Ложь о Катынской трагедии.

“13 апреля 1943 г. германские радиостанции передали в эфир сообщение о том, что в окрестностях Смоленска обнаружены могилы польских офицеров, “убитых ГПУ”.  СССР с негодованием отверг эти обвинения, заявив СНАЧАЛО о том, что немцы нашли место археологических раскопок, скелеты в которых они пытаются выдать за место захоронения расстрелянных польских офицеров. Судя по записям в дневнике Геббельса, он пришёл в полный восторг от такого, явно неожиданного даже для него проявления идиотизма сталинской пропаганды. Наконец, в Москве опомнились от первого шока, и в официальном сообщении Совинформбюро было сказано, что польские военнопленные якобы находились к моменту начала войны на дорожно-строительных работах западнее Смоленска, летом 1941 г. попали в руки к немцам и были немцами расстреляны. Эта версия, с небольшими уточнениями, стала в СССР абсолютно обязательной при любом упоминании о катынском деле на протяжении полувека.

 17 апреля 1943 г. польское правительство в изгнании обратилось к Международному комитету Красного Креста (МККК) с просьбой об отправке делегации под Смоленск для эксгумации трупов из захоронений. В ответ на это обращение МККК выразил согласие принять участие в деле, но лишь при том условии, что к нему обратятся все заинтересованные стороны, в том числе и СССР. Разумеется, ни участвовать в расследовании обстоятельств расстрела в Катыни, ни увидеть на месте эксгумации авторитетную комиссию МККК сталинское руководство не захотело. Оно пошло другим путём: 25 апреля 1943 г., в самых разнузданных выражениях обвинив польское правительство в пособничестве “подлой фашистской клевете” (и это при том, что ни одного совместного с немцами заявления по катынскому делу правительство Сикорского не делало, а его обращение в МККК полностью соответствовало всем нормам и традициям международных отношений), Москва заявила о расторжении дипломатических отношений с Польшей……..

  На этом месте внимательный читатель должен меня перебить – какие  “дипломатические отношения” могли быть у Советского Союза с “бывшей Польшей”? Вопрос абсолютно уместный и весьма содержательный, так как ответ на него позволяет многое понять в реакции Сталина на катынское дело.

  Между сентябрём 39-го и апрелем 43-го было ещё и лето 41-го. Это страшное лето изменила весь политический пейзаж Европы, внесло радикальные изменения в советско-польские отношения.

  Вечером 22 июня Черчилль заявил о том, что в начавшейся советско-германской войне Великобритания поддержит Советский Союз. 23 июня Сикорский, глава польского правительства в изгнании, выступил с заявлением, в котором призвал правительство СССР к восстановлению отношений и сотрудничеству в борьбе с общим врагом. Товарищ Сталин в первые дни войны молчал как рыба, но потом, когда реальный, т.е. катастрофический, характер развивающихся событий стал ему вполне ясен, начал …нет, не просить – требовать (!!!) от стран Запада всесторонней помощи. Да, Черчилль и Рузвельт были обречены на то, чтобы поддерживать Сталина, но летом 41-го они ещё могли обуславливать свою поддержку некоторыми минимальными условиями. Одним из таких условий была Польша……

 Под давлением своих новоприобретённых союзников Сталин вынужден был признать “бывшую Польшу” снова существующей и вступить в переговоры с правительством Сикорского.

  30 июля 1941 г.советско-польское межправительственное соглашение было подписано. Первый его пункт гласил: “Правительство СССР признаёт советско-германские договоры 1939 г. касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу”. Соглашение предусматривало формирование на советской территории польской армии, которая будет считаться “составляющей частью Вооруженных Сил суверенной Польской Республики, на верность которой будут присягать её военнослужащие”. Специальным протоколом к Соглашению предусматривалось, что “советское правительство предоставляет амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве военнопленных, или на других достаточных основаниях”. На основании этого Протокола 12 августа был издан Указ Президиума ВС СССР об амнистии польских граждан, в том числе “всех военнопленных и интернированных военнослужащих польской армии”.

