Полковник

ПОЛКОВНИК

25 и 40 из 65…

   Обыкновенные цифры, но только не для полковника. Они напоминают ему о переменах в его жизни. 25 лет: годы, наполненные легкокрылой молодостью и лихой, безудержной силой, беззаботным и радостным отношением к окружающему. Более всего из того времени ему вспоминаются степь, пахнущая горькой полынью, тёрпкой мятой, ароматным чабрецом, вольно гуляющий жаркий ветерок, нагоняющий волны на рослые травы, среди которых он любил лежать на спине, раскинув руки в сторону и глядя в безоблачную высь, мечтая о том, о чём мечтают пацаны, вступающие в большую жизнь, Чумацкий тракт (шлях), мелколиственные посадки с грибами печерыжками, глубокие тенистые балки с крутыми обрывами, усеянными острыми камнями, по которым он любил карабкаться, чтобы проверить свою волю, родники со студеной водой, утолявшие жажду даже в самый палящий летний день, подснежники и ландыши, курганы, на макушки которыех он взбирался, чтобы заложить два пальца в рот и пронзительно свистнуть или закричать: здравствуй солнце, словно высеченное в густой синеве неба над бескрайним простором. Бурлила, кипела жизнь, стелилась широкой дорогой, и ему казалось, что так будет всегда…, так будет вечно… .

   Рассветное утро.

   Полковник, проснувшись, протягивает правую руку со скрюченными пальцами, нащупывает горсть таблеток на журнальном столике, которые он приготовил вечером, глотает, запивает стаканом воды, закрывает глаза и ждёт. Ему холодно, бьёт озноб. Он чувствует, как дрожь рассыпается по всему телу, раскалывается голова, это не пугает его. С этим он справляется, но его воля оказывается бессильной перед другим. Он не встает с постели около часа. Ему всё равно. какое утро: тёплое, холодное, дождливое, морозное…, безразлично, что делается на улице. Полковник не включает свет и на ощупь выбирается из темноты в кухню, заваривает кофе, выпивает   и вспоминает. Он не хочет вспоминать, прошло сорок лет после двадцати пяти. пора забыть, но воспоминания ломают его. Сейчас ему 65.

   Полковник помнит, как в тот день ( с того дня прошло сорок лет) на него налетел страх, подхватил и буквально выбросил на улицу. Он был готов бежать куда – угодно, чтобы избавиться от клокочущего страха, который гасил его привычные мысли, оставляя одну: я схожу с ума. С того дня страх неотступно следовал за ним. Он анонимно обращался к врачам, но ничего не помогало, он скрывал страх от окружающих и когда работал за границей, и когда воевал в Афганистане, Чечне. Товарищи считали его сильным, волевым, надёжным, никогда не унывающим, но это была маска, под которой пряталось измученное страхом сойти с ума сознание. На войне ему было легче. Напряжение сбивало беспричинный страх. Сильные встряски давили гнетущие мысли. Полковник легко переносил страх, когда видел его причину, но, когда причина была не ясна, страх перерастал в панику, которая взрывалась внутренней истерикой, не позволявшей ему контролировать свои мысли. Страх атаковал. отбирал и крошил здоровые мысли, втискивая на их место ужас перед сумасшествием, пробиться во вне которому мешала воля полковника, отражающаяся в его спокойном выражении лица. Бог его знает, чем бы всё это закончилось, наверное, как думал полковник, потерей объективного сознания и уходом в мир иллюзий, если бы страх также внезапно не исчезал, как и появлялся. Это была борьба, изматывающая его сознание, постоянно находившееся в поиске тех мыслей, которые могли контролировать эмоции. Порой накатывался такой страх, что забивал память, и полковник не помнил имена, фамилии, названия вещей…

   Если ему приходилось в этот момент разговаривать с кем – то, он держал на лице улыбку, а в сознании шутки. Весёлый полковник, звало его окружение, не догадываясь о страхе, раздирающем душу.

   Полковник допивает кофе и чувствует, как на него налетает беспричинный страх. Ему кажется, что он сходит с ума, мелькают мысли о суициде…   И так каждый день в течение почти полувека.

- И это тоже жизнь, - говорит он.

   Заходит жена.

- Выспался, - спрашивает она.

- Да, - отвечает полковник и улыбается.

   Это маска,

- А завтракать?

- Ты спрашиваешь меня каждый день об этом, хотя знаешь мой ответ.

   Полковник выходит на улицу. У него частный трёхкомнатный дом, который он купил, переехав из шумного столичного города в тихую станицу. Просторный двор с бассейном, баня, гараж, огород…

   Ему нравится станица, окруженная степью, куда не глянь – бескрайность, немногочисленные хатки среди садов, разгульные подворья, особенно летние закатные вечера с полыхающим солнцем и сплошь усеянное звездами ночное небо, всматриваясь в которое он думал, как в детстве: так будет всегда, так будет вечно…

   Полковник берёт топор, рубит дрова. Сегодня он хочет попариться. Закончив рубить, он чистит бассейн, спускает воду, наливает новую, потом подметает двор, косит траву, вывозит на тачке на свалку. Захватив лопату, идёт на огород, собирает колорадских жуков, выкапывает картошку.

