«Роспрос с пристрастием»

В России XVII-XVIII вв. пытка оставалась универсальным инструментом судебного и сыскного процесса. Обычно розыск начинался с «роспроса у дыбы», т.е. допроса в камере пыток, но пока без применения истязаний.
При Петре I допросы велись в Трубецком раскате, где было помещение для пыток;[1] где пытали позднее, сказать трудно – возможно, в разных местах.
 

«У пытки», но еще до ее начала, следовал последний допрос «с пристрастием».
Многие подследственные давали признательные показания именно на этом этапе «розыска»; тех же, кто продолжал упорствовать, передавали в руки «заплечных дел мастера».

Среди бумаг Тайной канцелярии сохранился «Обряд, како обвиненный пытается», составленный уже в 60-е годы XVIII века то ли в качестве исторической справки, то ли как пособие для сотрудников:

«Для пытки приличившихся в злодействах зделано особливое место, называемое застенок, огорожен полисадником и покрыт для того, что при пытках бывают судьи и секретарь, и для записки пыточных речей подьячей; и, в силу указу 1742-го году, велено, записав пыточныя речи, крепить судьям, не выходя из застенка.

После «роспроса», который был, в сущности, допросом без пытки, дело обычно переходило на следующую стадию сыскного процесса—розыск и пытку. Решение об этом принималось руководителем сыскного ведомства, а иногда и государем на основе знакомства с результатами «роспроса».
Обычно розыск начинался с так называемого *роспроса у пытки (у дыбы)», т.е. допроса в камере пыток, но пока без применения истязаний. «Роспрос у пытки» известен в источниках не позже XVII в.

Другое название допроса в камере пыток — «роспрос с пристрастием». В «Кратком изображении процессов» о нем сказано: «Сей роспрос такой есть, когда судья того, на которого есть подозрение пред пыткою спрашивали, испьгтуя от него правды и признания вделе».

В застенке ж для пытки зделана дыба, состоящая в трех столбах, ис которых два вкопаны в землю, а третей сверху, поперег. И когда назначено будет для пытки время, то кат или палач явиться должен в застенок с своими инструментами, а оные есть: хомут шерстяной, к которому пришита веревка долгая; кнутья, и ремень, которым пытанному ноги связывают.

По приходе судей в застенок и по разсуждении, в чем подлежащего к пытки спрашивать должно, приводитца тот, которого пытать надлежит, и от караульного отдаетца палачу; которой долгую веревку перекинет чрез поперечной в дыбе столб, и взяв подлежащаго к пытке, руки назад заворотит, и положа их в хомут, чрез приставленных для того людей встягивается, дабы пытанной на земле не стоял; у которого руки и выворотит совсем назад, и он на них висит; потом свяжет показаным выше ремнем ноги, и привязывает к вделанному нарочно впереди дыбы столбу; и растянувши сим образом, бьет кнутом, где и спрашивается о злодействах и все записывается, что таковой сказывать станет.

При пытке, во время таково ж запирательства, и для изыскания истины пытанному, когда висит на дыбе, кладут между ног на ремень, которым они связаны, бревно и на оное палач становится за тем, чтоб на виске потянуть ево, дабы более истязания чувствовал. Естьли же и потому иcтины показывать не будет, снимая пытанаго с дыбы, правят руки, а потом опять на дыбу таким же образом поднимают для того, что и чрез то боли бывает больше.

