Семейная мечта

     СЕМЕЙНАЯ МЕЧТА

   Едва над станицей  закопошились первые лучи июльского  рассвета, рассекая темень, сгоняя её с верхушек деревьев и постепенно добираясь до земли потоками света, Мария Николаевна  - женщина с уходящими красивыми  чертами лица, которые уже ломала и крошила набегавшая старость - поднялась с пропитанной потом от ночной духоты постели. Спешно перекрестив морщинистый лоб и западающую грудь порепанными пальцами, шепнув «Отче наш...», и, оборвав молитву на первых словах, она открыла коричневый низкорослый двухстворчатый шкаф и вынула оттуда лёгкое потрёпанное и выгоревшее безрукавное платье и белую, не раз уже бывшую в ходу косынку. Одевшись, накрыла  голову косынкой, стянув концы на загоревшей до черноты шее, и быстро прошла на кухню. Сполоснув запотевшее лицо под краном, достала из холодильника три яйца, сварила в крутую, отломила полбуханки белого хлеба, набрала в целлофановую бутылку воды и положила всё в тряпичную сумку. Распахнув коридорную дверь, выскочила на улицу, забежала в курятник, захватив пригоршню зерна из мешка, сыпанула курам. Вернувшись в дом, на цыпочках зашла в маленькую комнату, где спали дети: десятилетняя старшая  Полина, шестилетняя Вера и трёхлетняя Оля.

- Полинка, - шепнула Мария Николаевна, наклонившись к уху дочери, девочка с трудом открыла глаза, мутно посмотрела на мать, сон ещё держал её, но Мария Николаевна лёгким похлопыванием по щекам выгнала его остатки, -  смотри за девочками. Накорми завтраком, свари обед,  полей помидоры, огурцы, перец.... Отец придёт не скоро. Он ночь торговал арбузами на трассе. Ещё не заявился, наверное,   не всё продал. Я сегодня буду работать целый день.

- Мама, - тяжело прокашлявшись и сонно сделав несколько кругов рукой по груди, ответила Полина. – Такая жара сегодня будет. Не ходи.

- Ничего. Выдержу, - скупо улыбнулась Мария Николаевна.

- Я тоже сегодня поработаю. – Полина сняла руку с груди. - Пойду на ток. Зерно буду сгребать, а Вера и Оля там в кораблики поиграют.

- Не нужно, на току много пыли, там вредно, - лицо Марии Николаевны передёрнулось, - мы с отцом справимся.

   Выйдя из дома, она взяла возле кухни  мусор в бумажном пакете, направилась в сарай, отыскала тяпку, и, перекинув её через плечо, выметнулась за ворота. Пакет Мария Николаевна выбросила в железный короб, над которым кружила свора мух и ос. Через пару минут она свернула на песчаную тропинку и через полчаса оказалась  возле бахчи.

   Подойдя к шалашу, в котором на охапке сена лежал владелец бахчи: Алишер- э- хода: мелкий мужичок с острым взглядом,  она  дрогнувшим голосом спросила.

- Сколько сегодня за прополку платить будешь?

- Как всегда, -  зевнув, ответил Алишер. – Работаешь до обеда восемьсот. Работаешь целый день тысяча шестьсот.

- Сегодня очень жарко. Может, прибавишь?

- Не могу. Не выгодно мне, - взгляд Алишера проскользнул мимо Марии Николаевны.

- Не выгодно, так не выгодно, - тяжело вздохнула она. -  Буду целый день работать.

- Работай, - Алишер тускло посмотрел на Марию Николаевну. – Только аккуратно. Дыни и арбузы не топчи.  Вычту.

   Алишер так и ищет, где бы выдрать копейку. Алишер хозяин. Алишер знает, что в станице нет работы для баб кроме прополки его бахчи. Он урезал бы цену вдвое, но боится станичных мужиков. Станичный мужик горяч. Вломить может, а то и на оставшемся тракторе по бахче прокатится и в квашню превратит. Напрасно боится Алишер. Обломались станичники, на мужиков не тянут, они понимают, что Алишера – э - хода и бахчу беречь нужно, он не просто владелец арбузов и дынь, он – кошелек, без него станица оскудеет, а бабы и пацаны, которые нанимаются собирать поспевшие арбузы и дыни и грузить их на машины, без заработка останутся.

   Бахча располагалась на нескольких гектарах в засушливой степи с редкими деревьями: сушняком, который солнце отполировало до блеска, и они стали похожи на огромные скелеты доисторических животных. С одного края  бахчи другой край не увидишь.

