Попытка заглянуть в будущее

Прошлая наша беседа с моим соседом по гаражу, Михалычем, была достаточно долгой, и длилась она часа, наверно, три, если не дольше. Когда я шел домой, то больше всего меня занимала способность Михалыча наматывать километры по лесным тропам в порядке борьбы со старостью. Как ни говори, а восемьдесят лет – это уже самая настоящая старость, и заглядывать в завтра,… впрочем, сегодня мне хотелось бы потолковать с моим соседом об ином.

Говорю я это в переносном смысле, поскольку никакого Михалыча рядом со мной в данный момент не наблюдается, и нахожусь я совсем не в гараже, а по примеру своего соседа шагаю по алее парка, которая в данный момент прослеживается в виде слабо натоптанной в снегу тропинке. И веду я разговор с Михалычем лишь основываясь на осмыслении его слов, произнесенных им ранее.

– Вот ты говоришь, Михалыч, что человечество сегодня находится в том же возрасте, что и ты. И как мне тебя понимать? Ведь человек разумный существует на земле уже не одну сотню тысячелетий. Ты что, предсказываешь ему скорую кончину? Эти слова при прошлом разговоре я, разумеется, произносить поостерегся – не желая обидеть старика. А сегодня можно, его ведь рядом нет.

– Да, Гриша, – кивнул бы головой Михалыч, – именно так и следует меня понимать. Человечество состарилось и впало в детство. Отсюда все эти моральные заскоки в виде гендарного равенства, в виде всяческих гейпарадов, в виде детского обжорства всякими благами, которые таковыми являются только на первый взгляд. А эти кулачные бои по любому, даже самому пустяковому поводу, как сегодня с Ираном. Да и много что еще, начиная от идиотской демократии, которую правильнее бы называть жульнической демократией толстосумов, и кончая массовым зомбированием людей посредством Интернета, айфонов и всяческих других хреновин, которые заполонили вся и всех. Ведь теперь невозможно отличить добро от зла, правду ото лжи, человека от человекообразного животного. Вот пойду я снова на выборы нового депутата от нас в государственную думу, посмотрю на претендентов, всяких там – Ивановых, Петровых и Сидоровых, и за кого из них мне отдать свой голос? Кто из них честный человек, который будет думать о нас с тобой, а не о своем кошельке? Ведь мы с тобой ничего о них не знаем, кроме того, что напишут те или иные журналюги. Даже в нашем городе, где населения каких-то три сотни тысяч, что мы знаем о наших городских депутатах? Да ничего, мы же сними, вот как с тобой, за рюмкой не сидели, не разговаривали, в глаза друг другу не смотрели. Как выбирать?

– Круто ты, Михалыч, – развожу руками я. – По-твоему получается, что выборы вообще нужно отменить и все тут?

– Ну, допустим, такого я не говорил. – Так как же тогда быть? – Надобно организовывать многоступенчатые выборы.

– Это как?

– А вот так. Лично я вот знаю десятка три-четыре хороших людей, которым полностью доверяю, и выбор которых будет, думаю, соответствовать моему пониманию требований к руководящему чиновнику высокого ранга. Вот вместе с ними мы можем выбрать человека, которому доверим свои голоса для выбора избирателей от нашего города. Другие горожане точно таким же образом выберут еще нужное количество выборщиков от города. А те уже выбирают избирателей от области и так далее. Так и дойдем до выбора не только депутатов госдумы, но и самого президента. Другого пути, думаю, не существует.

Одним словом, нужно двигаться вперед именно в этом ключе.

– И думаешь это поможет избежать выбора на высокую должность какого-то не совсем того человека?

– Стопроцентной гарантии, разумеется, не будет, но все же…

Тропинка по которой я шел впереди оказалась заметена снегом – ветер там изрядно потрудился, поскольку в том месте алея проходила через большую поляну, на которой только год назад были высажены маленькие деревца. Пробираясь вперед, стараясь не зачерпнуть через верх сапог снега, я на время оставил Михалыча в покое. Но вот дальше дорожка снова стала более-менее нормальной, и мой удаленный собеседник появился в моих мыслях опять.

– Вот ты мне, Михалыч, как-то говорил о том, что человечество состарилось, и как следствие, перечислил некоторые пороки современного общества. Но разве этого достаточно, чтобы сделать подобные выводы?

– Кому как, – пожал бы плечами Михалыч.

– Дело в том, что детство, в которое очень часто ввергаются люди престарелые, по сути дела, лишает их способности трезво оценивать происходящее. Так вот я считаю, что только человеческий идиотизм способствует тому, что все больше и больше стран приобретает для себя страшное оружие, способное погубить весь мир. Все это отлично понимают, и тем не менее. И когда-нибудь спусковой крючок сорвется, и грохнет страшный взрыв, который погубит всех, и правых и виноватых. Если человек разумный этого не понимает, так имеет ли он право считать себя действительно разумным?

– Это ужасно, – соглашаюсь я. – Но что же следует предпринять, если люди, а значит и страны, не доверяют друг другу?

– Выход один и он элементарный, Ватсон. Нужно сделать ООН действительно стабилизирующей силой в мире, а значит, эта организация должна иметь силу принуждения, основанную на вооруженных силах, способных стереть в порошок тех, кто не соглашается с решением ООН.

– Но ты же, уважаемый, видишь, что сегодня решения ООН – это писк комара, который может ужалить, но от которого можно и отмахнуться.

– Значит нужно иное ООН, и это будет первый разумный шаг во имя спасения человечества. А вторым шагом должно стать всеобщее разоружение. Право на обладание оружием должно быть только у ООН.

– А как быть, если твое ООН окажется под влиянием тех же Соединенных Штатов и будет действовать строго в русле указаний президента Штатов, то есть, в интересах одного государства?

– Тогда это будет значить, что конец человечества неизбежен, вот и все.

– Почему же конец? – не согласился я, и шутливо добавил: – Просто мир вступит в стадию зрелости, как и все живое, и будет управляться одной страной, которая и будет являться своеобразной головой человечества.

– И ты на это согласишься? – удивился моим словам Михалыч.

– Ну, как тебе сказать, может быть это станет переходным этапом к новому человеку? – ответил я, хотя на душе стало муторно, что захотелось свернуть к ближайшей закусочной.

После подобной концовки разговора, ставящей меня перед выбором: или страшная всеобщая смерть завтра, или жизнь под зонтиком чуждых для меня интересов, больше не хотелось заглядывать в наше будущее даже краем глаза. Пусть будет как будет – авось кривая куда-нибудь нас все же выведет.