Германский капиталист тормозит, или его тормозят?Латифундия рулит плохо.

Компания «ЭкоНива» приостановила на год строительство новых ферм.

Среди причин приостановки инвестиций в производство сырья владелец компании Штефан Дюрр назвал необходимость «серьезной работы команды» в рамках текущих проектов и повышения эффективности ферм в отдаленных регионах, а также намерение направлять оборотные средства в первую очередь на развитие переработки: «Сейчас цена на молоко хорошая, и, если бы я был уверен, что так будет и дальше, может, мы бы и продолжили быстрое развитие. А если цены рухнут, как в сахарной отрасли? Мне хочется расти так, чтобы компания могла без проблем проходить фазы падения рынка. Сейчас мы уверенно чувствуем себя в плане задолженности, мы с запасом обеспечены активами, но оборотные средства постоянно нужны большие, а банки тоже смотрят на уровень закредитованности», — сообщает «Коммерсант».

СМИ по-разному комментируют это событие. Одни пишут, что «ЭкоНива» концентрируется на переработке в разных регионах России. Другие утверждают, что крупнейший производитель молока страхуется от волатильности рынка. Третьи говорят, будто «ЭкоНива» есть ни что иное, как гигантская пирамида и предсказывают ей весьма незавидную судьбу. Поскольку сам Штефан Дюрр обладает даром сказать много и ничего, он в состоянии заговорить любого журналиста массой эмоций, цифр и оптимизма.

Ощущение тревоги нарастало в среде экономистов с каждой покупкой нового хозяйства и новым строительством крупной фермы в разных регионах. Особой логики аналитики в таком выборе не видели, а внятных объяснений источникам средств не было. Государственные банки кредитовали Дюрра по первому требованию, совершенно очевидно, при полной политической поддержке с самого верху.

Почему, зачем, кому выгодно?

Латифундии России в поисках идеологии

Попытка отрицания европейского курса на  ограничение латифундий, очень сильно напоминает аргументацию идеологов колхозно-совхозного строя рубежа середины 80-х – начала 90-х годов прошлого века.  Пользуясь высокими трибунами парламента СССР и России, Василий Стародубцев и Михаил Лапшин громогласно заявляли, что  США и Европа копируют опыт нашей страны, создавая крупные общественные хозяйства. И, если бы, по их словам, наше государство обеспечивало село такой же техникой и такими же субсидиями, то мы бы этих капиталистов давно закидали колбасой и прочей едой.

Сразу оговорюсь, всегда считал этих людей честными и порядочными. Но они были продуктами эпохи, на стрежень политической жизни их вынесло желание спасти принципы, усвоенные еще со школьной  и студенческой скамьи, когда на кафедрах марксизма-ленинизма преподавалось преимущество крупных общественных производств промышленного типа над частными и мелкотоварными. Такова была идеология «руководящей и направляющей» партии, а они, как и тысячи других руководителей, были ее проводниками  и «приводными ремнями» на селе. И их горячие высказывания казались убедительными, но только для тех, кто не вникал в детали. Они и сами этих деталей то ли не видели, то ли сознательно их не замечали, чтобы не отвлекать массы от генерального курса.

Вот на деталях мы с ними и расходились в общественных полемиках, переходящих в конфронтацию. Когда доказательно выяснялось, что «крупные» за рубежом состоят из тысяч «мелких и частных», объединенных в кооперации, оппоненты переходили на обвинения в «неграмотности» и «отсутствии патриотизма». Несколько ранее подобное я выслушивал от секретаря Московского обкома партии по идеологии, и он грозил за одни упоминания о фермерах выгнать меня из областной газеты. Уже работая в «Известиях» образца 1985 года, приходилось выслушивать от «дорогого Егора Кузьмича» Лигачева – секретаря ЦК КПСС по селу. Но время идет, нет уже тех идеологов-воспитателей. Однако, как выясняется, свято место пусто не бывает. И идеология, и ее носители возвращаются на новом витке истории в несколько измененном виде. При этом делают вид, что до них ничего не было и что мы «впереди планеты всей». Наводя тем самым тень на плетень.