Хотя по законам положено только три раза пытать, но когда случится пытаной на второй или на третьей пытке речи переменит, то еще трижды пытается. И если переговаривать будет в трех пытках, то пытки употребляются до тех пор, пока с трех пыток одинаковое скажет, ибо сколко б раз пытан ни был, а есть ли в чем нибудь разнить в показаниях будет, то в утверждение должен еще три пытки вытерпеть; а потом и огонь таким образом: палач отвязав привязанныя ноги от столба, висячего на дыбе ростянет и, зажегши веник, с огнем водит по спине, на что употребляетца веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного».[2]

Хотя закон 1715 года («Краткое изображение процессов или судебных тяжб») юридически не ограничивал способы пытки и оставившие свои воспоминания о пребывании в России иноземцы XVI–XVII веков писали о разнообразных пыточных приемах: перебивании ребер раскаленными железными клещами, ломании пяток, вколачивании деревянных гвоздей под пятки, вырезании мяса из-под ногтей, прижигании причиненных кнутом ран раскаленным железом или растравлении их солью, выливании по капле холодной воды на обритую голову допрашиваемого; обвиняемого могли накормить соленой пищей и посадить в жарко натопленную баню, не давая воды, главным и, кажется, единственным повседневным пыточным инструментом оставалась дыба.










 

ДЫБА

Палач раздевал обвиняемого по пояс и укладывал животом на пол, проводя разогретыми в горячей воде руками по его спине.

Если ранее человек подвергался телесным наказаниям, то на спине проступали следы ударов кнутом, плетью или палками. Это помогало следователям определить, имеют они дело с новичком или ранее уже наказывавшимся рецидивистом.

После осмотра палач переходил к пытке – «подъему». Русская дыба, в отличие от горизонтальной западноевропейской, представляла собой вертикальную П-образную конструкцию. Руки пытаемого заводились назад и продевались в специальный шерстяной хомут, предохранявший кожу на запястьях от обдирания. Прикрепленную к хомуту веревку пропускали через поперечную перекладину, натягивали и поднимали человека за связанные за спиной руки, выворачивая плечевые суставы.

Такая «виска» иногда усугублялась «стряской»: для увеличения нагрузки между связанными ногами подвешенного клали бревно, на которое мог встать палач или его помощник. Но возможно, что «стряской» могли называть также способ пытки на дыбе, когда подвешенного сначала поднимали вверх, а потом резко опускали вниз; при этом руки выскакивали из плечевых суставов
Вывихнутые руки потом вправляли; однако даже при благоприятном исходе процедуры – отсутствии разрывов связок и внутреннего кровотечения – суставы болели еще очень долго, напоминая о пытке при малейшем движении.

Висевшему на дыбе подследственному зачитывали по «пунктам» вопросы и записывали его ответы: «и с тех распросов и с виски сказал». Если допрашиваемый продолжал упорствовать в несознании, палач приступал к следующей стадии пыточной процедуры – битью кнутом, что обязательно отражалось в протоколе допроса: «Было ему 15 ударов».

Продолжительность «виски» и количество ударов определялись на месте с учетом телосложения, возраста и состояния здоровья подследственного, согласно «Краткому изображению процессов или судебных тяжб»: «Надлежит ему оных особ, которые к пытке приводятся, разсмотреть, и усмотря твердых, безстыдных и худых людей, жесточае, тех же, кои деликатного тела и честные суть люди, легчее, и буде такой пытки доволно будет, то не надлежит судье его приводить к болшему истязанию».

Обычно до начала порки человеку давали повисеть на дыбе до 15 минут, потом наносилось от 5 до 15 ударов кнутом, после чего допрос прерывался на одну-две недели, пока обвиняемый приходил в себя. Количество ударов могло быть сокращено «для того, что они (истязаемые) худы».

Всего нескольких ударов хватало, чтобы заставить пожилого человека или женщину признаться в приписываемом им преступлении или подтвердить ранее данные ими показания. Другие подследственные, особенно если их дело вызвало пристальный интерес государя, могли висеть час и больше.

В петровское и послепетровское времена на пытке все были равны. Иногда высокопоставленным господам приходилось даже хуже, чем рядовым преступникам, – борьба за власть в «эпоху дворцовых переворотов» жалости к поверженным соперникам не знала.

25 ударов кнутом уже считались пыткой сильной.Большего количества ударов кнутом кряду обычно никогда не назначалось, т.к. даже здоровый, физически крепкий человек мог не перенести такого истязания;
однако бывало, что «замерзелые» подследственные, не желавшие раскаиваться и признавать уже доказанные обстоятельства, в ходе одного допроса получали по 50 и даже 60 ударов, как случалось во время «стрелецкого розыска» 1699–1700 годов, проведенного с исключительной даже для своего времени жестокостью.