  Мария Николаевна оставляет возле шалаша сумку с продуктами и выходит к бахче. Солнце накаляется, бросая багровый жар, в который погружается она. Лёгкие хрипят, обжигающий воздух высушивает воду в теле, делая его таким же сухим, как и степь. В горле палит, словно в него набросали горящих углей. Пот, пробивая кожу на голове, лбу, висках, хлыщет по лицу, делая его  липким и солёным. Ноги грузнут в песчаной почве. Марии Николаевне кажется, что она топчется на месте и дотянуться до другого края бахчи ей никогда не удастся. Она достаёт из-за пазухи платок, вытирает лицо, а потом, отжав его, снова  запихивает  за пазуху.

   Вначале Мария Николаевна тщательно срубывает сорную траву, но наседавший жар туманит голову, слепит глаза, она спотыкается, теряет направление и останавливается, видя, что пропалывает уже прополотое. В голове нагнетается пустота, будто из неё выскребают мозги. Она ощущает, как наваливается сон, затягивая её в плотную муть, но Мария Николаевна  долго не задерживается в ней, так как чувствует, что тяпка вываливается из рук. Она судорожно подхватывает её и шепчет: море, море… Ей так легче. Мария Николаевна увлекается тайной силой слова, которая рождает в её сознании зрительные картинки моря и опущения прохлады, сбивающей раскалённый пот. Она шепчет о море с таким упорством, словно творит самую сокровенную молитву, но мечта обрывается, когда Мария Николаевна, открыв глаза,  уже который год подряд видит нескончаемое поле с сорной травой ...

   Иногда она не выдерживает, оглядывается на шалаш, из которого торчат голые ступни Алишера, поглаживающие друг друга, и со всего маху рубит по арбузу со словами: чтоб ты провалился с арбузами и шалашом, а потом разфутболивает куски по полю. На душе становится легче.

   Это  не только ощущения Марии Николаевны, но частично и мои. А оказался я на бахче с ней  после вчерашнего разговора с Егором: её мужем: – юркий крепыш.

- Как вы здесь живёте, - спросил я. – Никакого производства у вас нет.

- Как нет, - ответил Егор. – Имеется.

- Хочешь узнать, - подхватила Мария Николаевна. - Пойдём завтра на бахчу со мной. Алишер никому не отказывает, всех принимает.

   Таким образом, я и оказался на бахче. Всё то, о чём мне  вчера рассказала Мария Николаевна,  что она испытывает на прополке - оказалось не выдумкой, а реальностью.

- Обед, скорее бы обед, - шепчет Мария Николаевна потрескавшимися губами. – Я есть не хочу, но маленько отдохнуть.

   Каждый час к ней подходит Алишер и просматривает прополку. Его лицо мрачнеет, когда он видит не срубленную мелкую траву.

- Плохая прополка, - говорит он. – Ты повнимательней, а то убавлю деньги.

- Я стараюсь, - тихо отвечает Мария Николаевна, кусая разъеденные солью губы. – Солнце. Жара градусов под пятьдесят. Случается, что и пропустишь, и не то срубишь.

- Для хорошего человека жара не помеха. Думаешь, мне легко. За прополку плати, за сбор плати. – Алишер на ходу. Он не стоит на месте, а крутится, подпрыгивает, матерится, словно его атаковал выводок ос. - Нанял машины для перевозки -  плати, потом продай, поделись. Отгрузим все арбузы, рассчитаюсь со всеми,  отпразднуем на речке. Ох, и гульнём.

   Алишер обещает праздник на речке каждый год, но слово не держит, а  отговаривается, что все деньги ушли на оплату кредитов.

-  Я понимаю, - говорит Мария Николаевна, - просто к слову сказала. Ты уж деньги  не умаляй, - просит она.

   Алишер не отвечает, находит  арбуз с засохшим хвостиком, щёлкает пальцем, довольно улыбается, срывает и  уходит в шалаш. Вырезав небольшим ножичком треугольник, он пробует его на вкус, а потом полосует арбуз на ломти, вгрызается зубами в сладкую мякоть, поедает и высасывает сок.

   Под вечер  Мария Николаевна, едва двигая ногами, словно из неё выжали всю силу с выпаленным, шелушащимся  лицом и выморенными руками подходит к Алишеру.

