человеческого…

Далее, нужно правильно относиться к уходящим из Церкви людям. То есть не шипеть им вслед, не считать предателями, не гвоздить цитатой «Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши» (1 Ин. 2:19). В послании Иоанна ведь про другое… Напротив, нужно быть максимально дружелюбными к таким «расцерковлённым», чтобы те понимали: здесь, в храме, на них не обижены, здесь их всегда ждут и всегда им будут рады. Нельзя вести себя подобно старшему брату из евангельской притчи.

Но не стоит и впадать в противоположную крайность: то есть всячески надоедать этим людям, без спросу лезть в душу, назойливо требовать вернуться. Знаю, к примеру, одну девушку, которая не то чтобы даже расцерковилась — просто, утратив контакт с духовником, стала ходить в другой храм. Но люди из прежнего храма поставили себе целью вернуть заблудшую овцу — и бомбардируют её телефонными звонками, анонимными смс-ками, стыдят, настойчиво напоминают. Психологическая реакция на такую заботу наверняка понятна…

А кроме того, не стоит думать, будто мы умнее Бога. Не надо воспринимать любое расцерковление как катастрофу — может, именно таков Божий Промысл относительно этого человека. Ведь, уйдя из нашей приходской общины, он ещё не умер. В его жизни много ещё чего может случиться, и вполне возможно, что, преодолев нынешнее разочарование, получив новый опыт, он в Церковь всё же вернётся. Почаще бы нам вспоминать слова апостола Павла «Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его» (Рим. 14:4). Поэтому не будем суетиться.

Ну и, наконец, стоит о самих себе подумать. Мы-то про себя точно знаем, стопроцентно, что никогда не расцерковимся? Что никогда у нас не случится кризиса веры, кризиса церковности? Я вот так железно про себя сказать не могу. Мало ли что случится в жизни, мало ли, в какие впаду грехи, мало ли, с какими внешними или внутрицерковными искушениями столкнусь? И что тогда? Будут мне вслед улюлюкать, или тащить назад арканом, или отнесутся с настоящей христианской любовью? Буду ли я ощущать, что мне есть куда вернуться? Не встретит ли меня раздражённый Старший Брат? Не заслонит ли он своею массивной фигурой любящего Отца?