  Разумеется, ни сводки Совинформбюро, ни послевоенные советские учебники истории не смущали умы советских людей информацией о том, что 30 июля 1941 г. Сталин согласился признать “утратившим силу” свой “освободительный поход”, в результате которого восточная половина Польши превратилась в так называемые “Западную Украину” и “Западную Белоруссию”. Однако к апрелю 43-го “минутная слабость”, в силу которой летом 41-го Сталин согласился признать свои территориальные приобретения в Польше незаконными, была уже в прошлом, и Москва искала способ развязать себе руки и освободиться от всяких обязательств перед польским правительством. В такой ситуации главным, кто выиграл от развязанной Геббельсом пропагандистской шумихи вокруг захоронений в Катыни, оказался, как ни странно, Сталин, который получил наконец долгожданный повод порвать отношения с “буржуазным правительством” Польши…..

 Наступил январь 1944 года. Грандиозное наступление Красной Армии на Правобережной Украине (Днепровско-Карпатская стратегическая операция) ценой моря крови советских солдат (270 тыс. убитых, 893 тыс. раненых по данным официальной военной статистики) приближало Сталина к границам довоенной Польши. А это означало, что приближался момент, когда Сталину предстояло окончательно и бесповоротно заявить англо-американским союзникам, что Советский Союз не знает и знать не желает ни “лондонское” правительство Польши, ни географическую карту Европы образца 1 сентября 1939 г.

И как-то так получилось, что именно в морозном январе 44-го в Катынский лес прибыла возглавляемая академиком Н.Н. Бурденко “Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками военнопленных польских офицеров”. Задача, поставленная перед комиссией …однозначно определялась её названием. Комиссия приехала на место преступления с готовым выводом о виновности одного из двух возможных преступников. Оставалось только найти какие-нибудь вещественные доказательства “расстрела немецко-фашистскими захватчиками военнопленных польских офицеров”. Имея за спиной поддержку двух заместителей Берия, имея возможность найти и принудить к даче нужных показаний любых “свидетелей”, комиссия Бурденко могла бы слепить более-менее сносную фальсификацию.

Но не смогла.

 К работе “Специальной комиссии” не были привлечены ни эксперты нейтральных стран, ни криминалисты стран антигитлеровской коалиции, ни даже представители просоветских польских организаций, из которых в Москве в то время формировалось новое, “правильное” правительство Польши.

  В течение одной недели (с 16 по 23 января) на январском морозе было эксгумировано 925 трупов (правда, затем это число в отчёте Комиссии увеличилось до 1380). На этом “основании” был сделан вывод о том, что в Катыни расстреляно 11 тыс. польских офицеров (многократное завышение числа жертв нужно было для того, чтобы объяснить факт исчезновения узников Осташковского и Старобельского лагерей). В отсутствии каких-либо независимых свидетелей на трупах было даже “обнаружено” девять документов (почтовые отправления, квитанции с датами позже мая 1940 г.). После этого “Специальная комиссия” сочла свою работу законченной и пригласила на место эксгумации иностранных журналистов .

  Первое же, что бросилось в глаза журналистам, была тёплая одежда (шинели, шарфы, перчатки, тёплое нательное бельё) на трупах людей, якобы захваченных немцами в жарком июле 1941 года…..На естественный …вопрос о том, почему пленные поляки не разбежались после того, как бесследно разбежались их конвоиры из НКВД, академик Потёмкин не нашёл ничего умнее, как ответить ”Они как работали, так и остались работать по инерции”.  Вопрос о том, кто же “по инерции” продолжал кормить 11 тыс. мужчин, якобы занятых дорожно-строительными  работами посреди поля боя смоленского сражения, остался не заданным. Оставалось много незаданных вопросов – но шёл январь 1944 года, Красная Армия громила ненавистных фашистов, на освобождённой территории СССР были уже обнаружены бесчисленные следы чудовищных злодеяний гитлеровских оккупантов. И ни у одного журналиста не повернулся язык или перо для того, чтобы поставить под сомнение шитые “белыми нитками” выводы комиссии Бурденко…..