 

КНУТ

Кнут применялся как для пытки, так и для наказания преступника. О нем сохранились многочисленные, хотя и противоречивые, сведения. У Котошихина [3] сказано о кнуте следующее: «А учинен тот кнут ременной, плетеной, толстой, на конце ввязан ремень толстый, шириною на палец, а длиною будет с 5 локтей», то есть до двух метров.

Англичанин Джон Перри описывает иное устройство кнута: «Кнут состоит из толстого крепкого кожаного ремня, длиною около трех с половиной футов (т. е. более метра), прикрепленного к концу толстой палки длиною 2,5 фута». С ним не согласуются сведения голштинца Ф. В. Берхгольца, который в своем дневнике 1721 года пишет, что кнут – «род плети, состоящий из короткой палки и очень длинного ремня».

По словам датского посланника в России 1709-1710 годов Юста Юля, кнут «есть особенный бич, сделанный из пергамента и сваренный в молоке», чтобы он был «тверд и востр». Неизвестный издатель записок пастора Зейдера, наказанного кнутом во времена Павла I, дает свое описание этого орудия: «Кнут состоит из заостренных ремней, нарезанных из недубленой коровьей или бычачьей шкуры и прикрепленных к короткой рукоятке. Чтобы придать концам их большую упругость, их мочат в молоке и затем сушат на солнце, таким образом они становятся весьма эластичны и в то же время тверды как пергамент или кость».

Кнут специально готовился к экзекуции, его согнутые края оттачивали, но служил он недолго. Недаром в «Наборе палача» 1846 года (официальное название минимума палаческих инструментов), с которым палач являлся на экзекуцию, было предписано иметь 40 запасных «сыромятных обделанных сухих концов». Так много запасных концов было нужно потому, что их надлежало часто менять. Дело в том, что с размягчением кожи кнута от крови сила удара резко снижалась. И только сухой и острый конец считался «правильным».

Как писал Юст Юль, кнут «до того тверд и востр, что им можно рубить как мечом...
«Палач подбегает к осужденному двумя-тремя скачками и бьет его по спине (кнутом), каждым ударом рассекая ему тело до костей. Некоторые русские палачи так ловко владеют кнутом, что могут с трех ударов убить человека до смерти».

Такую же технику нанесения ударов описывает и англичанин Перри: «При каждом ударе он (палач) отступает шаг назад и потом делает прыжок вперед, от чего удар производится с такою силою, что каждый раз брыжжет кровь и оставляет за собой рану толщиною в палец. Эти мастера, как называют их русские, так отчетливо исполняют свое дело, что редко ударяют два раза по одному месту, но с чрезвычайной быстротой располагают удары друг подле дружки во всю длину человеческой спины, начиная с плеч до самой поясницы».

Чтобы достичь необходимой точности удара, палачи тренировались на куче песка или на бересте, прикрепленной к бревну.

Вообще-то, цель убить пытаемого перед заплечным мастером не ставилась. Наоборот, ему следовало бить так, чтобы удары были чувствительны, болезненны, но при этом пытаемый сразу после застенка оставался жив – по крайней мере до тех пор, пока не даст нужных показаний. За состоянием арестанта при пытке и после нее тщательно следили.

Следователи понимали, что человек, к которому применили меры, не соответствовавшие его «деликатному сложению», возрасту и состоянию здоровья, мог умереть под пытками без пользы для сыскного дела. Указы предписывали смотреть, чтобы людей «вдруг не запытать, чтоб они с пыток не померли вперед для разпросу, а буде кто от пыток прихудает и вы б тем велели давать лекарей, чтоб в них про наше дело сыскать допряма». Впрочем, иным людям, чтобы погибнуть, было достаточно нескольких ударов кнутом.