Жертвы двадцатого съезда КПСС

 

    Памяти моего дедушки Гиляздина Хабибуллина

и моей бабушки Гафии Галимовой

 

Мой дедушка в 1956 году был членом бюро горкома КПСС сибирского шахтерского города. Такие бюро были во всех городах и сельских районах  СССР вплоть до 1991 года. В них входила руководящая верхушка города или района: все три секретаря горкома (райкома): первый, второй, третий (правда, третий назывался не третьим, а секретарем по идеологии), председатель горисполкома, иногда и его первый заместитель, председатель комитета партийного контроля, редактор городской (районной) газеты, передовой рабочий (колхозник), иногда – директор крупного предприятия (председатель колхоза) иногда –  известный в городе или районе ветеран.

 

Мой дедушка был в бюро ветераном. В тридцатые годы руководил строительством угольных предприятий, работал на других должностях, в пятидесятые вышел на пенсию. Был членом бюро горкома до начала шестидесятых, и до последнего дыхания – членом горкома и парткома шахты,  строительству которой отдал в зрелые годы много сил, и где стоял на партучете.

 

В 1956 году, после ХХ съезда, из ЦК КПССС по областным и краевым комитетам КПСС были разосланы письма с секретным докладом Хрущева о культе личности Сталина. Из обкомов и крайкомов секретный доклад поступил в горкомы и райкомы с предписанием провести во всех парторганизациях страны собрания, на которых ознакомить всех членов КПСС с содержанием доклада и принять на собраниях постановления, одобряющие это самое содержание и поддерживающие решения съезда.

 

Дедушка никогда не рассказывал мне о том потрясении, которое испытали все члены бюро горкома, когда первый секретарь вслух читал содержимое секретного пакета. Он один раз рассказал своей жене – моей бабушке. А уж она-то раз пятьсот рассказала всем подряд, в том числе и мне. Поскольку рассказано было много раз, я запомнил все, вплоть до характерных ее интонаций. Впервые услышал лет в пять, когда даже не понимал, о чем вообще идет речь. А лет в 12 присутствовал при разговоре дедушки со своими друзьями, которым он рассказывал об этом заседании и о том, как после него проводил в жизнь решения ХХ съезда. Мне тоже было разрешено слушать. Но сначала бабушкина, сугубо женская версия.

 

«Он и так-то уже седой был, а с того заседания совсем белый пришел. Даже говорить не мог. Еле разговорила его. Оказывается, доклад Хрущева про Сталина они там читали. Оказывается, Сталин плохой стал, а Хрущев хороший. Оказывается, ознакомить надо членов партии с докладом Хрущева. И иди, Хабибуллин, на шахту, которую до войны строил, проводи там партсобрание, разъясняй решения Хрущева!». Почти всегда, в каком-то месте своего короткого монолога, бабушка вставляла: «Убила бы этого Хрущева вот этими вот руками!». И, приподняв руки, показывала изъезженные глубокими линями, слегка огрубевшие ладони вечной труженицы. И еще несколько мгновений держала на весу свои руки, которые с утра до вечера трудятся – готовят еду, стирают, моют, копаются в огороде, доят корову,  шьют, вяжут, иногда гладят мою голову…

 

Однажды, уже лет в 10, когда начал понимать, о чем идет речь, я спросил: «А почему ты его убила бы? За Сталина?». Бабушка ответила потрясающе: «Да, что мне Сталин, что мне Хрущев?! За мужа своего убила бы, за твоего деда! Он год болел после это бюро и партсобрания, которое провел на шахте. У него глаза гореть перестали! Он как будто умер. Посмотришь – ходит человек, разговаривает, а поглядишь – мертвый. Он думать начал, что всю жизнь зря прожил, зря шахты строил, зря в войну круглосуточно работал. Сколько я сил потратила, чтоб убедить его, что все не зря! Вот опять живой. Кое-как воскресила. Но воскресила».

 

А теперь – к дедушкиной версии. К дедушке ходили два его друга  – Калимуллин и Гарифуллин, такие же седые, еще крепкие мужчины. И, как говорила бабушка, устраивали татарские пьянки. Проходили они в беседке сада, выращенного дедушкой.