Краткий курс государственного латифундизма после 1917 года

После октябрьского переворота на базе образцовых помещичьих имений  были попытки создания совхозов – полностью государственных промышленных производств, оснащенных американскими тракторами, прицепными комбайнами и локомобилями. Совхоз «Хуторок» под  Армавиром  (национализированное имение барона Рудольфа Штейнгеля) – единственный сохраненный до наших дней образец, и то благодаря тому, что его опекала лично Надежда Крупская как пример социалистического хозяйства для показа рабочим и фермерам США, Франции,  Германии. По сути, это был уже тогда вертикально интегрированный государственный холдинг с диверсифицированным производством зерна, молока, мяса, шерсти и их глубокой переработкой электрическими и механическими машинами на более  чем 40 тысячах гектаров. Столь же удачные попытки сохранить имения мне неизвестны, чаще они дробились на мелкие колхозы и товарищества, либо вовсе исчезали.

Настоящий взрыв строительства аграрных гигантов пришелся на начало 20-х годов, когда в Россию приехал американский коммунист Гарри Уэйр и обаял Ленина так, что в 1921 году по его личному указанию в Пермской губернии было выделено несколько тысяч гектаров для создания первого российско-американского совхоза. Уже летом прибыли первые 50 вагонов с тракторами, комбайнами, фермерами, ветврачами и скотом из Северной Дакоты. Однако пермское  село Тойкино не стало столицей нового агробизнеса: для полного успеха климат был не тот. В Ростовской области для совхоза №2 отрезали сразу 200 тысяч гектаров, и пошло-поехало на Дону, на Кубани (Сад-Гигант) и в Ставрополье. Гигантомания американских энтузиастов, не удовлетворенная в США, где фермеры отказывались продавать свои наделы корпорациям во избежание конкуренции, совпала с коммунистической идеологией. В 1928 году, в связи с кризисом хлебозаготовок (и последующим раскулачиванием), Сталин принимает решение резко активизировать создание крупных зерновых фабрик. Американские специалисты приезжают сотнями. Историк-экономист Александр Никулин цитирует в своем исследовании одного из них – Томаса Кэмпбелла: «Народ России находится под новой формой революционного управления, также доселе неизвестного. Эта форма управления основана на всеобъемлющей программе индустриализации с централизованным контролем. Коммунист вы или нет (автор подчеркивает, что сам он не коммунист – ред.), но всем становится ясно, что советский эксперимент невозможно просто игнорировать. Революция разбудила гигантские социальные силы. Идеи коммунизма были посеяны тысячи лет назад, — их урожай поспевает только сейчас. Автор искренне рад, что экспериментальным полем коммунистического урожая стала Россия, а не Соединенные Штаты».

Последняя фраза ключевая: уже в 1932 году в совхозах-гигантах началось обвальное сокращение производства. А 14 агроагломераций на Юге России обрабатывали более миллиона гектаров. Причины практически одинаковы: отсутствие мотивации у работников, резкое истощение пашни от применения упрощенной агротехники (монокультура пшеницы без севооборотов, мелкая пахота, сокращение паров), падение заработков,  повальное бегство населения в города, сужение рынка труда, невозможность эффективного управления такими массивами и коллективами.

Вам это ничего не напоминает? Если пока нет, продолжим.

С 1932 года началось массовое разукрупнение гигантов, в том числе из-за начавшихся социальных волнений по причине безработицы. Совхозы делили на пять,  десять, а иногда на двадцать хозяйств. В это время Александр Чаянов, великий экономист,  создавший  теорию дифференциальных оптимумов сельскохозяйственных предприятий, которая и сегодня предостерегает весь  аграрный мир от гигантомании, уже два года был под следствием по делу «кулацко-эсеровской группы», а еще через пять лет расстрелян – как теоретик кооперации семейных ферм.