- Это, - начинает она спёкшимся голосом, - ты можешь мне деньги не давать. Я куплю у тебя на деньги арбузы, а потом продам и больше выручу.

- Твоё дело, - отвечает Алишер.- Только скиду большую делать не буду.

- У меня к тебе просьба, - мнётся Мария Николаевна. - Помоги ради Бога. Я арбузы все не донесу. У тебя машина. Отвези.

- Это можно, - Алишер задумчиво смотрит на машину. – Только понимаешь: бензин, время, а всё это стоит денег. Сколько заплатишь?

- Сотенки две. Тут чуть побольше километра ехать.

- Не, не, - говорит Алишер, размахивая руками. - Кочки, машину могу сломать. Меньше, чем за пятьсот не поеду. Иди лучше домой, возьми тачку и увези. И никаких денег. Завтра придёшь?

-Егор вместо меня.

   Мария Николаевна  вскидывает тяпку на плечо и направляется домой. Дорогой она думает, как хорошо, что есть старшая дочь Полина, которая и за малыми посмотрит, и покормит, и за хозяйством уследит. И муж хороший. На трассу тачку, загруженную арбузами, вывезет, и торгует, а  когда на станции останавливаются пассажирские поезда, он с тачкой, бегает перед вагонами и кричит: арбузы дёшево, сладкие. Если арбузов нет, он ходит по дворам, кому баньку починит, крышу перекроит, дров нарубит, колонку поставит… Его постоянная работа завгаром исчезла вместе с развалом совхоза, который потянул за собой и работу Марии Николаевны: дояркой на ферме. В иные дни   муж подменяет жену на прополке. Зимой худо. Живут за счёт грошей, заработанных весной, летом, осенью.

   Дома, когда спадает жара и наступает прохлада, семья собирается за столом под развесистой яблоней на ужин с огуречным – помидорным салатом с покрошенным чесноком, обильно политым подсолнечным маслом и посыпанным солью, с жареной картошкой, куриными окорочками с хрустящей корочкой. Когда стол чист, Егор идёт в погреб и достаёт самый большой арбуз.

- Только ночью не уписаться, - смеётся он, - мы все уже безгоршочники.

   Он вымывает под колонкой арбуз, берёт нож и  начинает резать. Арбуз трещит, лопается,  самая младшая Оля кричит.

- Спелый, спелый.

- Кому петушок, - говорит Егор, вырезая  огромный кусок самой сладкой мякоти.

- Маме, - хором орут дети.

   Мария Николаевна берёт петушок, разрезает на три части, выбирает семечки  и отдаёт детям. Они сидят до тех пор, пока Вера и Оля не начинают клевать носом в стол.

- Полина, - говорит Мария Николаевна, -  помой их и уложи спать. И сама ложись спать.

- День прошёл, - бросает Егор, - и слава Богу. Завтра ты на трассу, я на прополку.

- А когда на море, - сопит самая младшая.

   Мария Николаевна чувствует, как начинает сбоить сердце, сильнее, чем на прополке. Перед глазами возникает море, которое быстро заменяется бескрайним полем, заросшим сорной травой… Она хочет погладить рукой грудь, но как это сделать незаметно, когда на тебя смотрят три пары детских глаз.

- Мам, - Полина видит сжавшееся в комок лицо матери. – А почему нас не отвезут бесплатно на море, почему бесплатно не лечат. Мы все болеем и не виноваты, что болеем. Это несправедливо, - шепчет она с сухим, застывшим взглядом.

   Мария Николаевна и Егор молчат. Они отбили ноги в администрации и запутались в отказных бумагах. Егор и не ходил бы, да глядя на детей и слыша их кашель, не выдерживает и часто говорит жене: стыдно мне, стыдно просить, я мужик, у меня силушки через край и мастерством Бог не обидел, мне работу давай, а не шабашку и торговлю. Он не ругается. Он пытается понять, кто и почему, зачем навёл разруху на станицу.

Полина, как и утром, проводит рукой несколько кругов по груди. - Какой год пытаемся заработать, а у нас не получается. – Она умолкает, а потом добавляет. – Ладно. Ты не переживай, мам. Мы скоро подрастём, впятером заработаем больше и съездим на море. – Полина берёт за руки Олю, Веру и уходит.

   Мария Николаевна поворачивается к окошку и смотрит в сад. Вместе с ней и Егор. Тихо шумит сад, а им кажется, что это шумит не сад, а набегающие на берег морские волны, подгоняемые легким ветерком.