Что такое татарская пьянка? Чаепитие, в ходе которого выпивается самовара два чая. К алкоголю дедушка не прикасался. Я его ни разу в жизни не видел даже слегка выпившим. Моей обязанностью во время чаепитий было носить в беседку большой фарфоровый чайник с заваренным чаем. Чайник быстро опустошался, и я опять летел к бабушке, чтобы она заварила новую порцию. Обязанность эту я выполнял добровольно. В награду мне было разрешено сидеть в беседке и слушать разговоры дедушки и его друзей. Говорили они по-татарски. Я татарский язык не только понимал, но и сам хорошо говорил на нем.

 

И вот однажды дедушка рассказал своим друзьям про то самое историческое заседание бюро горкома. Я услышал и запомнил. Правда, некоторые детали стали забываться. Первого секретаря дедушка называл по фамилии. Простая русская фамилия. Маркелов, Макаров, Марков, Меркурьев, Маркин… Вспомнить не могу. Пусть будет Макаров.

 

«Макаров прочитал доклад и замолк. Пока читал, мы все с ума сходили. Сначала думал, что один я. Но потом обменялись впечатлениями. У всех было ощущение: с ума сошли. Мы. Или Хрущев. Сидим, как оплеванные. Молчим. Макаров говорит: голосовать надо, одобрить. Проект постановления уже подготовлен. Кто за то, чтобы одобрить решения ХХ съезда КПСС об осуждении  культа личности, прошу поднять руку. А сам не поднимает. На нас смотрит. А мы на него смотрим. Рука ни у кого не поднимается. Наконец поднял Макаров руку. И мы вслед за ним подняли. Как будто чан с грязью на себя вылили. Потом распределяли, кому в какую парторганизацию идти проводить решения съезда в жизнь. Членов бюро горкома мало, парторганизаций много. Провели на следующий день пленум горкома и распределили окончательно. Членов горкома тоже задействовали. Мне досталась шахта «Манеиха», я там на партучете состою, до войны строил ее. На партсобрании, когда я зачитывал доклад Хрущева, коммунисты кричали мне, что я – предатель».

 

Кажется, Калимуллин осторожно спросил: «Вычислил кричавших?». Дедушка ответил: «Нет. Я действительно чувствовал себя предателем». Калимуллин задал новый вопрос: «Чувствовал себя предателем, значит, был не согласен с Хрущевым? Зачем тогда зачитывал его доклад и проводил партсобрание?». Дедушка посмотрел на Калимуллина и спросил: «А ты бы на моем месте, как поступил?». Калимуллин промолчал…

 

Уже через много лет я понял, что сделали с моим дедушкой и с его поколением – поколением строителей СССР, подлый хрущевский доклад и решения ХХ съезда. Эти решения как бы лишили их смысла огромной прожитой жизни, полной самоотверженного труда, энтузиазма, любви, побед.

 

Мой дедушка никогда не хвалил и не ругал ни Хрущева, ни Сталина. Никогда и ни в чем не навязывал мне свое мнение. Все выводы, к которым я прихожу – плоды моих собственных раздумий. И я утверждаю, что все поколения людей, построивших СССР под руководством Сталина,  участвовавших в Великой Отечественной войне и победивших Германию под руководством Сталина, восстановивших великую державу после военной разрухи под руководством Сталина, – все эти поколения, миллионы честных тружеников и воинов – жертвы двадцатого съезда КПСС.

 

Другая жертва ХХ съезда – бессмертное в народной памяти произведение Иосифа Сталина – Союз Советских Социалистических республик. Наша прекрасная и могучая страна, в которой мы получили образование, пользовались бесплатной медициной, за символические деньги покупали билеты в лучшие музеи и театры, своими глазами видели великих артистов, поэтов, музыкантов, художников. Именно с ХХ съезда КПСС начались постепенные гниение и развал государства. То, что начал Хрущев, довершил Горбачев. И вот они две главные жертвы ХХ съезда КПСС – СССР как великое государство и народы бывшего СССР.

 

Метили в Сталина – попали в народ.

 

З.Ы. Прошу уважаемых комментаторов не объяснять действия того или иного исторического персонажа исключительно его национальной принадлежностью.