Следующий всплеск гигантомании – 1955 год. Целина. На Алтае, в Оренбуржье и Казахстане создаются фабрики зерна – совхозы, степи распахали. Результат: пыльные бури, 1963 год – СССР начал импорт зерна из США и Канады. Очередные грабли.

Последняя попытка СССР: агрокомбинат «Кубань», Тимашевский район, Краснодарский край. Идея – весь район как один совхоз. Это уже 1984 год, преддверие перестройки Горбачева. Уже говорят о семейном подряде в рамках совхоза, о межхозяйственной кооперации. Но в рамках государственного предприятия. Производство от поля до прилавка: свои магазины, своя переработка, свои продукты, свои покупатели… Вертикально интегрированный агрохолдинг – картина маслом! Административный ресурс – глава страны и партии! Куда выше? Все равно пришлось разукрупнять, поскольку у всякого селянина рубашка ближе к телу, интересы тоже, а отчитываться в общей бухгалтерии желания нет.  И управлять такой махиной из единого центра оказалось просто невозможно. Хотя у населения о директоре Михаиле Ломаче остались самые теплые воспоминания – он реально дал работу и накормил. Пусть и не надолго. По всей стране создавались РАПО – районные агропромышленные объединения, которые в народе (его не обманешь!) расшифровывали так: Работаем Артельно, Пьем Отдельно.

На сим аграрные идеи — как не давать землю в собственность мелким частникам — в СССР закончились.

Опять ничего не напоминает? Продолжим…

Мы наш, мы новый мир построим

К первому десятилетию «нулевых» годов мир, исключая Россию, основательно продвинулся в организации землепользования на селе. В России к этому моменту, путем ежегодных реорганизаций,  была окончательно разгромлена школа и идеология сельскохозяйственного кадастра, созданная Виктором Хлыстуном и Валерием Алакозом при раннем Ельцине. Зачем это делалось, еще в начале 90-х предсказал создатель Россельхозбанка Юрий Трушин, ныне «равноудаленный» за пределы России: «Когда «раздербанят» промышленность, те, кому не хватило, примутся за сельскохозяйственные земли, потом за лес — нужно в земельном вопросе всё запутать».

Профессор института экономики РАН Никита Кричевский весьма красочно характеризует реформы на селе начала 90-х., также отказывая им в экономической составляющей. Причины были иные. Цитирую: «Начнем с недавнего прошлого: постсоветская земельная реформа имела четкую внеэкономическую подоплеку. Как не раз откровенничал один из творцов той приватизации Анатолий Чубайс, «у коммунистических руководителей была огромная власть — политическая, административная, финансовая… Нам нужно было от них избавляться, а у нас не было на это времени. Счет шел не на месяцы, а на дни. Мы не могли выбирать между „честной“ и „нечестной“ приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов». Не до села, власть бы удержать. Что, как мы знаем, удалось».

После кризиса очередного  насильственного перелопачивания колхозно-совхозной системы и выкорчевывания из села старых партийных кадров на протяжении 15 лет,  руководство страны осенила свежая до боли идея  создания… вертикально-интегрированнных холдингов. Но частных. Но рыночных. Чтобы «как на Западе».  И тогда всем, как водится, будет счастье.

Вот вам мотивация бесконечных реорганизаций управления земельными ресурсами,  и причины бесконтрольной скупки земель, невозможности ей противостоять и достучаться до небес (как участникам «тракторного марша»).

Теперь о том, что примерно в то же время и чуть ранее происходило в Европе и США. Нам говорят об увеличении размеров ферм в Европе и Америке, подавая сей факт как тренд, которому следует Россия. Если смотреть внимательно, средние размеры западных ферм увеличились за 25 лет с 40 гектаров до 70-100. Вдвое за четверть века. И при этом продолжают оставаться частными семейными, то есть идет естественный процесс укрупнения, не выходящий за рамки понимания справедливости в сельском социуме.  Наталья Шагайда – директор Центра агропродовольственной политики РАНХиГС при Президенте РФ, прямо говорит: «Мировое сообщество считает, что формирование больших массивов земель под управлением одной ограниченной группы лиц определяется как негативная практика».

