451 градус по Фаренгейту и что такое «общественно опасный текст»

Злые языки страшнее пистолета

А.С. Грибоедов “Горе от ума”

В своем знаменитом романе «451 градус по Фаренгейту» Р.Бредбери прекрасно изобразил охоту на текст, как источник инакомыслия.

Чуть позднее был создан парижский центр по изучению влияния информации на общество при деятельном участии Р. Барта и его теории текста. Его собственные труды, несут в себе отголоски “войны языков”, о которой Р. Барт заявил впервые в одноименной работе. Известный представитель структурализма, Р. Барт постарался привлечь внимание к социальной и политической силе текста, а события 68-го года, вылившиеся в студенческие бунты французской молодежи, убедительно продемонстрировали властям активность текста в отношении идей, устремлений, установок, сознания и, в конце концов, поведения людей.

У современного гражданина России, будь то ученый или прохожий с улицы, предложенное нами понятие “общественно опасный текст” может вызвать разные ассоциации. Все представители языковых дисциплин смотрят на это понятие с заметной долей предосторожности: а не противоречит ли оно конституционным положениям о свободе слова, нет ли в нем ностальгического вздоха по цензуре? Такая предосторожность не кажется удивительной в России, которая, независимо от названия общественного строя, декларируемого конституцией, и, по-видимому, в силу каких-то особых психологических свойств представителей правящих элит, постоянно склоняется к тоталитарному правлению.

Мы полагаем, что вышесказанное обстоятельство обязывает дать как можно более точное определение явлению, которое мы обозначили как “общественно опасный текст”.

В более широком определении это понятие нуждается, если понимать под общественной опасностью разряд явлений разнородных и вместе с тем однотипных: уличная брань и сквернословие, порнография – как в форме текста, так и в форме видео-продукции, подстрекательство к преступлению, призывы к насилию (в том числе, к насильственному свержению конституционного строя), высказывания в отношении общественно-опасных групп населения, вызывающие социальную напряженность (например, этнофобские высказывания).

Переход общества к модели устойчивых взаимоотношений между людьми, называемой в политике демократией, сопровождается переходом от физического насилия, как в романе Р.Бредбери, к более мягким формам и, следовательно, психологизацией всей системы общественного управления. В эпоху тоталитаризма и насилия основную ценность составляют специалисты по средствам уничтожения несогласных. В демократическом обществе заметна потребность в специалистах способных целенаправленно управлять общественным процессом ненасильственными средствами.

Обозначенную тенденцию отчетливо иллюстрирует возникший в начале 90-х годов XX века социальный запрос на психологическую экспертизу. Этот запрос означал, что представители власти согласились с необходимостью аргументации и разумного объяснения при вынесении некоторых решений.

До этого, в советское время, психологическая экспертиза не выходила из рамок судебно-психиатрической, где она играла роль вспомогательного инструмента. Попытка распространения психологической экспертизы в педагогике в 30-е годы XX века закончилась трагически для многих энтузиастов деидеологизированного обучения и образования — ГУЛАГом.

Реалии постсоветского периода характеризовались потребностью в экспертизе реальных человеческих взаимоотношений. Российским психологам-экспертам приходилось впервые получать уроки нерегламентированного, не канонизированного рассмотрения вопросов, которые прежде не ставились: признаки преступления против личности, нарушение прав человека , вторжение в личною жизнь.

Эксперты, начинавшие работать в новых условиях, практически сразу натолкнулись на проблемы, уже известные в западной демократии.

В 1990 году в Неваде ( США ) слушалось дело по обвинению группы Judas Priest  в побуждении двух подростков к самоубийству. Один из них умер от огнестрельного ранения, второй остался в живых. Родители подростков возбудили иск против музыкантов, утверждая, что песня "Better by You Better Than Me" была инструментом, так называемого подпорогового внушения, которое и послужила причиной суицидального акта.

Дело против Judas Priest тянулось несколько лет, так как в тексте песни были отмечены глубоко скрытые призывы к самоубийству. Она создавала, по мнению стороны обвинения, ощутимый настрой, который усугублял императив: “Сделай это”!

Отметим некоторую специфику данного судебного дела, расстановка сил экспертов в этом процессе прямо соотносится с задачами сторон. В соответствии с этим были подобраны эксперты.

Со стороны обвинения таковыми выступили специалисты, которые имели достаточно большой опыт изучения подпорогового внушения, в частности Вилсон Кей (Key), долгое время занимавшийся обнаружением и эффектами этой трудноразличимой формы воздействия в рекламной продукции. Согласно последней, именно сознательный контроль был бы способен снять эффект песни, в то время как содержание минующее сознание и вплетенное в поток мотивов, чувств – может иметь мощное влияние на человека, в том числе, изменить его поведение.

Сторону защиты представляли не менее известные специалисты в этой области, среди них Энтони Пратканис (Pratkanis).

Что обращает на себя внимание в деле Judas Priest с точки зрения этой модели. В первую очередь - отчетливая поляризация исходных позиций экспертов. Они не выступают в этом судебном разбирательстве третьей стороной, способной дать суду независимое заключение по предмету разбирательства: тексту песни, показаниям свидетелей. Эксперты привлекаются сторонами для поддержки обвинения и защиты. Каждая группа экспертов разрабатывает свою систему аргументации и доказательств, способных оказать влияние на ход следствия и, в конечном итоге, на решение судьи.

Совершенно другая проблема методологии и этики встает перед экспертом, который должен оценить тексты, попадающие в поле статей уголовного кодекса о призывах к насилию, разжигание розни наций, свержению строя, военной агрессии и т.д.

Корень проблемы в подобных случаях кроется в противоречиях конституционных законов, одни из которых провозглашают права и свободы личности, другие – их ограничивают. Решение проблемы поручается эксперту или группе экспертов, которые должны оценить степень отклонения от свободы слова или границу перехода за запретную черту.

Основным источником косвенных факторов влияющих на экспертизу могут стать в таком случае политические установки. Именно такой ход экспертизы характерен для тоталитарных режимов – достаточно вспомнить “научные” установки времен сталинизма. В тоталитарном обществе эксперт – фигура ритуальная, что-то вроде жреца, изрекающего волю богов или голосующего «единогласно» с господствующей социальной группой. Доказывать или аргументировать нет необходимости, есть только речевые формулы: проклятье, милость.

В демократическом контексте проблема не становится проще. В США «злословие» (hate speech), это текст, который оскорбляет, запугивает, может вести к насилию, ненависти или дискриминации. В то же время общественность США твердо привержена Первой Поправке, которая ставит свободу слова выше проявлений «злословия» и стремится найти такие способы решения проблемы, которые не противоречат основным ценностям общества. Одно из таких решений — строгое разграничение «опасного» текста и опасного действия. Только второе является достаточным основанием для того, чтобы сопровождающий действие текст мог быть квалифицирован, как «общественно опасный».

В России, к сожалению, в последние несколько лет наметилась склонность к жесткой цензуре, что влечет за собой утрату роли эксперта, обозначившуюся в период относительной демократизации 90-х. Утрата этой роли обусловлена формированием экспертного сообщества под заказ властных структур, а также деградацией самого понятия «эксперта, как специалиста обладающего специальными знаниями». Последнее достаточно часто можно увидеть на телеэкране, когда тележурналист величает своего брата журналиста экспертом в каком бы то ни было вопросе, только потому, что тот до этого уже писал материал на сходную тему. И это не камень в огород журналистики, это всего лишь иллюстрация общей тенденции возврата к тоталитарному обществу, в котором все разумное теряет смысл.