Солнце палит. Полковник чувствует, как начинает кружиться голова и потоки пота бегут по лицу, сердце клокочет, хрипят лёгкие, ноги и руки наливаются тяжестью, он забывается, а когда приходит в себя видит ров, похожий на окоп. Инерция привычки. Он долго и молчаливо смотрит на него. Никаких внешних эмоций. Накопав картошки, он сносит её в ведрах в погреб, затем включает колонку и начинает поливать помидоры, огурцы…

   Раздается оглушительный грохот. Это товарняк. Полковник закрывает глаза, затыкает уши. Ему кажется, что земля сейчас вздыбится. Ударит фонтаном и накроет его… Грохот затихает. Полковник облегчённо вздыхает.

   Уже полдень.

- Иди обедать, - зовёт жена.

- Не хочу, - бросает полковник.

   Он спокоен. Беспричинный страх ещё ни разу не застигал его за работой. Он ворочает комьями земли, сплёвывает солёный пот, погружается в пыль. Искупавшись в бассейне, подрезает виноград, срывает поспевшие гроздья, чтобы приготовить домашнее вино, подвязывает в парнике кусты помидор, собирает опавшие яблоки, сливы, абрикосы для готовки компотов и варенья. Спина болит, но полковник не обращает на неё внимания и идёт в гараж, раскладывает молотки, плоскогубцы по полочкам… Всё чисто, убрано. У полковника возникает ощущение, что он, словно сбросил сорок лет.

- И это тоже жизнь, - говорит он и улыбается.

   Это не маска.

   Зайдя на кухню, полковник видит жену, которая, сидя на диване, читает книгу.

- Пятнадцать лет ждать письмо о пенсии, - говорит она. – Редко кто сможет выдержать.

   Полковник смотрит через окно на улицу и видит соседа, сидящего на лавочке.

- Это ты о ком, - спрашивает он.

- Это из книги Маркеса «Полковнику никто не пишет». Её герой, как и ты, полковник. Он воевал, а после войны пятнадцать лет ждёт пенсию

- Я читал. Мне жаль его. Он ждёт, но не действует, - говорит полковник, не отрывая взгляд от улицы.- Какие причины заставляет его все силы отдавать надежде? Почему он надеется, что о нем вспомнят, что его оценят и вознаградят за все те политые кровью и пОтом заслуги? Нужно действовать в любой ситуации, даже в той, в которой твои действия не смогут изменить её, но это изменит тебя самого.

   Полковник вспоминает.

   Ему удалось уйти от преследования, застрелив моджахеда, почти мальчонку, который, отделившись от своих, в горячке, не остыв от стрельбы, бросился за ним, чтобы подсечь его автоматной очередью. Ему хотелось даже остановиться, обернуться и крикнуть что – то вроде: остановись, пацан, отстань, иначе убью, но было ли это честное желание души или просто слова, вызванные страхом, он не разобрался, да и задумываться было некогда.

   Он уже выходил из густых почти полностью заполненных теменью зарослей, в которых блуждал часа два, бормоча: чужая земля, не своя, зачем пацана убил, пытаясь выйти на знакомую тропинку, ведущую в расположение воинской части, как вдруг почувствовал, что на его спину обрушилось что-то неимоверно тяжелое и сильное, опасное и яростное, заклинило дыхание, сбило с ног, и, завалив лицом к земле, стало разрывать кожу на просоленной спине, вонзаясь когтями все глубже и глубже, ломая рёбра, обломки которых, сваливаясь в низ живота, набивали его, будто раскалёнными камнями.

   Боль полосовала его, туманила и кромсала голову, нагоняла волны страха, выбивала желание сопротивляться, жить, заполняя его одной мыслью: скорее бы конец, он не успел даже собраться к защите и впервые минуты закрыл лицо руками: только бы не добрался до глаз: порвёт.

   Боль усиливалась, но вместе с ней усиливалась и неожиданно вспыхнувшая ярость: вырваться, убить. Растерявшись, он забыл о пистолете, и вместо того, чтобы вытащить его, поднял руки вверх, закинул их назад и почувствовал, что захватил обросшую шерстью шею неизвестного ему зверя. Это была удача. Сработал животный инстинкт. Напружинившись, он сильным рывком (страх порой придаёт силы, порой обезволивает) сорвал его со спины и бросил на ствол дерева. Минут пять он лежал безразличный ко всему, кроме тревожного ожидания очередной атаки, закрыв глаза, но она не последовала, и тогда он открыл глаза и сквозь застилавшую их мутную пелену увидел на расстоянии протянутой от себя руки корчившегося неизвестного ему зверя, который пытался подняться, но ему не позволял перебитый от удара об дерево позвоночник.

   Упираясь на локти, он пополз к зверю, который, увидев его, стал царапать землю и двигаться навстречу ему. Он думал, что схватка уже ничего не решит. Живым никому не выбраться, но добить первым и умереть вторым было бы победой.

   Прочёсывавшие заросли солдаты нашли его вечером. Голова лежала между лапами, которые, словно обнимали его, впритык к морде зверя.

Это был не зверь, - говорит полковник. – Это была жизнь в МАСКЕ зверя.