Наталья Шагайда продолжает: «Многие развитые страны ограничивают землепользование.  В Германии, например, когда даже договариваются продавец с покупателем (покупатель готов купить, а продавец – продать), сделка проходит через общественный орган территории, (например, Земли Бранденбург)  и общество должно оценить, нормальная ли эта сделка, не искажает ли она аграрную структуру? Если признано, что эта ферма становится очень большой, она начинает получать по сравнению с другими какое-то исключительное положение по своему размеру, то эта сделка может быть даже запрещена.  Другая возможностью урегулирования размера – государственная поддержка. Ты можешь быть как угодно большой, но тебе дадут государственную поддержку например, в Германии (особенно после присоединения, когда были большие там хозяйства-кооперативы) из расчета , что на  этой ферме работает один работник либо в два раза больше, если два-три работника,  а потом больше эта поддержка уже не растет. В Штатах тоже: какой бы ты ни был по размеру большой, ты не получишь больше ограниченной  в абсолютном значении поддержки. Это заставляет тогда уменьшать этот бизнес. И мы видим, что, хотя в Соединенных Штатах за 100 лет размер ферм растет, но незначительно, это, конечно, не 800 тысяч гектаров, которые контролируются в России одной группой лиц».

То есть регулирование земельных массивов и ограничение создания латифундий налицо.

В России же некоторые частные владения за 15 лет выросли с нуля до 400-600-800 тысяч гектаров. И их рост ничем, кроме скудного государственного бюджета, не ограничен. Ни законами, ни общественным мнением. И эти вновь созданные, но уже частные латифундии, начали проявляться в лоббировании федеральных политических интересов. И на всех уровнях доказывают  свою экономическую эффективность, хотя это как раз большой вопрос. Производство молока растет не значительно, поголовье коров в крупных холдингах падает – и это стало стратегической проблемой.  Не допустить падения поголовья под личную ответственность глав регионов – это требование МСХ РФ. Родовые травмы гигантомании.

Почему же всё иначе в мелкотоварном секторе?

Вот что говорит Владимир Плотников – зампред аграрного комитета Госдумы: «Как и в прежние годы, хозяйства фермеров показали наилучший результат по темпам прироста в молочном животноводстве — 6,1 процента, тогда как в целом по отрасли – спад на 0,2 процента. Фермерский сектор по-прежнему остается единственным, кто обеспечивает рост поголовья КРС. В 2016 году оно увеличилось на 3,4процента, рост поголовья коров составил 2,5 процента. При этом по сельскому хозяйству в целом поголовье КРС сократилось на 1,6 в том числе коров — на 1,9 процента». Такова правда, но правда и «тракторный марш» кубанских фермеров на Москву. Так называемые «аналитики» говорят, что фермеры не умеют и не хотят объединяться в кооперативы для защиты своих интересов. А им что – кто-то сильно помогал это делать, их кто-то научил, есть курсы сельскохозяйственной кооперации? Кредитную кооперацию помогли сделать американцы в начале 90-х и она действует по сей день, а родное государство в лице МСХ лишь поет мантры про кооперативы, не вникая в их смысл.

Рената Янбых, член-корреспондент РАН, говорит о том, что в развитых странах сельскохозяйственная кооперация представляет собой мощный сектор аграрной экономики. Доля кооперативной переработки и сбыта в Европе, по ее данным,  в среднем  достигает 40 процентов. При этом по отдельным продуктам эта доля высока: молоко – до 60 процентов, фрукты и овощи, вино – 40, оливки, зерновые – свыше 30 процентов). В России через кооперативы реализуется не более 2 процентов  продукции. По данным Росреестра, в кооперативном секторе России в настоящее время зарегистрировано 6479 сельскохозяйственных потребительских кооперативов, однако половина из них не работает.