  Вот  на этом бы товарищу Сталину стоило остановиться, но два года спустя, в ослеплении своей триумфальной славы Величайшего Полководца, за зачем-то решил поднять вопрос о расстреле в Катыни на Нюрнбергском процессе. …Это была большая ошибка…..”суд победителей” все же сильно отличался от советского “народного суда” образца 37-го  года. И то, на что закрыли глаза журналисты в январе 44-го, не могли не заметить многоопытные немецкие адвокаты весной 46-го…….

“Вопрос  о Катыни рассматривался Нюрнбергским трибуналом 1-3 июля 1946 г. В ходе допроса свидетелей и экспертов было установлено, что Ф. Аренс, которого советская сторона пыталась представить в качестве командира немецкой части, расстрелявшей польских офицеров, командовал 537-м полком связи и вместе со своими подчинёнными появился в районе Катыни значительно позже предполагаемого времени совершения преступления. Никаких аргументов, подтверждающих версию о том, что подразделение немецких связистов занималось массовыми расстрелами, предъявлено не было. Подготовленный НКВД “свидетель обвинения” Базилевский (заместитель бургомистра Смоленска во время немецкой оккупации) с трудом прочитал по бумажке свои показания. Из его ответов на вопросы защиты выяснилось, что на месте расстрела он не был и не мог назвать ни одного свидетеля расстрела. Болгарский врач профессор Марков (участник международной комиссии экспертов, работавшей в Катыни в конце апреля 1943 г.), несмотря на то, что в “освобождённой” Болгарии ему уже пришлось оказаться на скамье подсудимых за своё участие в “подлой фашистской провокации”, перед  лицом Нюрнбергского трибунала ещё раз повторил свой вывод о том, что особенности и скорость протекания трупного распада в массовом захоронении не исследованы наукой в такой степени, которая позволяла бы установить время гибели жертв с требуемой в данном деле точностью. Отвечая на вопросы защиты, Марков подтвердил, что на трупах была тёплая одежда……

 В конце концов, советскому прокурору Руденко пришлось приложить усилия к тому, чтобы прекратить обсуждение “катынского вопроса”. Т. Ступникова, участвовавшая в работе трибунала в скромной роли синхронного переводчика, в своих воспоминаниях пишет:

“…..Для меня это был действительно “чёрный день”. Слушать и переводить показания свидетелей мне было несказанно тяжело, и не из-за сложности перевода, а из-за непреодолимого чувства стыда за моё единственное многострадальное Отечество, которое не без основания можно было подозревать в совершении тягчайшего преступления……. Тяжело было, бесспорно, всем советским. И судьям, внезапно утратившим свою самоуверенную окаменелость, и обвинителям, которым суждено было на примере Катыни ещё раз убедиться, что Нюрнбергский трибунал – это не суд в СССР ……”

   Нюрнбергский трибунал в своём приговоре не вменил в вину немцам расстрел польских военнопленных в Катыни. Это решение советским обвинением не оспаривалось, протест (в отличие от многих других ситуаций) не вносился. Что, впрочем, не помешало Большой Советской энциклопедии в статье “Катынский расстрел” без зазрения совести сообщить читателям о том, что “по подсчёту судебно-медицинских экспертов общее количество трупов достигало 11 тысяч”, и “Международный военный трибунал в Нюрнберге признал главных военных преступников виновными в проведении политики истребления польского народа и, в частности, в расстреле польских военнопленных в Катынском лесу .” (Марк Солонин “Мозгоимение! Фальшивая история Великой войны”, Москва, 2008 год, стр.208, 210, 213-217).