«Альтернатива развитию кооперации и контрактации —  вытеснение малых форм хозяйствования из таких отраслей как свиноводство, птицеводство, молочное скотоводство.  Отсюда  рост рисков — экономических, экологических и социальных, — говорит Наталья Шагайда. — Государство, выбрав однажды курс на мега-проекты, теперь поймано в ловушку, — оно вынуждено жертвовать мелким и средним бизнесом, чтобы не пропали вложенные «в одну корзину» огромные инвестиции, а в случае ухудшения положения будет просто обязано спасать крупный бизнес, т.к. альтернативы ему сейчас, например, в свиноводстве Белгородской области уже просто нет. То, что это не предположение, а факт доказывается включением таких агрохолдингов как ООО ГК «Агро-Белогорье», ОАО «Великолукский мясокомбинат», ООО АПХ «Мираторг», ГК «Русагро», ЗАО «Сибирская аграрная группа», ЗАО «Талина», ЗАО АВК «Эксима» в перечень системообразующих предприятий.  На эти 7 компаний приходилось в 2014 г. 25 процентов  всего производства свинины или 33 процента  ее промышленного производства. То, что продовольственная безопасность страны в одном из важнейших сегментов начинает зависеть от благополучия единичных компаний – серьезная угроза. Другие угрозы чрезмерно концентрированного производства – финансовые потери при заболеваниях скота, угроза окружающей среде. Как показал анализ нормативных актов, лоббистских инициатив в области охраны здоровья животных и окружающей среды, требования к владельцам ЛПХ растут, а в отношении крупнотоварного производства делаются попытки их смягчения».

Государство  в аграрном вопросе заплутало. Сращивание власти и крупного капитала возрождает идею государственного империализма со всеми вытекающими последствиями претворения в жизнь идей марксизма-ленинизма и примкнувшего к ним троцкизма с трендом на пролетаризацию села и создание мобильных трудовых армий, готовых к любой поденной работе и быстрому перемещению по стране, поскольку их навсегда оторвали от собственности.  Только вот люди не готовы служить в таких армиях и голосуют против жизни в такой деревне ногами.

Нынешние латифундии – в руках государства, и не надо иллюзий

В этой статье я умышленно привожу много цитат. Критики  позиции ограничения  латифундизма постоянно пытаются обвинить в том, что  мои статьи об этом – сплошь конспирология и выдумки. Могу привести еще десятки высказываний авторитетных экономистов, среди которых есть и мои учителя. Но нельзя превращать «КВ» в место состязания цитат. Тот факт, что нарождающаяся идеология латифундий получила свои голоса, свои СМИ, которые пытаются  опровергать очевидное, говорит о том, что любой разговор на эту тему полезен. Он выводит проблему из тени чиновных кабинетов и социальных сетей на серьезный общественный уровень и придает ей государственное звучание.

Концентрация агрохолдингов в руках государства (частная собственность при тотальной закредитованности есть временное управление) очень напоминает время с 1929 по 1940 годы, когда шла активная подготовка к войне, ресурсы концентрировались под единым руководством. Сейчас военная риторика стала не редкостью с высоких трибун. И в этой связи вполне понятна политическая поддержка кредитования агрохолдингов в ущерб мелкотоварному и среднему производству. Случись что — к руководству этими гигантами придут крепкие хозяйственники в погонах.

Дальнейшая судьба латифундий России 21 века – либо в их добровольном делении на автономные производства сырья и переработку, что приведет к созданию мощных контрактных ферм (оптимистичный сценарий), либо в национализации (с учетом долгов госбанкам), когда те же процессы пройдут насильственно со всеми вытекающими из специфики российской действительности последствиями.

Иного не дано.

Автор: Игорь Абакумов – «Крестьянские ведомости»